Не прошло и времени, достаточного для того, чтобы пообедать, как уже рассвело. Раньше, чем выйти из дому, Бао-юй велел пригласить доктора. Доктор Ван явился очень быстро. Он пощупал пульс больной и сказал:
– Ведь вчера ей было лучше! Почему же сейчас состояние ухудшилось? Может быть, она поела больше, чем следует? Или слишком переволновалась? Однако, как бы там ни было, признаки простуды уменьшились, поэтому, после того как она пропотела, нужно хорошенько наблюдать за больной, а то дело может кончиться плохо.
С этими словами доктор Ван вышел. Вскоре принесли прописанный им рецепт. Посмотрев рецепт, Бао-юй убедился, что в нем уже нет снадобий против простуды, как в предыдущем, зато появились новые лекарственные растения – гриб фулин, ретания, зоря и другие снадобья, употребляемые для повышения деятельности всего организма.
Бао-юй приказал приготовить лекарство в соответствии с рецептом, но тут же вздохнул:
– Что же это такое? Если произойдет несчастье, виноват буду я!
– Дорогой мой господин! – отвечала ему Цин-вэнь, бессильно лежавшая на подушке. – Разве я чахоткой заболела?
Бао-юю ничего не оставалось, как уйти. Однако в полдень, сославшись на нездоровье, он снова вернулся к себе. Хотя Цин-вэнь была тяжело больна, к счастью, она всегда занималась физическим, а не умственным трудом, да, кроме того, никогда не ела и не пила чрезмерно; голода ей тоже не приходилось терпеть, и это помогло ей сохранить крепкое здоровье.
Во дворце Жунго существовал неписаный закон: если кто-либо из хозяев или слуг простуживался и начинал кашлять, первым средством лечения считался голод, а лекарства – лишь второстепенным. Поэтому лекарства начинали принимать обычно после двух-трех дней голодания. Точно так же лечилась и Цин-вэнь, но поскольку ее организм был очень утомлен, ей пришлось еще некоторое время набираться сил, прежде чем она совершенно поправилась. Выздоровлению Цин-вэнь способствовало и то, что в последние дни девушки, жившие в «саду Роскошных зрелищ», ели отдельно от взрослых и Бао-юй мог беспрепятственно заказывать для Цин-вэнь то отвары, то соусы. Но об этом мы рассказывать не будем.
Между тем Си-жэнь, похоронив свою мать, возвратилась, и Шэ-юэ подробно рассказала ей о случае с Чжуй-эр, о том, как Цин-вэнь выгнала воровку и как об этом было доложено Бао-юю.
Си-жэнь ничего не могла возразить и лишь заметила:
– Слишком уж поспешно…
Надо сказать, что вследствие холодной погоды Ли Вань тоже простудилась; у госпожи Син были воспалены глаза, поэтому Ин-чунь и Син Сю-янь дни и ночи находились возле нее, ухаживали за ней, подавали лекарства; старший брат Ли Вань забрал к себе погостить на несколько дней тетушку Ли, Ли Вэнь и Ли Ци; Бао-юй был расстроен и озабочен тем, что Си-жэнь все время скорбит и вспоминает свою мать, а Цин-вэнь все еще не совсем поправилась. Таким образом, все были чем-нибудь озабочены, перестали интересоваться поэтическим обществом и уже пропустили несколько собраний.
Шел двенадцатый месяц, приближались проводы старого года. Госпожа Ван и Фын-цзе были заняты приготовлениями к празднованию Нового года.
Ван Цзы-тэн, назначенный инспектором девяти провинций, находился в отъезде по служебным делам. Цзя Юй-цунь получил повышение в звании и был назначен теперь начальником военного ведомства и членом государственного совета.
Но обо всем этом мы подробно рассказывать не будем.
Перенесемся во дворец Нинго и посмотрим, чем занят был Цзя Чжэнь.
Незадолго перед Новым годом Цзя Чжэнь приказал открыть родовой храм предков, хорошенько подмести в нем все помещения и расставить утварь, необходимую для совершения жертвоприношений. Кроме того, он велел убрать одну из верхних комнат, чтобы развесить в ней портреты предков.
В это время во дворцах Нинго и Жунго все, начиная от хозяев и кончая слугами, с ног сбились от хлопот.
Как раз когда во дворце Нинго госпожа Ю вместе с женой Цзя Жуна готовила вышивки, собираясь поднести их матушке Цзя в качестве новогоднего подарка, неожиданно вошла служанка, неся на чайном подносе груду слитков серебра, и доложила:
– Пришел Ван Син и принес взятое когда-то у вас в долг серебро. Здесь сто пятьдесят три ляна, шесть цяней и семь долей серебра, причем серебро разной пробы – всего двести двадцать слитков. Слитки самой различной формы.
Служанка протянула поднос госпоже Ю, и та увидела грудой лежавшие на нем слитки, одни из которых по форме напоминали цветок сливы, другие – цветок бегонии, третьи – писчую кисть, четвертые – жезл жуи.
– Унеси это и передай ему, – приказала госпожа Ю, – пусть немедленно принесет обыкновенные серебряные слитки.
Служанка вышла. Вскоре явился Цзя Чжэнь обедать, и жена Цзя Жуна поспешила удалиться.
– Уже получены деньги, которые государь милостиво отпускает нам на весенние жертвоприношения? – спросил Цзя Чжэнь у госпожи Ю.
– Сегодня послали за ними Цзя Жуна, – ответила та.
