Он побежал в главный зал храма и сию же минуту вернулся, неся на руках поднос с красным шелковым узелком. Развязав узелок, он вытащил оттуда амулет и передал его кормилице Да-цзе, а сам захотел подержать девочку на руках.
– Ты бы принес амулет в руках – зачем тебе понадобился поднос? – засмеялась Фын-цзе.
– Как же можно? У меня руки грязные, – ответил даос. – На подносе немного чище.
– Когда ты появился с подносом, я испугалась! – воскликнула Фын-цзе. – Мне показалось, что ты не амулет хочешь поднести, а собираешься просить у нас милостыню!
При этих словах все оглушительно расхохотались, и даже Цзя Лянь не мог удержаться от улыбки.
– Ах ты, мартышка! – покачала головой матушка Цзя, обернувшись к Фын-цзе. – Неужели ты не боишься, что попадешь в ад, где болтунам отрезают язык?
– Нас, господ, это не касается, – сказала Фын-цзе. – Но только меня интересует, почему он все время твердит, чтобы я совершала побольше тайных добрых дел? Неужели, если я их не буду творить, моя жизнь сократится?
– Я принес этот поднос для двух целей, – продолжал между тем даос Чжан, – но только не для того, чтобы просить милостыню. Мне хотелось попросить у брата Бао-юя его чудесную яшму, которую желают посмотреть пришедшие из далеких краев мой собрат по вероучению, его ученики и ученики его учеников.
– И сто́ило из-за этого беспокоиться, словно это какое-то важное дело?! – воскликнула матушка Цзя. – Да ты бы просто отвел к ним Бао-юя, и пусть они смотрят его яшму, сколько угодно!
– Вы не понимаете, почтенная госпожа, – возразил даос Чжан. – Правда, мне самому около восьмидесяти лет, но благодаря вашим заботам я здоров, и сделать лишний шаг для меня ничего не стоит. Но зачем утруждать брата Бао-юя? Ведь сегодня слишком жарко, а людей в помещении много, и он не сможет выдержать духоту.
Тогда матушка Цзя приказала Бао-юю снять яшму и положить ее на поднос. Чжан с благоговейным трепетом завернул ее в шелковый платок и вышел, высоко держа перед собой поднос.
Между тем матушка Цзя осмотрела монастырь, а затем поднялась на башню. Здесь Цзя Чжэнь доложил ей:
– Отец Чжан принес яшму.
Вслед за тем даос с подносом в руках подошел к матушке Цзя и с улыбкой сказал:
– Благодаря вашей доброте все получили возможность посмотреть чудесную яшму брата Бао-юя и пожелали выразить вам свое почтение. Однако ни у кого из моих братьев по вероучению не оказалось на сей случай подходящих подарков, и они решили поднести вам в знак уважения ритуальные вещи, с которыми они проповедуют свое учение. Правда, ничего особенно редкого здесь нет, но если вы не возражаете, пусть брат Бао-юй выберет себе то, что ему нравится, а остальное, если ему будет угодно, может раздать людям.
Матушка Цзя поглядела на поднос. На нем грудой лежали золотые украшения в форме полудиска, яшмовые украшения в форме полукольца, жезлы «жуи», пластинки с пожеланием благополучия, и все это было инкрустировано драгоценными каменьями, с тонкой чеканкой, и отполировано до блеска. Всего на подносе лежало около сорока или пятидесяти предметов.
– Ты безобразничаешь! – упрекнула даоса матушка Цзя. – Откуда у монахов могут быть такие дорогие вещи? Зачем обманываешь? Таких подарков я никак принять не могу!
– Ведь они решили выразить вам свое уважение, – смиренно произнес даос Чжан. – Как я мог им помешать? Если вы не согласитесь принять этот подарок, почтенная госпожа, меня сочтут человеком, недостойным считаться членом братства даосов.
Матушка Цзя уступила и распорядилась принять подарки.
– Конечно, бабушка, отказываться нельзя, если отец Чжан так просит, – сказал Бао-юй, обращаясь к матушке Цзя. – Однако мне эти вещи ни к чему, и лучше всего было бы приказать слугам, чтобы они раздали их бедным.
– Это, пожалуй, будет правильнее всего, – согласилась матушка Цзя.
Но тут даос Чжан поспешно запротестовал:
– Хотя особенно дорогих вещей здесь нет и хотя брат Бао-юй желает совершить доброе дело, все же так поступать не следует. Ведь это ритуальные предметы, и бедным они ни к чему. Да и кто знает, в чьи руки они попадут! Может быть, их осквернят? Если уж вы хотите непременно раздать милостыню, почему не раздать деньги?
