Госпожа Ван и Фэнцзе целыми днями были заняты приемом гостей. Они шли непрерывным потоком, пили, ели, поздравляли с праздником. Их надо было не только угощать, но и развлекать. Так продолжалось неделю, а то и больше.
Близился Праздник фонарей. Во дворцах Нинго и Жунго зажглись разноцветные фонарики.
В одиннадцатый день первого месяца Цзя Шэ пригласил матушку Цзя на угощение, на следующий день ее пригласил Цзя Чжэнь во дворец Нинго. А сколько приглашений получили госпожа Ван и Фэнцзе!
Но вот наконец наступило пятнадцатое число. Матушка Цзя распорядилась к вечеру накрыть в главном зале столы и устроить там представление. Она велела развесить как можно больше фонариков и пригласить на пир из обоих дворцов всех своих сыновей и племянников, а также внуков с женами.
Цзя Цзин на пир не был зван, поскольку воздерживался от вина и мяса. В семнадцатый день первого месяца, как только завершилось последнее жертвоприношение предкам, Цзя Цзин уехал в пригородный монастырь, где с давних пор занимался самоусовершенствованием. А пока находился дома, старался держаться подальше от праздничной суеты. Однако оставим его на время и расскажем о другом.
Вечером Цзя Шэ явился к матушке Цзя и, получив подарок, поспешил откланяться. Матушка Цзя не стала его удерживать, ибо считала, что он чувствует себя неловко в кругу молодежи. Возвратившись домой, Цзя Шэ веселился со своими гостями. Они любовались фонариками, слушали музыку, пение. Никто их здесь не стеснял, не то что у матушки Цзя. Пир удался на славу! От украшений, сверкавших золотом и драгоценными камнями, больно было глазам.
Тем временем в расписном зале, где праздновала Новый год матушка Цзя, служанки разостлали с десяток циновок и перед каждой поставили низенький столик. На столиках стояли курильницы с тончайшими благовониями, какие можно было обонять лишь при дворе императора; а в расписных вазах длиною в восемь, шириною в четыре и высотою в два-три цуня благоухали свежие цветы.
На чайном подносе, покрытом заморским лаком, сверкали золотом десять чашечек из старинного фарфора, возле которых лежали полоски шелка с причудливыми узорами и стихами. В небольших вазочках, тоже из старинного фарфора, стояли цветы и «трое друзей студеного времени года» – ветки сливы, сосны и бамбука. На возвышении расстелили циновки для тетушек Ли и Сюэ, справа стояла тахта, а за ней – ширма с вырезанными на ней драконами устрашающего вида. На тахте – меховой матрац, подушка под спину и прочие необходимые принадлежности. Возле стоял лакированный столик искусной работы, инкрустированный золотом, на столике – чайные чашки, полоскательница, полотенце и очки в футляре.
Матушка Цзя полулежала на тахте. Она немного поговорила с гостями, а потом надела очки и стала смотреть спектакль.
– Прошу прощения, что лежу при гостях, – сказала она. – Совсем старая стала!
Она приказала Хупо взять «кулачок красавицы»[122] и почесать ей ноги.
Возле тахты, на которой возлежала матушка Цзя, не было циновки – стоял небольшой столик с миниатюрной ширмой, а на нем – ваза с цветами и курильница. Рядом – довольно высокий столик с расставленными на нем кубками и палочками для еды.
Неподалеку от матушки Цзя сидели на циновке Баоцинь, Сянъюнь, Дайюй и Баоюй. Каждое блюдо служанки сначала подавали матушке Цзя. Понравится ей оно с виду, она тотчас велит поставить его на столик, отведает, а уж потом его несут молодым. При этом считалось, что молодые едят вместе с матушкой Цзя.
Чуть поодаль от матушки Цзя разместились госпожи Син и Ван, за ними – госпожа Ю, Ли Вань, жена Цзя Жуна и Фэнцзе. По западную сторону – Баочай, Ли Вэнь, Ли Ци, Син Сюянь, Инчунь и остальные сестры.
По обе стороны зала на потолочных балках висели фонари самой причудливой формы, перед каждым фонарем – раскрашенная свеча в подсвечнике, формой напоминавшем цветок лотоса. Подсвечники можно было вертеть во все стороны, чтобы освещать сцену там, где это необходимо. На окнах вместо занавесок висели разноцветная бахрома и новогодние фонарики. На террасах, во дворах, в галереях по обе стороны зала, на барьерах и решетках – везде сияли фонарики: стеклянные, обтянутые шелком, атласом и бумагой, узорчатые.
На галерее тоже постелили циновки, там веселились молодые люди, друзья и родственники.
Надобно вам сказать, что матушка Цзя велела звать на праздник всех членов рода. Но пришли не все: одни не явились из-за преклонного возраста, другим не на кого было оставить дом, третьи еще по каким-то причинам, стыдясь, например, своей бедности, ненавидя Фэнцзе, робея на людях. Таким образом, у Цзя хоть и было много родни по женской линии, на новогоднем пиру оказалась лишь мать Цзя Ланя, урожденная Лоу, которая привела с собой Цзя Ланя. Из мужчин пришли Цзя Цинь, Цзя Юнь, Цзя Чан и Цзя Лин. Несмотря на то что народу собралось не очень много, семейный пир проходил шумно и оживленно.
