– Убрали золотые, дали серебряные! – заметила бабушка Лю. – Но все равно они мне не с руки.
– В закусках может оказаться яд, – сказала Фын-цзе, – а с помощью серебра это сразу можно узнать.
– Уж если в таких кушаньях есть яд, то те, которые мы едим, наверняка сплошной мышьяк! – воскликнула бабушка Лю. – Но пусть я отравлюсь, все равно съем все!
Глядя, как забавна бабушка Лю и с каким аппетитом она ест, матушка Цзя приказала отдать ей даже блюда со своего стола и, кроме того, распорядилась положить в чашку Бань-эра все, что повкуснее.
Вскоре завтрак окончился, и матушка Цзя удалилась в спальню Тань-чунь. За ней последовали остальные. Остатки угощения были убраны и снова поставлен стол.
Взглянув на Фын-цзе и Ли Вань, сидящих за столом друг против друга, бабушка Лю сказала:
– Мне нравится такой порядок, как в вашем доме! Верно говорят: «Церемонии исходят из больших домов»!
– Вы об этом слишком не задумывайтесь, – улыбаясь, ответила ей Фын-цзе, – мы сейчас только пошутили.
– Не сердитесь на нас, бабушка, – добавила Юань-ян, – во всем виновата я, простите меня!
– Да что вы такое говорите, барышня? – удивилась гостья. – Почему я должна сердиться? Я довольна, что мы немного позабавили старую госпожу. Когда вы бросили взгляд в мою сторону, я сразу поняла, в чем дело, и постаралась всех посмешить. Если б я рассердилась, я перестала бы разговаривать.
– Почему вы до сих пор не налили бабушке чаю? – вдруг обрушилась Юань-ян на служанок.
– Мне только что барышня наливала, я уже выпила, – поспешно сказала бабушка Лю. – Не беспокойтесь, лучше сами кушайте, барышня!
– Давай кушать, – сказала Фын-цзе, беря Юань-ян за руку, – а то опять будешь жаловаться, что голодна!
Юань-ян села за стол. Служанки поставили перед ней чашку и положили палочки.
Когда покончили с едой, бабушка Лю с улыбкой проговорила:
– Гляжу я на вас и дивлюсь: чуть-чуть попробовали, и все! Это, наверное, потому, что вам никогда не приходилось голодать. Недаром вы от одного дуновения ветра падаете!
– Кушаний осталось много, куда ушли служанки? – спросила Юань-ян.
– Все на месте, – ответили ей, – ждем распоряжения, чтобы раздать.
– Им не съесть столько. Положите две чашки закусок и отнесите домой ко второй госпоже для Пин-эр, – приказала Юань-ян.
– Не нужно, она утром хорошо поела, – сказала Фын-цзе.
– Если она не сможет съесть сама, пусть накормит свою кошку, – проговорила Юань-ян.
Одна из женщин тотчас поставила в короб две чашки и унесла.
– Куда ушла Су-юнь? – спросила Юань-ян.
– Она тут, кушает вместе с другими служанками, – ответила Ли Вань, – зачем она тебе?
– Ладно, не тревожьте ее, – сказала Юань-ян.
– Си-жэнь здесь нет, – заметила Фын-цзе, – нужно было бы и ей послать угощений.
Юань-ян тотчас же распорядилась, а затем снова обратилась к служанкам:
– Вы все приготовили для угощения? Все уложили в короба?
– Время еще есть, сделаем, – отвечали женщины.
– Поторопитесь, – приказала Юань-ян.
– Слушаемся!..
В это время Фын-цзе отправилась в комнату Тань чунь, где беседовали матушка Цзя и другие женщины.
Тань-чунь всегда любила чистоту и простор, поэтому в ее доме три комнаты были соединены в одну, перегородки между ними убраны. Посреди комнаты располагался большой мраморный стол, на нем лежали листы бумаги с образцами каллиграфии, стояло несколько десятков драгоценных тушечниц, стаканы для кистей и подставки, в которых кисти торчали лесом. Здесь же стояла жучжоуская фарфоровая ваза объемом в целый доу, а в ней роскошный букет хризантем, напоминавших по форме шар. Посреди западной стены висела картина Ми из Сянъяна «Дымка во время дождя», а по обе стороны от нее – парные надписи кисти Янь Лу-гуна[131], которые гласили:
Дымок на рассвете —
свободен от всяческих правил;
Источник у камня —
деревня на дальнем обрыве.
Под картиной на столике стоял треножник, слева от него на подставке из кипарисового дерева – большое блюдо, на котором грудой лежали цитрусы «рука Будды», а справа, на лаковой подставке, – ударный музыкальный инструмент бимуцин, сделанный из белой яшмы, и рядом с ним маленький деревянный молоточек для игры.
Бань-эр, понемногу освоившийся с обстановкой, хотел снять молоточек и попробовать, как звучит бимуцин, но служанки удержали его. Тогда ему захотелось отведать цитрус. Тань-чунь выбрала один и отдала ему.
– Можешь поиграть, – сказала она, – но только не ешь: это несъедобно.
У восточной стены стояла широкая кровать с пологом из зеленого газа, на котором были изображены пестрые цветы, трава, бабочки и насекомые.
Обрадованный Бань-эр подбежал к пологу и, тыча в него пальчиком, восторженно закричал:
– Вот это кузнечики, а это саранча!
– Паршивый мальчишка, ишь как расшумелся! – прикрикнула на него бабушка Лю и дала ему затрещину. – Тебя пустили посмотреть, а ты озорничаешь!
