Наша земля и высокое небо
стелются далью без края.
Чистую яшму от трещин и порчи
тщательно я охраняю.
Голос луаня и зов журавлиный
не отрываясь слежу я,
Тяжкие вздохи в ответ получает
эта лазурь голубая…
Едва Бао-юй окончил читать, Дай-юй, не дав никому возможности отгадать загадку, прочла свою:
Как может скакуна Лу-ни
смирить узда цветная?
Он мчится вдоль валов у стен,
играет сила злая.
Хозяин скажет – он летит,
как ветер рядом с тучей.
На черепахе три горы
его лишь имя знают.
Следующую загадку хотела прочитать Тань-чунь, но ее перебила Бао-цинь.
– Вы только что говорили, что я побывала во многих местах, которые прославились в истории, – проговорила она. – Вот я и сочинила десять стихотворений, посвященных тем местам. Послушайте их, а потом судите, о чем я хотела сказать.
– Неплохо! – одобрили сестры. – Но почему бы эти стихи не записать?
Если вы хотите знать, что это были за стихи, прочтите пятьдесят первую главу!
Глава пятьдесят первая, из которой читатель узнает о том, как Сюэ Бао-цинь слагала стили о древности и как невежественный лекарь прописал негодное лекарство
Когда все услышали, что Бао-цинь предлагает сочинить десять стихотворных загадок, посвященных прославленным историческим местам, в которых она побывала, раздались одобрительные восклицания:
– Замечательно! Оригинально!
И как только Бао-цинь написала стихи, все наперебой бросились их читать. Стихи гласили:
В глубокой могиле у Красной скалы
воды неподвижной покой.
Одни лишь напрасные звуки имен
витают над лодкой пустой.
Как факел, скрепленные лодки горят,
холодные ветры скорбят,
И души героев в речной глубине
скитаются вечной толпой.
Из меди столбы с нерушимой стеною —
страны неизменный оплот.
Об этом молва за границею нашей
до жунов и цянов дойдет.
Навек Ма Юаня останется слава,
заслуги его велики.
Железная флейта о славном Цзы-фане
рассказ неустанно ведет.
Кто мог бы славу и успех
соединить с тобой?
И вдруг указ тебя вернул
назад к тщете мирской.
Конечно, трудно с миром связь
навеки разорвать,
Так не ропщи, что столько раз
был слышен смех людской.
Пусть славный муж от злых собак
не ведает препон.
Он был за подвиги в Саньци
посмертно награжден.
Оставить должен грубый мир
презрение свое:
О том, что раз накормлен был,
до гроба помнил он.
Цикад голоса и скопленья ворон
прошли как мгновение мимо.
Прекрасные виды плотины Суйти —
кто ныне любуется ими?
Одно только выгадал он у судьбы:
прозванье «Любитель природы».
Но сколько пустых пересудов людей
он вызвал делами своими!
Травы увяли, цветок бесполезный
в мелком пруду отражен.
С персика листьями, с персика веткой
он навсегда разлучен.
Время Лю-чао[161] немало видало
троны державших героев;
Отблеском славы остались на стенах
знаки пустые имен.
Черные воды безбрежны-безбрежны,
здесь не струится река
Струн истощаются скорбные звуки,
слышится в песне тоска.
Все уложения ханьского трона
смеха достойны сейчас;
Словно клеймо, сохраняют мерзавцы
этот позор на века.
Женская прелесть умолкла навек,
капельки пота блестят.
Воды восточного моря теперь
нежность ее поглотят.
Только следы этой прелести есть —
там, где остались они.
В складках одежды до этого дня
слышен ее аромат.
В глазах людей Хун-нян ничтожна,
презренья только стоит,
Но встречи тайные влюбленных
она смогла устроить.
Хотя потом ее хозяйка
жестоко истязала,
Но уж могли идти другие
дорогою одною.
Где сливы вовсе не растут,
где ива лишь растет,
Кто нежной девушки портрет
в том месте подберет?
О счастье думать позабыл, —
но вот пришла Чунь-сян.
Под ветром западным прошел
разлуки целый год.
Прочитав стихотворения, все захлопали в ладоши, восклицая, что они написаны замечательно.
– Первые восемь стихотворений имеют под собой историческую основу, – высказалась Бао-чай. – Остальные с точки зрения истории не обоснованы. Лучше бы она сочинила вместо них два других стихотворения, содержание которых было бы связано с историей.
