Никто не решался уйти от матушки Цзя, лишь госпожа Син поспешила к себе, но на дверях ее дома были замки и печати; девочки и старухи-служанки сидели под стражей.
Госпожа Син, громко рыдая, пошла к Фэнцзе. Вторые ворота тоже оказались опечатанными, открыта была лишь одна из комнат, и оттуда доносились всхлипы.
Лицо Фэнцзе приняло серый оттенок, глаза были закрыты. Рядом стояла Пинъэр и плакала. Госпожа Син решила, что Фэнцзе умерла, и снова разразилась воплями.
– Не плачьте, госпожа! – бросилась к ней Пинъэр. – Она жива. А была совсем как мертвая. Потом отлежалась, пришла в себя, поплакала, и сейчас ей лучше. Не падайте духом! Вы не знаете, как чувствует себя старая госпожа?
Госпожа Син ничего не ответила и вернулась к матушке Цзя.
Там она увидела только родню Цзя Чжэна и почувствовала себя бесконечно одинокой. Муж и сын арестованы, невестка тяжело больна, дочь терпит страдания, а самой ей некуда деваться.
Все как могли утешали госпожу Син. Ли Вань приказала служанкам убрать комнату в своем доме и пригласила госпожу Син пожить пока у нее. Госпожа Ван послала к ней нескольких служанок.
Цзя Чжэн, нервно теребя усы, с затаенным страхом ждал решения императора. Вдруг за воротами зашумели стражники, послышались крики:
– Ты откуда? Сейчас мы тебя внесем в список, свяжем и передадим господам из приказа Парчовых одежд.
Цзя Чжэн выглянул наружу и увидел Цзяо Да.
– Ты зачем здесь? – строго спросил он.
Цзяо Да, топая ногами и взывая к небу, запричитал:
– Я постоянно увещевал своих непутевых господ, а они считали меня врагом! Сами знаете, сколько мне пришлось вытерпеть лишений, когда я служил вашему деду! И вот сейчас я попал в оборот: старший господин Цзя Шэ и братец Цзя Жун арестованы, их увез какой-то ван; служители ямыня опозорили наших женщин, загнали их в пустой зал и заперли. Совести у этих сволочей не больше, чем у свиней и собак! Все имущество описали, а вещи увезли, не оставив даже обломков деревянной посуды и осколков от фарфоровых чашек! А теперь, видите ли, меня грозятся связать! Мне без малого девяносто, когда-то я сам вязал людей по приказу вашего деда! А теперь меня хотят связать! Да кто они такие? Я сказал, что я из западного дворца, и убежал. Те люди слушать ничего не хотели, потащили меня сюда, а здесь, оказывается, то же самое! Мне не дорога жизнь, буду биться насмерть!
И он начал головой наносить удары.
Помня наказ ванов, служители ямыня не осмелились проявить жестокость и стали урезонивать старика:
– Успокойся, почтенный! Все делается по указу государя, так что не шуми!
Цзя Чжэн не обратил особого внимания на Цзяо Да, но слова старого слуги как острый нож ранили его сердце.
– Конец, всему конец! – горестно вскричал он. – Не ожидал я, что все пойдет прахом!
В то время, когда Цзя Чжэн с волнением дожидался известий из дворца, прибежал запыхавшийся Сюэ Кэ.
– Ух, насилу пробрался! Где дядя?
– Хорошо, что ты пришел! – обрадовался Цзя Чжэн. – Как тебя пропустили?
– Я пообещал стражникам денег, – объяснил Сюэ Кэ, – и теперь могу идти куда хочу!
Цзя Чжэн рассказал, какое несчастье случилось в доме, и попросил разузнать новости.
– Все родственники и друзья в трудный момент поспешили скрыться, – произнес он, – один ты не покинул нас.
– Я и предположить не мог, что здесь у вас творится, – сказал Сюэ Кэ. – Знал лишь про дворец Нинго.
– Но кто же совершил преступление и какое? – спросил Цзя Чжэн.
– Сегодня я был в ямыне по делу моего брата Сюэ Паня, – рассказал Сюэ Кэ, – и там от двух цензоров слышал, будто старший брат Цзя Чжэнь вовлекал знатных молодых людей в азартные игры. Это бы еще ничего. Говорят еще, что он хотел отбить чужую жену, чтобы сделать своей наложницей, и довел ее до самоубийства. Подозревая, что слухи недостоверны, цензор решил собрать доказательства, арестовал нашего Баоэра и разыскал какого-то Чжана. Боюсь, как бы в деле старшего брата Цзя Чжэня не оказались замешаны чиновники из цензорского приказа, так как они в свое время не дали хода делу, несмотря на то что этот Чжан подавал жалобу на Цзя Чжэня.
Не дослушав, Цзя Чжэн тяжело вздохнул:
– Это уж совсем плохо!..
Сюэ Кэ попытался его утешить, а потом отправился разузнавать новости. Прошло довольно много времени, прежде чем он вернулся и рассказал:
– В ведомстве наказаний пока не известно окончательное решение государя. Я только сейчас оттуда. Известно лишь, что утром на аудиенции у государя цензор Ли обвинил правителя округа Пинъань в том, что в угоду кое-кому из столичных чиновников он жестоко обращался с народом и совершал злоупотребления.
– Нас это не касается! – перебил его Цзя Чжэн. – Ты скажи лучше, что о нас говорят?
