К этому времени наступила весна. Дай-юй вновь начала кашлять. Весенняя погода сказалась и на Сян-юнь, которая тоже заболела. Она лежала во «дворе Душистых трав», пила лекарства, и каждый день к ней приглашали врача.
Ли Вань и Тань-чунь, жившие по соседству друг с другом, целыми днями были заняты по хозяйству. Приходить к ним с докладом для всех было неудобно, поэтому они условились каждое утро встречаться в малом расписном зале у южных ворот сада и совместно решать наиболее важные дела. После этого они уходили завтракать и возвращались к себе лишь в полдень.
Малый расписной зал предназначался для евнухов, которые располагались там во время приезда государыни к родным. После того как государыня уехала, этот зал остался свободным, только каждую ночь здесь дежурили женщины-служанки.
Дни стояли теплые, так что для Ли Вань и Тань-чунь не потребовалось особых хлопот, чтобы устроиться в этом зале, для этого необходимо было лишь немного его обставить.
Над входом в зал висела доска с надписью: «Проникайся гуманностью и осуществляй добродетель», но по-домашнему помещение это называлось залом совета по хозяйственным делам.
Таким образом, Ли Вань и Тань-чунь встречались здесь каждое утро, совещались, отдавали распоряжения служанкам и лишь в полдень уходили. Сюда же к ним являлись все служанки с докладами и просьбами.
Надо сказать, что когда служанки узнали, что Фын-цзе заболела, а все хозяйственные дела перешли в руки Ли Вань, они не скрывали своей радости, ибо знали, что Ли Вань добра и не станет наказывать за упущения так строго, как Фын-цзе.
Даже когда в помощь ей дали Тань-чунь, никто не стал беспокоиться, ибо все думали, что она совсем молоденькая девочка, никогда не выходившая за двери женских покоев, и характер у нее мягкий и уравновешенный. В результате этого служанки совершенно распустились и перестали слушаться.
Но прошло несколько дней, и все стали постепенно замечать, что Тань-чунь энергична и старательна не меньше Фын-цзе, что она только говорит спокойно и характер у нее лишь кажется мягким.
В последние дни во дворце было очень оживленно, то и дело приезжали с визитами ваны и гуны, чиновники, дальние родственники и старые друзья семей Нинго и Жунго; одни из них наносили визиты по случаю повышения по службе, другие уходили в отставку и приезжали прощаться, у третьих в семье случались какие-нибудь события – свадьбы или похороны, – так что госпоже Ван все время приходилось хлопотать: одних она поздравляла, другим посылала соболезнования. Кроме того, все время надо было принимать гостей. Одним словом, у нее не было свободной минуты, и за домом некому было присматривать.
Все это время, когда Ли Вань и Тань-чунь находились в малом расписном зале, хозяйкой в доме была Бао-чай. Она делала все, что нужно, докладывала госпоже Ван и лишь после этого уходила к себе. А вечерами, немного позанимавшись вышиванием, она садилась в паланкин и в сопровождении ночных сторожей объезжала сад и делала осмотр.
Убедившись в том, что Ли Вань, Тань-чунь и Бао-чай еще более зорки и проницательны, чем Фын-цзе, прислуга начала роптать:
– Только что избавились от «дьявола, снующего по морю», как на голову свалилось сразу три «демона, шныряющих в горах»! Даже ночью не урвешь время, чтобы выпить и поиграть в кости!
Однажды госпожа Ван отправилась во дворец Цзяньсянского хоу на званый обед. Ее провожали Ли Вань и Тань-чунь.
Вернувшись после отъезда госпожи Ван в расписной зал, они принялись пить чай, но в этот момент вошла жена У Синь-дэна и доложила:
– Умер Чжао Го-цзи, брат наложницы Чжао, – мы уже докладывали об этом старой госпоже и госпоже, а они велели обратиться к вам, барышни!
Произнеся это, она умолкла и, опустив руки, остановилась в сторонке, ожидая, что ей ответят.
Следует заметить, что в это время к Ли Вань и Тань-чунь пришло много и других служанок с докладами, и все они превратились в слух, с интересом ожидая, как молодые госпожи разрешат возникший вопрос. Если бы было принято правильное решение, вся прислуга стала бы трепетать перед ними, но стоило им допустить хоть малейшую ошибку, как все почтение к ним со стороны слуг и служанок мгновенно пропало бы, и, выйдя за ворота, они принялись бы шутить и насмехаться над неопытностью девушек.
Жена У Синь-дэна была себе на уме. Если бы перед нею была Фын-цзе, она бы, стараясь выслужиться, дала ей множество советов, привела бы примеры, как подобные дела делались в прошлом, и предоставила бы Фын-цзе возможность выбрать уже готовое решение по своему усмотрению; но сейчас, зная, что Ли Вань слишком робка, а Тань-чунь молода, она не стала им ничего объяснять, а просто ждала ответа, желая испытать молодых хозяек.
Тань-чунь первая обратилась к Ли Вань и спросила ее мнение.
Ли Вань немного подумала и нерешительно промолвила:
– Когда умерла мать Си-жэнь, я слышала, ей подарили сорок лян серебра на похороны. Давай подарим ей сорок лян, и делу конец…
– Вы правы, госпожа! – поддакнула жена У Синь-дэна, приняла от Ли Вань доверительную бирку на право получения денег и направилась к выходу.
– Ну-ка, постой! – окликнула ее Тань-чунь.
