цвет свой они изменили,
Если покинули Яшмовый пруд,
бросив заветные нивы.
Буйно на север и юг от реки
краски весны запылали;
Пчелы и бабочки! Этим цветам
верить еще не должны вы!
Ветви без листьев – как тонкие сети,
прелестью дышат цветы:
Юношей, девушек спорят наряды
с блеском живой красоты.
В тихом дворе изогнулись перила,
снег за цветами не виден.
В струи речные заря упадает,
тихие горы пусты.
Флейта, в прохладе мне сон навевая,
прячется в алый рукав;
В роще бессмертных плывут меж цветами
в Млечном потоке плоты.
Если дано тебе в прошлом рождении
яшмовых башен достичь,
Больше не надо тебе сомневаться,
что всех прекраснее ты.
Прочитав все стихотворения, девушки одобрительно о них отозвались и единодушно заявили, что третье стихотворение – самое лучшее. Бао-юй тоже должен был признать, что, хотя Бао-цинь моложе всех, ум у нее очень острый.
Дай-юй и Сян-юнь наполнили вином небольшой кубок и поднесли Бао-цинь, поздравив ее с успехом.
– А мне кажется, в каждом из трех стихотворений есть свои достоинства, – с улыбкой заметила Бао-чай. – Прежде вы всегда своими шуточками и колкими замечаниями изводили меня, а теперь и над нею насмехаетесь!
– У тебя готово? – спросила между тем Ли Вань у Бао-юя.
– Уже совсем было готово, но я заслушался, как вы читаете стихи, и забыл, что хотел записать! – ответил Бао-юй. – Дайте мне немного подумать, я вспомню!
Сян-юнь схватила щипцы для угля, ударила ими по краю жаровни, над которой грела руки, и сказала:
– Я буду ударами отмечать время. Если предоставленное тебе время истечет, а стихотворение не будет готово, мы тебя еще раз оштрафуем!
– В таком случае говори, я буду записывать, – предложила Дай-юй.
Сян-юнь ударила щипцами по жаровне и объявила:
– Первая минута истекла!
– Готово, готово! Пиши! – заторопился Бао-юй и прочел:
Винный кувшин я еще не открыл,
строки еще не слагаю…
Дай-юй записала, слегка покачала головой и улыбнулась:
– Начало ничего особенного не представляет.
– Поторапливайся! – вновь послышался предостерегающий голос Сян-юнь.
Стужу спросить о приходе весны
надо мне в рощах Пэнлая, —
произнес Бао-юй.
Дай-юй и Сян-юнь одобрительно закивали головой и заулыбались:
– Неплохо, в этих словах есть кое-какой смысл.
Бао-юй продолжал:
Деву Великую я не прошу
дать из кувшина росы;
Дай только сливу мне, что за порогом
у Шуан-э расцветает.
– Не очень талантливо! – покачала головой Дай-юй, записав строки.
Сян-юнь подняла руку со щипцами и опять ударила по жаровне. Повернувшись к ней, Бао-юй засмеялся и прочел:
В мир возвратясь, принесу с собой сливу —
нежно-румяный снежок.
С миром расставшись, сорву ароматную
алую тучку цветка я.
Кто пожалеет, что ветки без листьев
дрогнут, как плечи поэта?
Мох покрывает обители двор,
платье мое увлажняет.
Дай-юй записала стихотворение полностью, но только все собрались приступить к его обсуждению, как с криком вбежали девочки-служанки:
– Старая госпожа идет!
Все бросились встречать матушку Цзя, восклицая:
– Неужели у нее такое хорошее настроение, что она решила нас проведать!
Еще издали они заметили матушку Цзя, закутанную в широкий плащ, в беличьей шапочке. Матушка Цзя сидела в небольшом паланкине, прикрытом черным зонтом. Паланкин несли несколько служанок, а за ним следовали Юань-ян и Ху-по с зонтиками.
Ли Вань первая поспешила ей навстречу.
– Остановимся здесь, – приказала служанкам матушка Цзя, а затем, обращаясь к Ли Вань, добавила: – Я приехала сюда украдкой от твоей свекрови и Фын-цзе. Ведь снег глубокий, зачем их заставлять идти за мной пешком? Мне-то в паланкине хорошо…
Девушки взяли у нее плащ и помогли ей выйти из паланкина.
В комнате матушка Цзя сразу обратила внимание на цветы сливы, стоявшие в вазе.
– Какая прелесть! – воскликнула она. – Вы умеете веселиться, но и я вам не уступлю!
Ли Вань приказала служанкам принести большой тюфяк из волчьих шкур и постелить на кане.
– Продолжайте веселиться, ешьте, пейте, шутите, – с улыбкой проговорила матушка Цзя, опускаясь на тюфяк. – Я просто решила навестить вас и самой повеселиться, потому что дни сейчас короткие и днем спать не стоит.
Ли Вань подала ей грелку для рук, а Тань-чунь поднесла палочки для еды и кубок, наполненный подогретым вином. Матушка Цзя отпила глоток и вдруг спросила:
– Что это у вас на том блюде?
– Маринованная перепелка, – ответили ей и тут же поднесли блюдо.
