[145] То, что ты мне сейчас говорила, тоже верно, ибо всегда лучше не утруждать никого понапрасну. Завтра я пойду домой и поговорю с мамой – возможно, у нас еще есть ласточкины гнезда, тогда я пришлю тебе несколько лян. Вели своей служанке каждый день готовить тебе отвар – тогда не придется никого беспокоить.
– Это все, конечно, мелочь, но я тебе признательна, что ты так обо мне заботишься, – вновь улыбнулась Дай-юй.
– Стоит ли упоминать об этом?! – возразила Бао-чай. – Мне только очень грустно, что не удается всем услужить!.. Впрочем, ладно, ты уже утомилась, и я уйду.
– Приходи вечером, еще побеседуем, – попросила на прощание Дай-юй.
Бао-чай пообещала исполнить ее просьбу и вышла из комнаты. Но об этом мы больше рассказывать не будем.
Между тем Дай-юй выпила несколько глотков рисового отвара и снова легла в постель. Солнце начало клониться к закату. Неожиданно небо нахмурилось, в листьях деревьев зашелестели капли дождя. Это был мелкий осенний дождь, вокруг стало уныло и мрачно. Наступило время сумерек, тьма еще больше сгустилась, и унылый шум дождя в ветвях бамбука заставил Дай-юй острее ощутить свое одиночество. Она знала, что Бао-чай из-за дождя не придет, встала с постели и взяла первую попавшуюся под руку книгу. Это было «Собрание рукописей народных напевов», среди которых оказались песни «Осенняя печаль одинокой женщины» и «Грусть расставания». Волнение охватило Дай-юй, она не могла удержаться, чтобы не сочинить стихотворение, взяла кисть и быстро написала стих в подражание «Расставанию» и «Цветам на реке в лунную весеннюю ночь», назвав его «Ненастный вечер у осеннего окна». В этих стихах говорилось:
В осенней печали поблекли цветы,
осенние травы желтеют.
Мерцает, мерцает осенний фонарь,
осенние ночи длиннее.
И вот уж я чувствую осень в окне,
и осень иссякнуть не может.
Досадую я, что от ветра с дождем
осенние дни холоднее.
Зачем так торопятся ветер и дождь,
осенней поре помогая?
Осенние сны о зеленой поре
осенние окна пугают.
Свою затаивши осеннюю грусть,
заснуть этой ночью не в силах,
Свечу, заструившую слезы, сама
за ширмой осенней зажгла я.
Качаясь, качаясь, горюет свеча,
над краем подсвечника тая.
Печаль вызывает, досаду влечет,
по родине грусть возникает.
В чьем доме осеннем отыщется двор,
куда не врывается ветер?
И есть ли осеннее в мире окно,
где дождь не шумит, не смолкая?
Осеннего ветра порыв не могу
под тонким снести одеялом,
В часах водяных, вторя шуму дождя,
ненужные слезы упали.
Уж сколько ночей моросит, моросит,
и ветер все воет и воет,
Как будто рыдает он вместе со мной
в разлуке с родной стороною.
Во дворике тонкий холодный туман,
повсюду царит запустенье.
Бамбук поредел за пустынным окном,
и слышится капель паденье.
Не знаю, осенние ветер и дождь
надолго иль кончатся скоро.
Но слезы мои пропитали давно
оконного шелка узоры.
Дай-юй снова перечитала стихи, отложила в сторону кисть и собиралась лечь спать, но в этот момент вошла девочка-служанка и доложила:
– Пришел второй господин Бао-юй.
Дай-юй не успела ответить, как на пороге появился и сам Бао-юй. На голове его была широкополая бамбуковая шляпа, на плечи накинут дождевой плащ из травы.
– Откуда такой рыболов? – завидев его, с улыбкой спросила Дай-юй.
– Как себя чувствуешь? Тебе лучше? – не отвечая на вопрос, осведомился Бао-юй. – Лекарство пила? Как аппетит?
Он снял шляпу, сбросил с плеч плащ и, подняв лампу, осветил им лицо Дай-юй. Другой рукой он заслонил себе глаза, чтобы свет не слепил его.
– Сегодня вид у тебя немного лучше, – произнес он, внимательно присмотревшись.
Дай-юй заметила, что Бао-юй одет в короткий халат из красного шелка, подпоясанный широким поясом, который одновременно служил полотенцем для вытирания пота, в зеленые шелковые штаны, а на ногах его – простые носки с золотой и шелковой вышивкой и домашние туфли, расшитые бабочками, порхающими среди цветов.
– Как ты мог прийти в таких туфлях? – воскликнула обеспокоенная Дай-юй. – Ведь идет дождь! Скорее снимай их и просуши!
– Я пришел в деревянных башмаках, – с улыбкой ответил ей Бао-юй, – но на террасе их снял.
Дай-юй осмотрела его шляпу и плащ. Такой тонкой и искусной работы ей никогда прежде не приходилось видеть, и она спросила Бао-юя:
– Из какой травы сделан твой плащ? Она даже не торчит, как иглы у ежа!
– Плащ, шляпу и ботинки прислал мне в подарок Бэйцзинский ван, – ответил Бао-юй. – В таком наряде он сам ходит во время дождя. Если хочешь, я достану и тебе такое одеяние!.. Что касается остального наряда, то он весьма обычен. Наибольший интерес представляет шляпа. Самую макушку у нее можно снять, и останутся только одни поля, а зимой во время снегопада их можно прикрепить застежкой к шапочке. Такие шляпы могут носить и мужчины и женщины, и если хочешь, я пришлю тебе такую шляпу, можешь носить ее зимой.