– Правда, для нас самих ничего не стоит израсходовать несколько лишних лян, но все же нужно быть признательными государю за его небесную милость, – сказал Цзя Чжэнь. – Как только получим деньги, следует сразу же отослать их во дворец Жунго старой госпоже, чтобы она устроила на них жертвоприношение предкам. Прежде всего надо пользоваться милостями государя, а потом уж уповать на счастье предков! Для нас, конечно, ничего не стоит истратить даже десять тысяч лян серебра на жертвоприношения предкам, но это не подымет нашу репутацию и будет значить меньше, чем сам факт, что государь «осыпает нас милостями и дарит нам счастье»! Однако таких семей, как наша, найдется две-три, а на что устраивать жертвоприношения семьям обедневших чиновников, как не на эти, жалуемые им государем деньги? Поистине, государь заботится обо всех, и доброта его беспредельна!
– Да, это верно, – согласилась и госпожа Ю.
Пока они разговаривали, появилась служанка и доложила:
– Господин, ваш сын возвратился.
Цзя Чжэнь приказал привести Цзя Жуна к себе. Вскоре тот вошел, неся в руке желтый мешочек.
– Где тебя носит целый день? – спросил отец.
– Сегодня деньги выдавали не в ведомстве церемоний, как обычно, а в кладовых застольного приказа[163], – ответил отцу Цзя Жун. – Пришлось ехать туда, поэтому я задержался. Господа, которые ведают кладовыми, приказали мне передать вам поклон. Они говорят, что давно уже вас не видели и все время о вас вспоминают.
– Где уж им вспоминать обо мне! – усмехнулся Цзя Чжэнь. – Просто подошел конец года! Они думают вовсе не обо мне, а о моих подарках или о том, чтобы я пригласил их на угощение!
С этими словами он взял у Цзя Жуна желтый мешочек, завязанный ленточкой, на котором были начертаны иероглифы: «Милости высочайшего вечны». Тут же были поставлены печати приказа жертвоприношений при ведомстве церемоний, затем следовала приписка в виде строчки мелких иероглифов: «такого-то числа, такого-то месяца, такого-то года серебро в количестве стольких-то лян, жалуемое государем на жертвоприношения Нинго-гуну Цзя Яню и Жунго-гуну Цзя Фа, получил сполна офицер императорской гвардии Цзя Жун». Далее красной тушью была сделана подпись: «Распорядитель кладовых такой-то».
Окончив читать, Цзя Чжэнь быстро пообедал, переоделся, затем приказал Цзя Жуну взять полученное серебро, и они отправились во дворец Жунго к матушке Цзя и госпоже Ван. Побывав у них, они навестили Цзя Шэ и госпожу Син и вернулись домой.
После того как серебро было извлечено из мешочка, Цзя Чжэнь велел сжечь мешочек в жертвеннике храма предков. А после этого он приказал Цзя Жуну:
– Пойди ко второй тете во дворец Жунго и спроси ее, наметила ли она день для новогоднего угощения. Если да, пусть составит список приглашенных, чтобы мы не приглашали их вторично на тот же самый день. В прошлом году из-за нашей невнимательности несколько семей получили повторные приглашения. А это нехорошо, ибо могут сказать, что это было сделано не по недоразумению, а нарочно, потому что мы опасаемся лишних хлопот и, сговорившись, устраиваем общее угощение.
Цзя Жун ушел и вскоре возвратился со списком всех приглашенных на новогоднее празднество.
Цзя Чжэнь внимательно просмотрел список, затем велел передать его Лай Шэну и предупредить его, чтобы он по ошибке не разослал повторного приглашения тем, кого пригласили на тот день во дворец Жунго.
После этого он вышел поглядеть, как слуги в залах расставляют ширмы, развешивают украшения, протирают столы и золотую и серебряную утварь.
Тут к нему подошел мальчик-слуга, державший в руках письмо и счет.
– Только что приехал староста У из деревни Хэйшаньцунь, – доложил он Цзя Чжэню.
– Старый болван! – выругался Цзя Чжэнь. – Не мог приехать раньше!
Цзя Жун принял у мальчика письмо вместе со счетом и подал все Цзя Чжэню. Однако Цзя Чжэнь стоял, заложив руки за спину, и принялся читать бумаги, не беря их из рук сына:
«Покорный слуга, староста У Цзинь-сяо, – значилось в письме, – почтительно кланяется господину и госпоже и желает им всяческого счастья и благополучия, а также справляется о здоровье молодых господ и барышень. Он искренне желает, чтобы в новом году к господам снизошло великое счастье, слава и уважение, чтобы они получили желаемое повышение в чинах и увеличение жалованья и добились осуществления всех своих мечтаний».
– Забавно пишут деревенские люди! – заметил Цзя Чжэнь.
– Не важно, как составлено письмо, отец, – улыбаясь, вмешался Цзя Жун. – Самое главное, что он желает вам счастья!
Затем он развернул счет и показал его Цзя Чжэню. Тот прочел:
«Крупных оленей – тридцать штук.
Сайги – пятьдесят штук.
Косуль – пятьдесят штук.
Сиамских свиней – двадцать штук.
Свиней „танчжу“ – двадцать штук.
Свиней „лунчжу“ – двадцать штук.
Диких кабанов – двадцать штук.
Соленой свинины – двадцать туш.
Диких баранов – двадцать штук.
Молодых барашков – двадцать штук.