– Вот хорошо, – кивнула головой матушка Цзя. – Отломите мне ножку, я попробую!
– Слушаюсь! – почтительно ответила Ли Вань и, тороплива вымыв руки, сама выполнила приказание матушки Цзя.
– Не обращайте внимания на мое присутствие, – проговорила матушка Цзя, – можете смеяться и разговаривать о чем угодно. Я тоже послушаю, и мне будет веселее. И ты садись, – добавила она, обращаясь к Ли Вань. – Продолжайте, будто меня нет, иначе я сейчас же уйду!
Все снова заняли свои места, только Ли Вань передвинулась на самый край стола, чтобы быть менее заметной.
– Чем вы занимаетесь? – поинтересовалась матушка Цзя.
– Сочиняем стихи.
– Лучше бы сочинили несколько загадок к Новому году, – предложила матушка Цзя. – По крайней мере, на праздник было бы веселее, и все позабавились бы.
Поболтали еще немного, посмеялись, пошутили, и вдруг матушка Цзя заметила:
– Здесь слишком сыро, так что не задерживайтесь надолго, а то можно и простудиться. Кстати, в комнатах у Си-чунь очень тепло, давайте все вместе пойдем к ней и посмотрим, как она рисует. Мне очень интересно, сумеет ли она закончить картину к Новому году.
– Какое там к Новому году! – воскликнули все. – Хоть бы на будущий год к празднику начала лета!
– Вот так так! – удивилась матушка Цзя. – Значит, чтобы нарисовать картину, ей потребуется больше времени, чем ушло на устройство этого сада?!
Она снова вышла из помещения, села в паланкин, и все толпой последовали за ней в «павильон Благоухающего лотоса».
К «павильону Благоухающего лотоса» можно было подойти с двух сторон – с восточной и с западной, ибо его ворота выходили на обе стороны. Все направились к западным воротам, на которых с внешней и внутренней сторон были прикреплены доски с надписями. Надпись снаружи гласила: «Здесь проникают за облака», а надпись, прикрепленная с внутренней стороны, возвещала: «Здесь шагают через луну».
У входа в главное строение матушка Цзя вышла из паланкина, и ее встретила Си-чунь. Миновав внутренний коридор, все очутились перед спальней Си-чунь, над дверями которой висела надпись: «Ограда Теплых ароматов». И действительно, как только служанки откинули дверную занавеску, в лицо пахнула волна теплого воздуха.
Все вошли в комнату. Не успев опуститься на стул, матушка Цзя спросила Си-чунь:
– Как подвигается твоя картина?
– Я сейчас не рисую, – ответила Си-чунь. – Холодно, краски загустели, боюсь, получится некрасиво.
– Ты уж не отлынивай, к концу года надо непременно окончить картину, – промолвила матушка Цзя. – Так что поторапливайся!
Но тут за дверьми раздалось хихиканье, и на пороге появилась Фын-цзе, одетая в баранью шубку.
– Ох и пришлось мне искать вас, бабушка! – с улыбкой воскликнула она. – Вы так незаметно скрылись и ничего никому не сказали!
– Я опасалась, что тебе будет холодно, поэтому не захотела тебя брать с собой! – ответила матушка Цзя, в то же время искренне обрадованная ее появлением. – Право же, ты настоящая бесовка! И как тебе удалось найти меня? Но не думай, что в этом заключается почтение к родителям!
– Да разве я только из чувства уважения к вам отправилась на поиски? – возразила Фын-цзе. – Просто я пошла к вам, но дома вас не застала, и никто из служанок не сказал мне, куда вы ушли. Я не знала, что делать, как вдруг появляются две монашки! Я сразу догадалась, что они принесли новогоднее поздравление или же пришли просить у вас под Новый год деньги на благовония, я понимала, что у вас дел и без того много и вы предпочли скрыться от них. Действительно, монашки пришли за деньгами, и я дала им. Я уже выпроводила их, так что больше вам прятаться незачем. Кстати, я приготовила для вас замечательного фазана – поторопитесь, иначе он перестоит!
Каждая фраза, которую произносила Фын-цзе, вызывала взрыв смеха.
Не дожидаясь, пока матушка Цзя начнет возражать, Фын-цзе распорядилась подать паланкин. Матушка Цзя не стала перечить. Она вышла из дома, опираясь на плечо Фын-цзе, села в паланкин и отправилась к восточным воротам.
По пути матушка Цзя то и дело выглядывала из паланкина и любовалась садом, который был словно посыпан серебристой пудрой. Вдруг она заметила Бао-цинь, стоявшую на склоне горки, а возле нее – служанку, державшую в руках вазу с веткой красной сливы, усеянной распустившимися цветами.
– Вы только поглядите! – восторженно воскликнула матушка Цзя. – Оказывается, она нас здесь поджидает, и еще с цветами сливы!
– Так вот она где! – воскликнули девушки. – А мы гадали, куда она запропастилась!
– Вот подумайте, – продолжала матушка Цзя. – Гора, снег, девушка в зимней одежде, а возле нее цветы сливы! Что это вам напоминает?
– Картину Цю Ши-чжоу «Ослепительный снег»! – без колебаний ответили ей. – Эта картина висит у вас в комнате.
Матушка Цзя покачала головой.