Бань-эр расплакался. Все стали утешать его, и постепенно он успокоился.
Матушка Цзя через тонкий шелк, которым было затянуто окно, поглядела во двор и сказала:
– Утуны, что растут возле террасы, очень красивы, но немного мелковаты.
Едва она произнесла эти слова, как откуда-то издали ветер донес звуки музыки и удары барабана.
– Наверное, кто-то женится! – высказала предположение матушка Цзя. – Отсюда до улицы все же близко.
– Да разве отсюда можно услышать, что делается на улице? – воскликнула госпожа Ван. – Это наши девочки-актрисы разучивают пьесы.
– Тогда, может быть, позовем их? – предложила матушка Цзя. – Пусть они для нас что-нибудь сыграют. И они развлекутся, и мы повеселимся. Как вы думаете?
Фын-цзе распорядилась позвать девочек и приказала служанкам посреди зала поставить подмостки и застлать их красным войлоком.
– Лучше пусть они играют в «павильоне Благоухающего лотоса», – снова предложила матушка Цзя, – там над водой музыка будет звучать еще красивее. А мы перейдем в «покои Узорчатой парчи», где немного просторнее да и слышно будет хорошо.
Все согласились, а матушка Цзя, обратившись к тетушке Сюэ, сказала:
– Пойдемте! Наша молодежь не любит, когда к ним кто-нибудь приходит, – все боятся, как бы не принесли грязи! Не будем надоедать, лучше покатаемся на лодке, а потом отправимся выпить вина.
Она встала, собираясь уходить.
– Что вы говорите, бабушка? – запротестовала Тань-чунь. – Я так надеялась, что вы хоть немного вместе с тетушкой посидите у меня, а вы сразу уходите!
– Моя третья внучка все же хороша! – улыбнулась матушка Цзя. – А вот две другие хозяйки, у которых мы были, ведут себя отвратительно! Ну погодите, сейчас мы напьемся и пойдем к ним скандалить!
Все рассмеялись.
Выйдя из помещения, матушка Цзя и все, кто ее сопровождал, немного прошли пешком и очутились на «островке Листьев вилларсии». Лодочницы, которых привезли из Гусу, уже успели подогнать к берегу две лодки, сделанные из грушевого дерева. Служанки подхватили под руки матушку Цзя, госпожу Ван, тетушку Сюэ, бабушку Лю, Юань-ян и Юй-чуань и провели их в одну из лодок. За ними последовала Ли Вань. Фын-цзе заняла место на носу и заявила, что сама хочет грести.
– Ты не шути, – предупредила ее матушка Цзя. – Хотя здесь не река, но все-таки глубоко! Иди лучше ко мне!
– Чего вы боитесь? – улыбнулась в ответ Фын-цзе. – Не беспокойтесь, бабушка!
Она схватила шест и оттолкнула лодку от берега. Но когда достигли середины пруда, лодка, в которой сидело много людей, закачалась, и Фын-цзе почувствовала себя неуверенно. Она тотчас же отдала шест лодочнице, а сама пересела на скамейку.
В другой лодке поместились Ин-чунь, Бао-юй и остальные сестры. Мамки и няньки шли за лодками по берегу.
– Как жаль, что поломали листья лотосов! – воскликнул Бао-юй. – Но зачем их отсюда убрали?
– А как же иначе привести сад в порядок? – с улыбкой спросила его Бао-чай. – В этом году каждый день устраивались всякие пиры и гулянья, нужно же было делать в саду уборку!
– Я не люблю стихи Ли И-шаня[132], – вмешалась в разговор Дай-юй, – но две строки у него мне нравятся:
Остались лотосы увядшие,
и слышен шум дождя.
Мы остановились возле лотосов, и мне припомнились эти строки.
– Действительно прекрасно! – согласился Бао-юй. – Но я бы не хотел, чтобы убирали увядшие лотосы.
Между тем подплыли к «заливу Лиан». Повеяло холодом. По обоим берегам виднелись поблекшие травы, и все еще сильнее ощутили дыхание осени.
Заметив неподалеку от берега высокое строение, матушка Цзя поинтересовалась:
– Здесь живет барышня Сюэ?
– Да, – ответили ей.
Матушка Цзя велела пристать к берегу, поднялась по каменной лестнице и вступила во «двор Душистых трав». Приятный аромат защекотал в носу. Чудесные травы и редкостные лианы, растущие во дворе, зеленели все ярче по мере того, как прохладнее становилась погода, и на них виднелись ярко-красные бусины плодов и семян.
В доме было пусто, словно в снежном гроте, безделушек и в помине не было, и только на столе стояла белая динчжоуская ваза[133], в которую было воткнуто несколько хризантем, возле нее – две книги да чайный прибор. Кровать, на которой лежал простой матрац и одеяло, скрывалась под пологом из темного флера.
– Эта девочка Бао-чай чересчур скромна! – вздохнула матушка Цзя. – Если у нее нет украшений, почему она стесняется попросить их у своей тети? И мне об этом никто не напомнил, а сама я не подумала, что, переезжая сюда, она из дому ничего с собой не привезла.
Матушка Цзя подозвала Юань-ян и велела ей принести несколько старинных безделушек, а сама обрушилась на Фын-цзе:
– Какая же мелочная у тебя душа! Неужели ты не могла прислать несколько безделушек своей младшей сестре для украшения комнаты?