– Да разве госпожа может об этом подумать? – улыбнулась Фын-цзе. – Ведь, в конце концов, все это ерунда. Самое главное для меня следить за тем, чтобы не был нанесен ущерб нашему достоинству. О том, что мне самой приходится нести убытки, говорить нечего – зато служанки будут хорошо одеты и я приобрету доброе имя. Ведь если вы будете походить на подгорелые лепешки, люди первым долгом станут смеяться надо мной и говорить, будто я, управляя хозяйством, сделала всех вас чуть ли не нищими.
– Как вы мудры, госпожа! – растроганно вздыхали служанки, присутствовавшие при этом разговоре. – Вы и старшим госпожам умеете угодить, и о нас заботитесь!
Между тем Фын-цзе приказала Пин-эр принести безрукавку, сшитую из восьми шкурок голубого песца и покрытую сверху темным набивным шелком, и отдала ее Си-жэнь.
После этого она осмотрела содержимое узла – в нем были две безрукавки и два халата. Фын-цзе приказала Пин-эр принести другой шелковый платок цвета яшмы, завязать в него плащ от снега и тоже отдать Си-жэнь. Пин-эр вышла и вскоре принесла два плаща: один темно-красный, сильно поношенный, и другой – немного поношенный, сшитый из голландского сукна.
– Мне достаточно одного, – возразила Си-жэнь.
– Можешь взять себе темно-красный плащ, – сказала ей Пин-эр, – а второй по пути передашь барышне Син Сю-янь. Вчера выпал сильный снег, все оделись тепло – кто в шубы, кто в плащи на меху, и как красиво было смотреть на них на фоне снега! И только на Син Сю-янь было все старое, и она ежилась от холода, так что на нее жалко было смотреть! Передай ей этот плащ!
– Вот здорово! – воскликнула Фын-цзе. – Она без моего разрешения вздумала дарить мои вещи! Будто я недостаточно потратилась, она толкает на еще большие расходы!
– Она ведь знает, что вы всегда готовы оказать уважение госпоже и к тому же добры к служанкам! – засмеявшись, сказали ей все. – Если б вы были мелочны, припрятывали вещи для себя, не заботились о прислуге, разве барышня Пин-эр осмелилась бы так поступить?
– Да, она неплохо меня знает! – засмеялась Фын-цзе и, обратившись к Си-жэнь, стала напутствовать ее: – Если с твоей матерью случится несчастье и тебе придется задержаться дома, пришли кого-нибудь предупредить меня, и я велю отвезти тебе постель. Смотри только, не пользуйся домашними постельными и туалетными принадлежностями. – И после этого она сказала жене Чжоу Жуя: – Тебя поучать незачем, ты знаешь сама все правила, которые заведены у нас в доме.
– Да, да, конечно! – поспешила заверить ее жена Чжоу Жуя. – Как только мы приедем, сразу прикажем всем их людям удалиться. А если уж нам придется на некоторое время там остаться, велим приготовить для нас отдельно две комнаты.
Попрощавшись с Фын-цзе, жена Чжоу Жуя вышла следом за Си-жэнь, приказала мальчикам-слугам зажечь фонари и следовать за коляской. Они направились к дому, где жил Хуа Цзы-фан. Но об этом мы рассказывать не станем.
Между тем Фын-цзе вызвала двух мамок со «двора Наслаждения розами» и приказала им:
– Выберите одну из старших служанок потолковее и пошлите ее на ночь дежурить в комнаты Бао-юя, так как Си-жэнь, пожалуй, сегодня не вернется домой. Да смотрите хорошенько, чтобы Бао-юй не баловался!
Мамки удалились и через некоторое время снова вернулись с докладом:
– В комнаты второго господина Бао-юя мы послали Цин-вэнь и Шэ-юэ, а сами вчетвером по очереди будем неотлучно находиться в прихожей.
Фын-цзе одобрительно кивнула.
– Проследите, чтобы он пораньше лег спать, а завтра утром пораньше встал, – предупредила она.
Мамки обещали в точности исполнить ее приказание и возвратились в «сад Роскошных зрелищ».
Вскоре вернулась жена Чжоу Жуя, сопровождавшая Си-жэнь домой, и сообщила Фын-цзе:
– Си-жэнь пока возвратиться не может, ее мать умерла.
Фын-цзе немедленно передала эту весть госпоже Ван, а сама приказала одной из служанок пойти в «сад Роскошных зрелищ» за постелью и шкатулкой с туалетными принадлежностями Си-жэнь. Бао-юй приказал Цин-вэнь и Шэ-юэ собрать все необходимые вещи и сам следил, чтобы они чего-нибудь не забыли.
Передав присланной служанке все, что требуется, Цин-вэнь и Шэ-юэ сняли с себя украшения и переоделись на ночь. После этого Цин-вэнь уселась греться возле жаровни, не желая больше ничего делать.
– Не строй из себя госпожу! – заворчала на нее Шэ-юэ. – Я тебя прошу помочь мне, а ты ни с места!
– Все, что нужно, я могу сделать и без тебя! – ответила ей Цин-вэнь. – Но если уж ты взялась, так и делай, а я сегодня хоть отдохну!
– Дорогая сестра, – попросила тогда Шэ-юэ, – я постелю второму господину, а ты завесь зеркало да задвинь верхние занавески – ты ростом выше, и тебе это сделать легче, чем мне.
С этими словами она покинула комнату и отправилась разбирать для Бао-юя постель.
– Стоило мне присесть, как она сразу подняла шум! – пробормотала ей вслед Цин-вэнь.
Как раз в это время Бао-юй сидел у себя в комнате, опечаленный известием о смерти матери Си-жэнь. Но как только до его слуха донеслись из-за двери последние слова Цин-вэнь, он встал, опустил занавеску на зеркале и, выйдя в переднюю, сказал:
– Можешь греться, я уже все сделал сам.