– Нет, нет! – запротестовала Дай-юй. – Сестра Бао-чай зря придирается! Эти стихотворения, конечно, не имеют подтверждения в истории. Мне никогда не читали неофициальных жизнеописаний, но разве в пьесах, которые мы видели, не говорится об этом?! События, излагаемые в пьесах, известны даже трехлетним детям! Неужели с ними незнакома сестра Бао-чай?
– Дай-юй права! – заметила Тань-чунь.
– Да и Бао-цинь побывала в тех местах, о которых пишет! – присоединилась к ней Ли Вань. – Пусть нет исторических подтверждений, но из уст в уста передаются предания, и люди им верят. Даже я в свое время видела четыре могилы наставника Гуаня! Между прочим, наставник Гуань действительно жил, и его жизнь хорошо известна! Но как случилось, что у него несколько могил? Конечно, произошло это потому, что потомки из уважения к учителю Гуаню сложили о нем небылицы! Я убедилась, что это действительно так. Стоит почитать «Описание земли», как сразу убеждаешься, что много могил не только у учителя, но и у других прославленных людей. Существует много древних реликвий, происхождение которых неизвестно. О двух последних стихотворениях, не имеющих подтверждения в истории, говорится во всех романах и пьесах. Об этих пьесах знают все, и выражения из них употребляются в качестве пословиц. Таким образом, опасно слушать не арии из «Западного флигеля» и «Пионовой беседки», а читать вредные книги. А впрочем, пустяки, сестра Бао-чай просто придирается.
Эти рассуждения заставили Бао-чай умолкнуть. Все принялись отгадывать загадки, но безуспешно.
Зимою дни короткие, и никто не успел заметить, как наступило время ужинать. Все отправились к госпоже Ван.
– Приехал Хуа Цзы-фан, старший брат Си-жэнь, – доложили в это время госпоже Ван. – Он говорит, что мать Си-жэнь тяжело заболела, все время вспоминает о своей дочери и просит, чтобы она приехала.
– Разве можно запретить дочери навестить мать?! – удивилась госпожа Ван. – Ведь мать и дочь – это единое целое.
Госпожа Ван вызвала Фын-цзе и велела ей отправить Си-жэнь домой. Фын-цзе кивнула в знак согласия и позвала жену Чжоу Жуя, чтобы отдать ей необходимые распоряжения.
– Пусть ее сопровождает женщина, которая при выездах следует за госпожами, – наказывала Фын-цзе. – Возьми с собой двух служанок и также сопровождай ее. Коляску проводят четыре слуги. Можно взять еще одну коляску, в которую сядете сами, и коляску для девочек-служанок.
– Слушаюсь, слушаюсь, госпожа! – ответила жена Чжоу Жуя и собралась уходить, но тут Фын-цзе окликнула ее:
– Си-жэнь очень бережлива, так что от моего имени предупреди ее, чтобы она оделась получше да взяла с собой побольше платьев. Весь ее багаж хорошенько упакуйте и не забудьте захватить грелку для рук. Пусть она перед отъездом зайдет ко мне, я все осмотрю.
Жена Чжоу Жуя кивнула и вышла.
Через некоторое время Си-жэнь пришла к Фын-цзе в сопровождении жены Чжоу Жуя и двух девочек-служанок, которые несли узел с платьями и грелку для рук.
Фын-цзе внимательно оглядела Си-жэнь. Волосы на голове девушки были заколоты золотыми шпильками, на руках сверкали браслеты, украшенные жемчугом; одета она была в горностаевую шубу, в зеленую хлопчатобумажную юбку, покрытую золотыми вышивками, и черную атласную безрукавку, подбитую беличьим мехом.
– Шубку, безрукавку и юбку подарила тебе госпожа, и все это тебе очень идет, – произнесла Фын-цзе, закончив осмотр, – но вот безрукавка кажется мне чересчур простой, да в ней тебе будет и холодно. Не мешало бы все-таки одеться потеплее!
– Госпожа обещала в конце года подарить мне шубу с пушистым мехом! – ответила Си-жэнь.
– У меня есть шуба, но мне не нравится, что она оторочена мехом наружу, – сказала Фын-цзе. – Я давно собиралась ее переделать. Но ладно, дам ее тебе! А к Новому году, когда госпожа подарит тебе другую шубу, я переделаю ее для себя.
Все засмеялись.
– Вы и так за год раздарили уйму вещей, госпожа, – возразила смущенная Си-жэнь, – и не только от своего имени, но и от имени госпожи. Я уверена, что вы говорите так только ради смеха!