Спустя немного жена Линь Чжисяо привела шестерых женщин. Они принесли три столика, покрытых красными ковриками, – на ковриках лежали связанные красным шнурком медные монеты. Один столик жена Линь Чжисяо приказала поставить перед матушкой Цзя, а два других – перед тетушками Сюэ и Ли.
– Где стоите, там и ставьте, – распорядилась матушка Цзя.
Женщины-служанки, хорошо знавшие порядок в доме, поставили столик там, где было приказано, и высыпали на него деньги, предварительно разрезав на связках шнурки, на которые были нанизаны монеты.
Как раз в это время закончилось исполнение сцены «Встреча на западной башне», когда разгневанный Юй Шуе собирается уходить. И тут все услышали шутку, удачно вставленную Вэньбао:
– Ты, гневный, ушел в тот момент, когда в пятнадцатый день первого месяца бабушка созвала пир во дворце Жунго. Дай мне коня, я помчусь туда и попрошу, чтобы она угостила меня фруктами!
Все так и покатились со смеху, таким тоном произнесла это актриса.
– Вот чертовка! – вскричала тетушка Сюэ. – Она заслуживает награды!
– Да этой девчонке всего девять лет! – воскликнула Фэнцзе.
– Но как удачно у нее получилось! – сказала матушка Цзя. – За такую находчивость ее непременно нужно наградить!
Женщины взяли со столов монеты, наполнили ими корзиночки и бросились на сцену.
– Это наши госпожи жалуют Вэньбао на фрукты! – кричали они и сыпали монеты прямо на сцену. Монеты катились со звоном, и вся сцена оказалась усыпанной деньгами!
Цзя Чжэнь и Цзя Лянь в свою очередь приказали мальчикам-слугам тайком от матушки Цзя наполнить корзину медными монетами.
Если хотите узнать, как награждали девочку-актрису, прочтите следующую главу.
Глава пятьдесят четвертая
Итак, Цзя Чжэнь с Цзя Лянем тайно приготовили полную корзину медных денег и приказали мальчику-слуге высыпать их на сцену.
Послышался звон, и на сцене, и без того усыпанной деньгами, прибавилось монет.
Матушка Цзя похвалила Цзя Чжэня и Цзя Ляня за щедрость, и оба направились к ней.
Мальчик-слуга подал Цзя Ляню серебряный кубок с подогретым вином, и Цзя Лянь следом за Цзя Чжэнем вошел в зал.
Первым долгом Цзя Чжэнь приблизился к тетушке Ли, поклонился, взял ее кубок и велел Цзя Ляню наполнить его вином. Затем подошел к тетушке Сюэ, и церемония повторилась.
– Садитесь, пожалуйста, уважаемые господа, – сказали тетушки, вставая с мест, – к чему такие церемонии?
В это время все, кроме госпожи Син и госпожи Ван, подошли к тетушкам и почтительно стали в сторонке.
Затем Цзя Чжэнь с кубком в руке, а Цзя Лянь с чайником, полным вина, приблизились к матушке Цзя, возлежавшей на тахте, и, поскольку тахта была низкая, опустились на колени.
После этого в зал вошли остальные мужчины во главе с Цзя Цуном и, следуя примеру Цзя Чжэня и Цзя Ляня, тоже опустились на колени. Глядя на них, преклонил колена и Баоюй.
– А ты зачем? – тихонько спросила Сянъюнь, толкнув его в бок. – Неужели собираешься поднести бабушке вина?
– Немного погодя поднесу, – с улыбкой шепнул ей в ответ Баоюй.
Цзя Чжэнь и Цзя Лянь между тем налили вина госпожам Син и Ван и спросили у матушки Цзя:
– Как быть с сестрицами?
– Вы лучше идите к себе, – ответила матушка Цзя, – чтобы не стеснять девочек.
Цзя Чжэнь, а вслед за ним и остальные мужчины вышли.
Уже давно наступила вторая стража. На сцене исполнялся акт «Восемь справедливейших любуются фонарями». И вдруг, в самый интересный момент, Баоюй встал и направился к выходу.
– Ты куда? – окликнула его матушка Цзя. – Во дворе пускают большие ракеты. Смотри, как бы тебя не обожгло искрами.
– Я ненадолго, – ответил Баоюй, – скоро вернусь!
Матушка Цзя приказала служанкам его проводить. Следом за Баоюем вышли Шэюэ, Цювэнь и еще несколько служанок.
– Что это не видно Сижэнь? – осведомилась матушка Цзя. – В последнее время она возгордилась и всюду вместо себя посылает маленьких девочек.
– У Сижэнь мать умерла. Она соблюдает траур и не показывается на людях, – встав с места, поспешно ответила госпожа Ван.
– О каком трауре может идти речь, – возразила старая госпожа, – если Сижэнь прислуживает господину! Прислуживай она мне, была бы здесь непременно. Траур не траур, так уж у нас в доме заведено!
– Дело не в трауре, – сказала Фэнцзе, приблизившись к матушке Цзя. – Везде горят фонари и свечи, во дворе пускают ракеты, вот она и следит, чтобы не случилось пожара! Другие служанки всеми правдами и неправдами стараются пробраться сюда посмотреть представление. А Сижэнь не такая, из дому не бегает, обо всем печется! Вернется братец Баоюй после пира домой, а там уже все приготовлено, чтобы он сразу мог лечь. Никто ее не заменит. Приди она сюда, постель не была бы Баоюю постлана, чай не подогрет. Тогда я первая назвала бы Сижэнь никудышной служанкой! Но если вам так уж хочется, бабушка, я велю ее позвать.