– Все время греться не будешь, – с улыбкой ответила Цин-вэнь. – Я только что вспомнила, что не принесли еще постельных грелок.
– А тебе какое до этого дело! – перебила ее Шэ-юэ. – Ведь он обычно не пользуется грелкой, а нам жаровня дает достаточно тепла, и грелок не нужно.
– Если вы не будете спать в моей комнате, мне будет страшно и я всю ночь проведу без сна! – сказал им Бао-юй.
– Я буду спать здесь, – успокоила его Цин-вэнь, – а Шэ-юэ пусть устраивается в передней.
Наступило время второй стражи. Шэ-юэ опустила занавески и полог, принесла светильник, подбросила благовоний в курильницу и помогла Бао-юю улечься, а затем легла сама. Цин-вэнь примостилась возле жаровни.
Во время третьей стражи Бао-юй сквозь сон вдруг стал звать Си-жэнь. Никто ему не ответил, и он проснулся. Только теперь он вспомнил, что Си-жэнь нет дома, и ему стало смешно за свою оплошность.
Цин-вэнь тоже проснулась и крикнула Шэ-юэ:
– Я в соседней комнате и то проснулась, а ты лежишь возле него как мертвая и ничего не слышишь!
– Ведь он звал Си-жэнь! При чем здесь я? – отозвалась Шэ-юэ, и, зевая, перевернулась на другой бок.
– Вам чего? – после некоторого молчания спросила она наконец Бао-юя.
– Хочу чаю.
Шэ-юэ встала, накинула на себя халат из красного шелка и направилась к двери.
– Надень мою шубу, холодно! – крикнул ей вслед Бао-юй.
Не говоря ни слова, Шэ-юэ взяла поданную Бао-юем соболью шубу, спустилась вниз, вымыла в тазу руки, наполнила чашку теплой водой и вместе с полоскательницей отнесла Бао-юю. Лишь после этого она вытащила из ящика с чайной посудой чашечку с блюдцем, налила чаю и подала Бао-юю. Сама она тоже пополоскала рот и выпила полчашки чаю.
– Милая сестрица, – попросила ее Цин-вэнь, – дай и мне глоток!
– Ты совсем обнаглела! – всплеснула руками Шэ-юэ.
– Дорогая сестра, завтра я буду прислуживать, а ты можешь всю ночь отдыхать, – сказала Цин-вэнь. – Ладно?
Лишь после этого Шэ-юэ подала ей пополоскать рот и налила полчашки чаю.
– Не спите, поговорите о чем-нибудь, – предложила Шэ-юэ, – я а пойду немного прогуляюсь.
– Во дворе темно, тебя может подкараулить злой дух! – засмеялась Цин-вэнь.
– Пусть идет, ночь лунная, – проговорил Бао-юй. – А мы поболтаем!
Произнося эти слова, он дважды громко кашлянул.
Шэ-юэ отодвинула войлочную занавеску и приоткрыла дверь. Ночь действительно была светлая. Шэ-юэ вышла.
Едва она скрылась за дверью, как Цин-вэнь пришло в голову напугать ее. Считая себя здоровее всех других служанок, она даже не стала одеваться и, невзирая на мороз, как была, в одной кофте, выскользнула за дверь.
– Постой! – окликнул ее Бао-юй. – Ты можешь замерзнуть – это не шутки!
Однако Цин-вэнь лишь махнула рукой и скрылась. Во дворе все было залито ослепительным лунным светом. Но внезапно налетел порыв ветра, который до костей пронизал девушку, волосы у нее встали дыбом от какого-то непонятного страха, и она подумала: «Недаром говорят, что нельзя разгоряченной выходить на ветер! Не оказался бы озноб для меня опасным!»
Но она не сдавалась, во что бы то ни стало решив напугать Шэ-юэ.
– Цин-вэнь выбежала! – раздался из дома крик Бао-юя.
Поняв бесплодность своей попытки, Цин-вэнь поспешила возвратиться в комнату.
– Да разве ее напугаешь! – воскликнула она. – А вы, как старуха, всех жалеете!
– Я вовсе не против того, чтоб ты ее напугала, – возразил Бао-юй. – Я только боялся, как бы ты не простудилась! Да кроме того, если б ты ее напугала, она начала бы кричать, разбудила бы всех и скандала бы не миновать! Ведь никто не знал бы, что это просто шутка. Пошли бы разговоры, что, как только уехала Си-жэнь, мы начали безобразничать. Иди сюда и подоткни мне одеяло!
Цинь-вэнь подошла к нему, сделала все, что он просил, а затем сунула руки к нему под одеяло, чтобы отогреть их.
– Какие у тебя холодные руки! – воскликнул Бао-юй. – Я же говорил, что ты замерзнешь!
Заметив, что щеки Цин-вэнь раскраснелись, будто их нарумянили, Бао-юй погладил их рукой, но тут же ощутил, что они холодны как лед.
– Скорее залезай под одеяло греться! – заторопил ее встревоженный Бао-юй.
Но в этот момент с шумом распахнулась дверь и в комнату вбежала смеющаяся Шэ-юэ.
– Ну и напугалась же я! Представьте себе, иду и вдруг вижу, будто в тени горки на корточках сидит человек! – залепетала она. – Я даже чуть не закричала, но тут заметила, что это не человек, а золотистый фазан! Я об этом догадалась сразу, как только он взлетел и появился в месте, освещенном луной! Представляю себе, какой бы переполох поднялся, если б я закричала!
Она принялась ополаскивать руки в тазу и продолжала:
– А где Цин-вэнь? Что это я ее не вижу? Наверное, она хочет меня напугать!