Жена У Синь-дэна вынуждена была вернуться.
– Не торопись получать деньги, – продолжала Тань-чунь. – Сначала я хочу тебя спросить кое о чем. Ведь тебе известно, что в доме у госпожи есть несколько наложниц; одни из них родились в нашем доме, других купили на стороне, причем они занимают разное положение. Вот и скажи мне, сколько дарят на похороны родственников тем, кто родился в нашем доме, и сколько тем, кто попал в наш дом со стороны?
В первое мгновение жена У Синь-дэна растерялась, но потом овладела собой и ответила:
– Ну что за беда! Подарите вы немного больше или меньше – кто осмелится выражать недовольство?
– Не мели вздор! – оборвала ее Тань-чунь. – Я, например, подарила бы даже сто лян! Но если это явится нарушением правил, не только вы сами станете над нами смеяться, но и нам стыдно будет смотреть в глаза второй госпоже Фын-цзе!
– В таком случае разрешите мне сначала проверить старые счета, – сказала жена У Синь-дэна, – я так не помню.
– Неужели? – усмехнулась Тань-чунь. – Ведь ты всю жизнь только этим занимаешься! Или, может быть, ты пришла насмехаться над нами? Неужели всякий раз, когда ты ходишь на доклад ко второй госпоже Фын-цзе, ты тоже проверяешь старые счета? Если это так, надо сказать, что Фын-цзе относилась к тебе чересчур великодушно. Иди принеси счета немедленно. Если дело затянется на день, вас никто не осудит за невнимательность, а наоборот, обвинят нас в неопытности и нерасторопности!
Жена У Синь-дэна густо покраснела, поспешно повернулась и вышла. Все женщины-служанки от изумления высунули язык.
Между тем дела шли своим чередом – к Ли Вань и Тань-чунь по очереди подходили служанки с докладами.
Вскоре вернулась жена У Синь-дэна и принесла старый счет. Оказалось, что наложницам, взятым со стороны, выдавали по сорок лян, а тем, кто родился здесь же, в семье, выдавали по двадцать четыре ляна на похороны близких родственников. В том же счете были отмечены еще два случая, когда двум наложницам, взятым со стороны, было выдано одной сто лян, другой шестьдесят. Однако тут же следовала оговорка, что первой деньги были выданы на перевозку гроба с телом родителей в другую провинцию, а второй – на покупку места для могилы подарены двадцать лян дополнительно.
Тань-чунь показала счет Ли Вань.
– Тебе выдадут двадцать лян серебра, а счета оставь нам, – сказала Тань-чунь, обращаясь к жене У Синь-дэна, – мы еще на досуге посмотрим.
Вскоре после того как жена У Синь-дэна вышла, в комнату торопливо вошла наложница Чжао. Ли Вань и Тань-чунь пригласили ее сесть.
– Барышня, в этом доме все меня обижают, так хоть вы за меня заступитесь! – без всяких предисловий воскликнула Чжао и, закрыв лицо руками, разрыдалась.
– О ком вы говорите? – изумилась Тань-чунь. – Не понимаю! Кто вас обижает? Скажите, я готова за вас заступиться!
– А если вы сами меня обижаете, кому мне жаловаться? – вскричала наложница.
– Да разве я посмею вас обижать! – Тань-чунь была так поражена, что даже вскочила с места.
Ли Вань тоже встала и принялась ее успокаивать.
– Садитесь, садитесь, – замахала руками наложница Чжао, – я сейчас вам все расскажу. В этом доме я уже много лет варюсь словно в кипящем масле, я здесь родила сына, состарилась, а сейчас оказалась ниже Си-жэнь! Мне перед людьми стыдно. Такой позор не только на меня, но и на вас падает!
– Так вот, оказывается, вы о чем! – воскликнула Тань-чунь. – Я все понимаю, но нарушать порядок не могу!
С этими словами она села, развернула счет, оставленный ей женой У Синь-дэна, а затем добавила:
– Таковы правила, установленные нашими предками, и все им должны подчиняться. Разве я могу что-нибудь изменить? Эти правила распространяются не только на Си-жэнь, но и будут применяться к наложнице Цзя Хуаня, когда она у него появится, так что рассуждать здесь не о чем и ни о каком позоре говорить не приходится. Си-жэнь – рабыня госпожи, и госпожа может делать для нее что угодно, а я придерживаюсь установленных правил. Те, кто доволен этими правилами, говорят, что на них распространилась милость предков и госпожи, а те, кто считает их несправедливыми, просто не ценят своего счастья! Пусть себе болтают что хотят. Госпожа может подарить хоть целый дом, но разве это связано с моей репутацией? Не даст ни копейки – меня это тоже не позорит. Я бы вам посоветовала успокоиться, пока госпожи нет дома, зачем так волноваться? Госпожа меня любит, но уже несколько раз выражала недовольство тем, что вы все время затеваете какие-то истории. Если б я была мужчиной, то давно уехала бы отсюда и жила б самостоятельно, устанавливая свои правила… Но так как я всего лишь девушка, я ничего не могу решать сама. Госпожа прекрасно меня понимает, и поэтому поручила мне заниматься хозяйственными делами. Однако я еще ничего не успела сделать, а вы уже хотите заставить меня превысить свои права. Если госпожа об этом узнает, то подумает, что я не справляюсь с поручением, и отстранит меня от дел. Вот тогда мне действительно будет стыдно!.. Да и вам будет совестно!