– Говорят, что нас это касается, – возразил Сюэ Кэ. – Дело в том, что столичный чиновник, связанный с правителем округа Пинъань, не кто иной, как наш старший господин Цзя Шэ. Его обвиняют в том, что он подкупил суд. Это обвинение подлило масла в огонь. Сослуживцы и друзья старшего господина с перепугу попрятались и не подают никаких вестей. А ваши родственники и друзья пытаются окольными путями пронюхать, что вас ожидает. Досаднее же всего то, что они трубят на всех перекрестках: «Надо беспокоиться прежде всего о себе, неизвестно еще, на чью голову обрушатся неприятности из-за всей этой истории».
Цзя Чжэн пожал плечами и сказал:
– Всему виной глупость моего старшего брата! Во дворце Нинго тоже творили невесть что! Старая госпожа и жена Цзя Ляня напуганы до смерти! Пойди еще что-нибудь разузнай, а я погляжу, как там старая госпожа. Если будет что-либо важное, поскорей сообщи.
Неожиданно из внутренних покоев с криком выбежали служанки:
– Старой госпоже плохо!
Цзя Чжэн со всех ног бросился в покои матушки Цзя.
Если хотите знать, что было дальше, прочтите следующую главу.
Глава сто шестая
Итак, услышав, что матушке Цзя плохо, Цзя Чжэн бросился в ее покои и увидел, что старая госпожа задыхается. Насилу госпожа Ван и Юаньян привели ее в чувство, дали успокоительное. Матушке Цзя стало лучше, но она по-прежнему плакала.
– Ваши сыновья, матушка, – сказал Цзя Чжэн, – оказались ни на что не годными, накликали на себя беду, а вам причинили горе! Успокойтесь, матушка, мы постараемся все уладить! Каково будет нам, если вы заболеете!
– Я прожила на свете больше восьмидесяти лет, – ответила старая госпожа. – И с тех пор, как девочкой вошла в этот дом, став женой твоего отца, благодаря счастью наших предков, никогда не слышала о подобных делах! А сейчас дожила до того, что сыновьям моим грозит наказание?! Разве в силах я это вынести?! Лучше навеки сомкнуть глаза, живите как хотите!
Она еще громче зарыдала.
Совершенно убитый, Цзя Чжэн вдруг услышал голос за дверью:
– Господин, получены вести из дворца!
Цзя Чжэн поспешил выйти и увидел старшего письмоводителя из дворца Бэйцзинского вана.
– Поздравляю вас с великой радостью! – воскликнул письмоводитель.
Цзя Чжэн поблагодарил его, пригласил сесть и спросил:
– Какое повеление получил ван от государя?
– Мой господин вместе с Сипинским ваном прибыл во дворец и доложил государю о выполнении его повеления, не преминув сообщить, как вы были напуганы и как вас тронула высочайшая милость. Государь сочувственно отнесся к вашему несчастью и в память о гуйфэй решил снять с вас обвинение и милостиво разрешил продолжать службу в ведомстве работ. Из всего описанного и опечатанного имущества в казну отходит лишь часть, принадлежавшая Цзя Шэ. Остальное государь велел возвратить вам, но при этом предупредил, чтобы впредь вы были старательны по службе. Кроме того, он приказал моему господину произвести тщательное расследование в связи с обнаруженными долговыми расписками. Все расписки, в которых значатся не дозволенные законом проценты, отойдут в казну, а расписки, в которых сумма процентов не превышает дозволенную, будут возвращены вам. Цзя Ляня государь снял с должности, но велел отпустить без всякого наказания.
Выслушав письмоводителя, Цзя Чжэн стал низко кланяться и возносить хвалу государю за небесную милость. А письмоводителя попросил передать глубокую благодарность вану за его доброту и сказал:
– Завтра я съезжу поблагодарю государя и приеду лично поклониться вану!
Вскоре был официально объявлен императорский указ. В нем говорилось, что чиновники, выполняющие высочайшее повеление, должны тщательно проверить и описать имущество семьи Цзя: все, что подлежит передаче в казну, переходит в казну; все, что подлежит возвращению, возвращается владельцам; Цзя Лянь отпускается на свободу; слуги и служанки, принадлежавшие Цзя Шэ, переходят в собственность государства.
К несчастью, у Цзя Ляня, кроме бумаг, которые ему возвратили, и кое-какой утвари, ничего не осталось, ибо чиновники, производившие опись, растащили все более или менее ценные вещи.
Цзя Лянь, разумеется, радовался, что удалось избежать наказания, и в то же время ему было обидно: в одно мгновение он лишился всех вещей и личных сбережений Фэнцзе, накопленных за многие годы, всего на сумму пятьдесят – семьдесят тысяч лянов. Отец его сидел под стражей в приказе Парчовых одежд, Фэнцзе болела, и все это усугубляло его горе. А тут еще Цзя Чжэн вызвал его к себе и набросился с упреками:
– Я был занят по службе и не вникал в хозяйственные дела, поручив их тебе и твоей жене. За отца, разумеется, ты не в ответе, но кто, скажи мне на милость, отдавал деньги в рост, кому принадлежат долговые расписки с двойными процентами? Ведь не приличествует таким людям, как мы, заниматься ростовщичеством. Не так уж важно, что расписки конфискованы и мы потеряли деньги, хуже, что о нас может пойти дурная слава!
– Я не посмел бы злоупотреблять своим положением, – оправдывался Цзя Лянь, опустившись перед Цзя Чжэном на колени, – надо допросить Лай Да, У Синьдэна, Дай Ляна и прочих, тех, что вели запись приходов и расходов. Расходов за последние годы из общей семейной казны было куда больше, чем приходов, поэтому и пришлось залезть в долги. Госпоже об этом известно, можете справиться у нее! А что за деньги отдавались в рост, я понятия не имею, нужно спросить Чжоу Жуя и Ванъэра.