понявший вопрос лепесток?
В вазы ли ставлю, в ограде ль сажаю —
я занята день за днем.
Как мне признаться, что, в зеркало глядя,
я украшаюсь цветком?
Юноша знатный в Чанъани пленялся
пышным убором цветов;
Старец-отшельник в Пынцзэ опьянялся
рядом с цветами вином.
Холодом пряди висков увлажнили
росы с дорожек в саду;
Запахом грубый платок пропитался —
иней осенний на нем.
Людям обычным высокие чувства
не покажу ни за что:
Будут они, ударяя в ладони,
громко смеяться потом.
Сиянья осеннего луч за лучом,
и блики легли ряд за рядом.
Дорожки они затопили собой,
тайком пробираясь по саду.
Вдали и вблизи как фонариков свет
блистает за нашим окном;
На пятна, на блики разбилась луна,
пройдя через сито ограды.
Холодные запахи, отблеск поймав,
в душе его будут хранить;
Печати из инея – чудо чудес,
и снов самых дивных не надо.
Сокровища блеска и благоуханий,
не надо шагами дробить.
Постигнут ли это мерцанье и блеск
людей опьяненные взгляды?
Осень пьянит меня, но пробуждаюсь
трезвой в ограде садовой.
Светится тускло на небе луна
с тучкою рядом лиловой.
Видеть во сне мотылька, как Чжуан-цзы,
мне со святыми не надо;
Возобновить свой союз с Тао Цянем,
старое вспомнив, готова.
Если засну я – вослед за гусями
сердце все тянет и тянет;
При пробужденьи сверчка стрекотанье
слышится снова и снова.
Встану от сна в затаенной печали,
с кем поделиться могу я?
В дымке холодной увядшие травы,
сбросили чувства оковы.
Инеем плотным роса застывает,
клонятся стебли сильнее.
Пиром проводим в начале зимы
этот цветок веселее.
Запахи все еще стебли хранят,
золото вовсе увяло;
Листьев давно на ветвях недочет,
пятна кой-где зеленеют.
В яркой луне половина постели,
где-то стрекочет сверчок;
Зимняя туча на тысячу ли,
поздние гуси под нею.
Осень вернется на будущий год,
сможем увидеться снова;
Руки разняли совсем ненадолго,
будем же жить, не жалея!
Читая стихотворения, все присутствующие восхищались ими, делились друг с другом своими замечаниями.
– Позвольте мне рассудить по справедливости, – с улыбкой сказала Ли Вань. – В целом в каждом стихотворении есть удачные строки и выражения. Первое место я присуждаю стихотворению «Воспеваю хризантему», второе – «Вопрошаю хризантему» и третье – «Сон о хризантеме». Темы для стихов были даны новые, и «Фея реки Сяосян» лучше всех с ними справилась – в ее стихотворении чувствуется новизна мысли. Все остальные стихи можно расположить в следующем порядке: «Закалываю хризантему в волосы», «Любуюсь хризантемой», «Украшаю стол хризантемами» и «Мечтаю о хризантеме».
– Правильно, верно! – воскликнул Бао-юй, от восторга захлопав в ладоши. – Совершенно справедливо!
– Мои стихи плохие, – возразила Дай-юй, – в них не хватает изящества.
– И все же они хороши, – заметила Ли Вань, – в них нет нагромождений и шероховатостей.
– А по-моему, самое лучшее стихотворение то, в котором есть строка «как гуляли мы встарь здесь, в холодном саду, под косыми, припомним, лучами», – настаивала Дай-юй. – Эта строка представляет собой троп по отношению к фразе «я оставила книги, украсила стол только веткой осенней с цветами». Этим все сказано об украшении стола, поэтому автор мысленно возвращается к тому времени, когда хризантема еще не была сорвана и не стояла в вазе. В этом заключен глубокий смысл!
– Если уж на то пошло, то и твоей фразе «твоим ароматом все строки полны» нет равных, – возразила Ли Вань.
– Следует признать, что на этот раз «Царевна Душистых трав» проиграла, – заметила Тань-чунь. – Такие выражения, как «еще не раскрылись цветы» и «в мечтах я тебя узнаю», лишь несколько оживляют смысл слова «мечтаю», но никаких чувств не вызывают.
– Твои выражения «холод мне пряди висков увлажняет» и «запахи грубым платком завладели» тоже ничем не напоминают название темы «Закалываю хризантему в волосы», – улыбнулась Бао-чай.
– «Но с кем же твой тайный союз» и «но что ж запоздал твой цветок», – добавила Сян-юнь, – представляют собой вопросы, на которые ничего нельзя ответить, так как все ясно без слов.