– Мне она не нужна, – ответила Дай-юй. – Если я буду ее носить, меня примут за одну из тех рыбачек, какие выступают на подмостках и каких рисуют на картинках!..
Но едва она произнесла эти слова, как сразу спохватилась, что нечто подобное она только что сказала Бао-чай. Она вся зарделась от стыда, обхватив голову руками, прижалась лицом к столу и тут же закашлялась.
Бао-юй не обратил на слова Дай-юй никакого внимания. Однако он заметил на столе стихи, взял их, прочел и не смог удержаться от одобрительных восклицаний.
Дай-юй стремительно вскочила с места, выхватила у него бумагу и стала жечь над лампой.
– Все равно я запомнил, – с улыбкой сказал Бао-юй.
– Я хочу отдохнуть, – бросила в ответ Дай-юй. – Уходи, пожалуйста, придешь завтра!
Бао-юй вытащил из-за пазухи золотые часы величиной с грецкий орех и посмотрел на них – стрелка указывала девять часов.
– Да, тебе надо отдыхать, – проговорил он, пряча часы, – я тебя опять потревожил.
С этими словами он накинул плащ и направился к выходу, но неожиданно обернулся:
– Если хочешь что-нибудь поесть, скажи мне! Я завтра сообщу бабушке, и она велит все прислать. Это лучше, чем спорить с глупыми бабами-служанками.
– Ладно, я подумаю на досуге и завтра тебе скажу, – пообещала Дай-юй. – А теперь уходи скорее, дождь усилился. У тебя есть провожатые?
– Есть! – отозвались за Бао-юя женщины. – Уж и фонарь зажгли, и зонт раскрыли, только ждем господина!
– И в такую погоду они вздумали зажигать фонарь! – воскликнула Дай-юй.
– Ничего, это «бараний рог», – ответил ей Бао-юй, – он не боится дождя.
Дай-юй, не слушая его, сняла с полки круглый стеклянный фонарик, приказала зажечь в нем восковую свечу, а затем протянула Бао-юю со словами:
– Этот фонарь посветлее, его специально зажигают во время дождя.
– Такой фонарь у меня тоже есть, – возразил Бао-юй, – но я приказал не зажигать его, а то можно поскользнуться и разбить.
– По-твоему, лучше, чтоб разбился человек? – спросила Дай-юй. – Ведь ты не привык ходить в деревянных башмаках! Если уж ты так боишься поскользнуться, пусть служанки несут фонарь! Мой фонарь легче твоего, я всегда беру его с собой во время дождя. Возьми его, а завтра мне пришлешь!.. Если разобьешь, не беда! Я только не понимаю, почему ты вдруг стал скрягой, который «готов разрезать себе живот, чтобы спрятать жемчуг?»
Бао-юй молча принял у нее фонарь и вышел. Впереди него шли две женщины с раскрытым зонтом и несли фонарь «бараний рог», а позади следовали девочки-служанки с раскрытым зонтом. Бао-юй отдал фонарь, который ему вручила Дай-юй, одной из девочек-служанок и сам пошел рядом с нею.
Но едва ушел Бао-юй, как в комнату Дай-юй вошли служанки со «двора Душистых трав» – тоже с фонарем и зонтом – и, протягивая Дай-юй пакет с ласточкиными гнездами и белоснежным сахаром, сказали:
– Это лучше покупного. Наша барышня посылает это вам, а когда все используете, она пришлет еще.
– Очень вам благодарна! – ответила Дай-юй, позвала служанок и приказала им угостить женщин чаем.
– Мы чай пить не будем, у нас дела, – ответили они.
– Я знаю, что вы очень заняты, – с улыбкой отвечала им Дай-юй. – Ведь сейчас прохладно, ночи длинные, что же вам делать, как не играть в карты и пить вино?
– Не буду обманывать вас, барышня, – сказала одна из женщин, – в этом году мне повезло! Каждую ночь у ворот дежурит несколько человек, а спать во время дежурства нехорошо, и поэтому мы каждый вечер собираемся и играем. Тут и до смены своей досидишь, и тоску разгонишь! Все игры сегодня возглавляю я, так что мне надо спешить! К тому же ворота в сад уже заперты.
– Извините, что из-за меня вы оторвались от дела, – проговорила Дай-юй, – ведь вам пришлось мокнуть под дождем! Идите, пожалуйста, я не буду мешать вам разбогатеть!
Она приказала своим служанкам дать женщинам по нескольку сот монет и налить им вина, чтобы они согрелись.
– Не расходуйтесь на угощение, – сказали ей женщины. Они поклонились Дай-юй, взяли деньги, которые им предложили, и, раскрыв зонты, ушли.
Цзы-цзюань, принявшая у них ласточкины гнезда, переставила лампу, опустила на дверь занавеску и помогла Дай-юй улечься спать.
Лежа на высокой подушке, Дай-юй не могла уснуть, она все время думала о том, что у Бао-чай есть мать и старший брат, и завидовала ей. Потом мысли ее перенеслись к Бао-юю, который всегда ласково относился к ней, и ей стало странно, почему она до сих пор относится к нему с подозрением. Потом снова ее внимание привлек дождь, шумевший в листьях бамбука и бананов, она почувствовала холод, проникавший через шелковый полог, ей стало грустно, и из глаз ее невольно потекли слезы. Лишь когда настало время четвертой стражи, она уснула. Но о том, как прошла эта ночь для Дай-юй, мы рассказывать не будем.