Сейчас расскажем, как Цзя Юнь во время болезни Бао-юя дни и ночи дежурил у его постели. Здесь же находилась и Сяо-хун, которая вместе с другими служанками ухаживала за больным. Часто встречаясь друг с другом, молодые люди постепенно сблизились. Однажды Сяо-хун заметила в руках Цзя Юня платочек, очень напоминавший тот, который она когда-то потеряла. Ей захотелось спросить об этом юношу, но она постеснялась.
После посещения буддийского и даосского монахов отпала необходимость в присутствии мужчин возле больного, и Цзя Юнь вновь занялся посадкой деревьев. Сяо-хун пыталась забыть о платочке и о Цзя Юне, но это ей не удавалось, и в то же время она не решалась поговорить с юношей из опасения, что люди могут заподозрить в этом что-нибудь нехорошее.
Однажды, охваченная колебаниями и совершенно расстроенная, она сидела в комнате, как вдруг за окном кто-то окликнул ее:
– Сестрица, ты здесь?
Сяо-хун украдкой выглянула наружу через небольшой глазок в оконной бумаге и, убедившись, что это дворцовая служанка Цзя-хуэй, отозвалась:
– Здесь. Заходи!
Цзя-хуэй вбежала в комнату, села на край кровати и с улыбкой промолвила:
– Мне так повезло! Я только что стирала во дворе, как вдруг вышла сестра Хуа Си-жэнь и велела мне отнести в «павильон реки Сяосян» чай, который Бао-юй посылал барышне Линь Дай-юй. В это время старая госпожа прислала барышне Линь Дай-юй деньги, и она раздавала их своим служанкам. Когда я собралась уходить, она схватила две пригоршни монет и дала мне. Я даже не знаю сколько. Ты сохранишь их для меня?
Она развернула платочек и высыпала из него деньги. Сяо-хун тщательно пересчитала их и спрятала.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила ее Цзя-хуэй. – Мне кажется, что тебе следовало бы на несколько дней уехать домой и пригласить лекаря, чтобы он прописал тебе лекарство.
– Глупости! – оборвала ее Сяо-хун. – Зачем я ни с того ни с сего поеду домой?
– Да, я вспомнила! – воскликнула Цзя-хуэй. – У барышни Линь Дай-юй очень слабое здоровье, и ей постоянно приходится пить лекарства, так ты бы у нее попросила. Это все равно!
– Вздор! – ответила Сяо-хун. – Разве можно пить лекарства без разбору?
– Но и так поступать, как ты, тоже нельзя, – возразила Цзя-хуэй. – К чему это приведет, если ты и дальше не будешь ни пить, ни есть?
– Ну и что ж? – сказала в ответ Сяо-хун. – Лучше умереть сразу, и делу конец!
– Почему ты так говоришь? – взволнованно спросила Цзя-хуэй.
– Откуда тебе знать, что творится у меня на душе! – вздохнула Сяо-хун.
Цзя-хуэй молча кивнула, немного подумала, затем сказала:
– Конечно, винить тебя не приходится, здесь жить трудно. Недавно, когда болел Бао-юй, старая госпожа говорила, что вся прислуга утомилась, и сейчас, когда он поправился, госпожа велела устраивать благодарственные моления, а всех, ухаживавших за больным, наградить в соответствии с занимаемым положением. Я не обижаюсь на то, что меня и некоторых других малолетних девочек-служанок обошли, но почему не отблагодарили тебя? Я даже возмутилась. Пусть бы все награды получила одна Си-жэнь, все равно на нее сердиться нельзя – она их заслужила в первую очередь. Говоря по справедливости, кто из служанок может с ней сравниться? Я уж не упоминаю о том, что она всегда усердна и заботлива, но даже если бы она и не была так старательна, все равно ее обойти нельзя было. Меня возмутило то, что таких, как Цин-вэнь, Ци-ся и некоторых других тоже отнесли к числу старших служанок, получивших самые большие награды! Ведь все им покровительствуют только потому, что их любит Бао-юй! Ну как тут зло не возьмет?
– Не стоит сердиться на них, – заметила Сяо-хун. – Пословица правильно говорит: «Даже под навесом в тысячу ли пир когда-нибудь кончается!» Разве они будут здесь век вековать? Пройдет еще года три – пять, все разлетятся кто куда, и неизвестно, кто кем тогда будет распоряжаться.
Слова Сяо-хун невольно взволновали Цзя-хуэй, глаза ее покраснели, и на них вот-вот готовы были выступить слезы. Но так как было неудобно плакать, она овладела собой и улыбнулась:
– Ты, конечно, права! Однако вчера, когда Бао-юй объяснял, как нужно убирать комнаты, как шить одежду, мне показалось, что придется по крайней мере несколько сот лет мучиться здесь!
Сяо-хун дважды холодно усмехнулась. Она снова собралась заговорить, но тут вошла девочка-служанка, еще не начавшая отпускать волосы; в руках у нее были какие-то рисунки и два листа бумаги.
– Эти два рисунка тебе велено переснять, – сказала она Сяо-хун, бросила ей бумагу и повернулась, намереваясь уйти.
– Чьи это рисунки? – крикнула Сяо-хун. – Почему ты толком не объяснила и убегаешь? Или для тебя где-то наготовили пампушек и ты боишься, что они остынут?
– Это рисунки сестры Ци-ся! – крикнула в ответ девочка, пробормотала что-то и убежала.
Сяо-хун рассердилась и, отбросив в сторону рисунки, принялась искать в ящике кисть. Рылась она долго, но все кисти, которые там были, оказались либо облезшими, либо совершенно истертыми.