– Однако такие строки, как «я, колени обнявши, пою» и «с непокрытой сижу головой», показывают, что невозможно расстаться с хризантемой, – улыбнулась Ли Вань. – Если бы хризантема знала об этом, то, наверное, пришла бы в ужас от твоей назойливости!
Все рассмеялись.
– В этих состязаниях я снова провалился! – с улыбкой произнес Бао-юй. – Неужели мои выражения «в чьем доме я всходы найду?», «где вас отыщу – не пойму», «вощеные туфли уходят далеко» и «стихи я печально о вас напеваю» совершенно не относятся к слову «разыскиваю»? Неужели слова «вчерашнею ночью живительный дождь» и «утром сегодня под инеем вдруг» ничего не напоминают о слове «сажаю»? Можно досадовать лишь на то, что их нельзя сравнить с такими выражениями, как «твоим ароматом все строки полны – пою этой яркой луне», «ты холодный и чистый струишь аромат – я, колени обнявши, пою», «пряди висков», «грубым платком», «золото блекнет и вянет», «пятна одни зеленеют», «нигде не увидишь цветов» и «в мечтах я тебя узнаю». Но ничего, – добавил он, – завтра у меня время свободное, и я сочиню двенадцать стихотворений.
– Твои стихи тоже удачны, – поспешила успокоить его Ли Вань, – они лишь немножко уступают остальным по новизне и оригинальности.
Обменявшись замечаниями, все снова попросили подать горячих крабов и уселись за большим круглым столом.
– Вот я держу в руке клешню краба и любуюсь коричными цветами, – сказал Бао-юй, вставая. – По этому поводу тоже следовало бы создать стихи. Я уже сочинил одно стихотворение. Кто желает еще?
Он поспешно вымыл руки, взял кисть и записал:
С клешнею в руке я рад ощутить
в коричной тени холодок.
Я уксус налил, имбирь истолок
и радость умерить не мог.
Сын знатных отцов, любитель поесть,
еду запивает вином;
У этого принца, ходящего боком,
живот, лишенный кишок.
В пупке у него скопляется жир —
ем жадно, опасность забыв;
На пальцах моих, как я их ни мыл,
остался зловонный душок.
На свете все люди любили всегда
и рот, и живот ублажать.
Над этим смеялся на Склоне Святой,
но с этим покончить не мог.
– Таких стихов можно сразу сочинить хоть целую сотню! – засмеялась Дай-юй.
– Твои способности уже истощились, вот ты и начинаешь оценивать достоинства и недостатки других, вместо того чтобы самой взять да сочинить! – с улыбкой заметил Бао-юй.
Дай-юй ничего не ответила, только запрокинула назад голову, тихо продекламировала сочиненное стихотворение, потом схватила кисть и одним росчерком записала:
Железо брони и копья клешней
они после смерти хранят.
На блюде лежат, блистая красой,
их каждый попробовать рад.
Нефритовым мясом панцирь клешней
за парою пара наполнен;
И красного жира внутри скорлупы
куска за куском аромат.
Я мясу любому всегда предпочту
чудесные восемь клешней;
И кто-то вдобавок меня научил
пить тысячу кубков подряд.
Стою перед этой прекрасной едой,
пред этой едою на праздник.
Над инеем и хризантемами ветры
меж листьев корицы шумят.
Когда Бао-юй прочел стихотворение, он принялся восхищаться, но Дай-юй одним рывком разорвала бумагу и приказала служанкам сжечь ее.
– Мои стихи хуже твоих, пусть их сожгут, – сказала она. – Стихотворение о крабе получилось у тебя лучше стихов о хризантеме, так что ты его сохрани!
– Я тоже сочинила стихотворение, – заявила в этот момент Бао-чай. – Не знаю только, хорошо ли. Запишу его просто ради шутки.
Она взяла кисть и записала. Все стали читать:
Корица густая, тенистый утун, —
сидим, наливая вино.
В Чанъани, как праздник осенний придет,
всегда истекают слюной.
Не видят уж очи, пути и дороги
идут поперек или вдоль;
Не важно утробе, весна или осень,
пред черной и желтой едой.
– Замечательно, чудесно! – раздались восхищенные возгласы, когда дочитали до этого места.
– Ловко же она нас поддела! – воскликнул Бао-юй. – Теперь я вижу, что мои стихи тоже нужно сжечь!
Стали читать дальше:
Пред вонью бессильно вино – и берет
муку хризантемы одна;
Коль приторность жира душа не снесла,
добавит имбиря другой.
Сегодня наполнен клешнями котел,
какой же от этого прок? —
Лишь запах колосьев останется там,
где выгнулся берег дугой.
– Вот настоящий гимн крабам, – заявили все, когда окончилось чтение. – Оказывается, даже в маленькую тему можно вложить большой смысл! Только замечания кое о ком из присутствующих очень едкие!