– Куда же я девала новую кисть? – спросила она сама себя вслух. – Никак не вспомню!..
Она на минуту задумалась, потом вдруг засмеялась и радостно воскликнула:
– Ах, да! Ведь позавчера вечером ее взяла Ин-эр!
Обратившись затем к Цзя-хуэй, она добавила:
– Может быть, ты пойдешь за ней?
– Сама иди, мне некогда, – ответила Цзя-хуэй. – Я еще должна отнести коробку сестре Си-жэнь. Она ждет меня.
– Если тебя ждут, зачем ты здесь сидишь и точишь лясы? – воскликнула Сяо-хун. – Скверная девчонка, отлыниваешь от работы! Если бы я не вздумала послать тебя за кистью, Си-жэнь, наверное, и не ждала бы тебя!
С этими словами Сяо-хун покинула комнату, вышла со «двора Наслаждения розами» и направилась к дому Бао-чай. Проходя мимо беседки, она повстречала кормилицу Бао-юя. Сяо-хун остановилась и с улыбкой спросила:
– Куда вы ходили, тетушка Ли? Как вы здесь очутились?
– Ты только подумай! – всплеснула руками мамка Ли. – Понравился ему какой-то братец не то Юнь, не то Юй, и он велел мне пойти его пригласить. Требует, чтобы тот завтра непременно к нему пришел. Если об этом узнает госпожа, опять будут неприятности.
– И вы ходили приглашать? – снова улыбнулась Сяо-хун.
– А что я могла поделать? – возразила кормилица.
– Если этот Юнь что-нибудь смыслит, он не придет, – сказала Сяо-хун.
– Но ведь он не глуп, – заметила мамка Ли. – Почему ему не прийти?
– В таком случае вам не следует его сопровождать, – посоветовала Сяо-хун. – Пусть он приходит один и поблуждает здесь, посмотрим, что он будет делать!
– Откуда у меня время ходить за ним по пятам! – воскликнула старуха. – Я только передала ему приглашение. Скажу какой-нибудь служанке, пусть его проводит.
С этими словами, опираясь на палку, она продолжала путь.
Сяо-хун осталась стоять. Она так задумалась, что позабыла о кисти.
Вскоре прибежала маленькая служанка. Заметив Сяо-хун, она окликнула ее:
– Сестрица Сяо-хун, ты что здесь делаешь?
Сяо-хун подняла голову и увидела перед собой Чжуй-эр.
– Ты куда? – спросила ее Сяо-хун.
– Мне велели привести второго господина Цзя Юня, – ответила девочка и убежала.
Сяо-хун медленно побрела дальше. Дойдя до «мостика Осиной талии», она снова увидела Чжуй-эр, которая двигалась ей навстречу в сопровождении Цзя Юня. Проходя мимо Сяо-хун, Цзя Юнь бросил на нее взгляд. Притворившись, будто она разговаривает с Чжуй-эр, Сяо-хун сделала то же самое, и таким образом глаза их встретились. Сяо-хун невольно покраснела, быстро повернулась и зашагала в направлении «двора Душистых трав». Но об этом мы рассказывать не будем.
Цзя Юнь и Чжуй-эр, следуя по извилистой тропинке, вскоре добрались до «двора Наслаждения розами». Чжуй-эр первая вошла туда и доложила о приходе Цзя Юня и лишь потом ввела его самого.
Войдя во двор и оглядевшись, Цзя Юнь увидел несколько искусственных каменных горок, возле которых росли бананы, в стороне под большим деревом стояли два аиста и чистили перья. На террасе, на больших крюках, были развешаны клетки с редкостными птицами. Немного подальше высился небольшой пятикомнатный домик с пристройками, над его входом красовалась горизонтальная доска с надписью: «Радостный пурпур и пышная зелень».
«Вот, оказывается, откуда происходит название «двор Наслаждения розами!» – подумал про себя Цзя Юнь.
Вдруг из окна, затянутого тонким шелком, послышался голос:
– Скорее входи! И как я за целых три месяца ни разу о тебе не вспомнил!
Цзя Юнь узнал голос Бао-юя и направился в дом. Переступив порог, он был ослеплен: повсюду сияли золото и бирюза, сверкали узоры, и ему никак не удавалось разглядеть, где же находится сам Бао-юй.
Цзя Юнь повернул голову налево и увидел высокое зеркало, перед какими обычно одеваются, из-за него вышли две девочки-служанки лет пятнадцати-шестнадцати.
– Господин, – сказала одна из них, – пройдите, пожалуйста, во внутреннюю комнату!
Даже не осмеливаясь взглянуть на девочек, Цзя Юнь только кивнул и прошел туда, куда ему сказали. Он увидел, что находится под большим голубым пологом, предназначенным для защиты от москитов, здесь стояла крытая лаком кровать с шелковой занавеской, на которой по ярко-красному полю были разбросаны золотые цветы.
Бао-юй в простом домашнем халате и туфлях сидел, опершись о спинку кровати, и читал книгу. При появлении Цзя Юня он отбросил в сторону книгу и с улыбкой поднялся навстречу. Цзя Юнь торопливо приблизился к нему и спросил, как его здоровье. Бао-юй предложил ему сесть, и парень опустился на стул.
– После того как я приглашал тебя, – с улыбкой обратился он к Цзя Юню, – произошло столько непредвиденных событий, что я совершенно позабыл о тебе.
– Мне не удавалось с вами встретиться, – улыбнулся в ответ Цзя Юнь, – а потом вы заболели. Надеюсь, сейчас вы здоровы?
– Совершенно здоров, – ответил Бао-юй. – Я слышал, что тебе за это время пришлось немало потрудиться. Ты, наверное, утомился!