– Хорошо, – уступил Бао-юй, – вечером я сам раздам бедным деньги.
С этими словами он подозвал слуг и распорядился убрать принесенные подарки. Затем даос Чжан вышел.
Между тем матушка Цзя и все остальные поднялись на главную башню и расположились там, а Фын-цзе удалилась на восточную башню, предоставленную в ее распоряжение. Служанки, которые должны были находиться поблизости на случай, если их позовут, заняли места на западной башне.
Через некоторое время Цзя Чжэнь поднялся на башню, где находилась матушка Цзя, и сказал ей:
– Мы только что тянули жребий, и было решено, что спектакль начнется с пьесы «Белая змейка».
– Это о чем? – поинтересовалась матушка Цзя.
– О том, как основатель династии Хань – Гао-цзу – отрубил голову Белой змее и воссел на трон, – ответил Цзя Чжэнь. – После этого будут представлены акты из пьесы «Полная кровать бамбуковых табличек».
Матушка Цзя удовлетворенно кивнула головой:
– Вторая пьеса тоже подойдет, как и первая. Раз выпала по жребию, пусть так и будет.
Затем она спросила, какая третья пьеса.
– Третьей будет пьеса «Правитель Нанькэ», – ответил Цзя Чжэнь.
Матушка Цзя промолчала. Тогда Цзя Чжэнь спустился вниз и распорядился, чтобы приготовили все необходимое для приношений духам и совершили положенные церемонии. После этого начался спектакль. Но об этом мы рассказывать не будем.
Бао-юй, все время находившийся возле матушки Цзя, приказал подать принесенный даосом поднос, надел на шею свою яшму, а затем от нечего делать принялся перебирать лежавшие на подносе вещи и показывать их матушке Цзя.
Неожиданно матушка Цзя заметила среди вещей отлитого из червонного золота цилиня с головой, украшенной перьями зимородка, и, взяв его из рук Бао-юя, с улыбкой сказала:
– Точно такую же вещь я как будто видела у кого-то из детей!
– Правильно, – поспешила ответить Бао-чай, – такой цилинь есть у Сян-юнь, но только он немного поменьше.
– Так, оказывается, это у Сян-юнь! – воскликнула матушка Цзя.
– Как так? – удивился Бао-юй. – Ведь Сян-юнь постоянно бывает у нас, почему же я никогда не видел у нее ничего подобного?
– Сестра Бао-чай очень внимательна, и она заметила, – сказала с улыбкой Тань-чунь, – а ты ненаблюдателен.
– Особым вниманием сестра Бао-чай не отличается, – с усмешкой заметила Дай-юй, – но что касается того, кто что носит, тут она замечает все до мелочей, и нам до нее далеко!
Бао-чай отвернулась с равнодушным видом, будто не слышала слов Дай-юй.
Бао-юй, узнав, что у Сян-юнь тоже есть подобная вещь, осмотрелся вокруг и украдкой сунул цилиня себе за пазуху. Однако в тот же момент он спохватился, что другие могут подумать, будто он оставляет эту вещь только потому, что у Сян-юнь есть такая же, и поэтому, продолжая держать руку за пазухой, он стал оглядываться. Никто не обращал на него внимания. Только от Дай-юй не ускользнули его движения, и она едва заметно кивнула, как бы поощряя его.
Бао-юй почувствовал себя неудобно, незаметно вынул из-за пазухи цилиня и, глядя на Дай-юй, сказал:
– Эта вещица очень забавная; если хочешь, я подарю ее тебе. Как только вернемся домой, повесим ее на шнурок, и ты будешь носить!
– Тоже вздумал удивить! – пренебрежительно ответила Дай-юй.
– Ну, если тебя такая вещь не удивляет, я возьму ее себе! – проговорил Бао-юй.
Он снова торопливо сунул цилиня за пазуху и в этот момент увидел в дверях супругу Цзя Чжэня госпожу Ю и вторую жену Цзя Жуна госпожу Ху, которые, едва приехав, сразу пришли поклониться матушке Цзя.
– А вы зачем здесь? – удивилась матушка Цзя. – Ведь я сюда только потому поехала, что мне нечего было делать!
Но едва она успела произнести эти слова, как на пороге появился слуга и доложил:
– Приехал человек из дома военачальника Фын Цзы-ина…
А все это произошло потому, что в доме Фын Цзы-ина узнали, что семья Цзя устраивает молебствия в монастыре, и сочли необходимым послать в подарок благовония, чай, свиней, баранов и редкие яства.
Как только Фын-цзе узнала, что прислали подарки, она поспешила к матушке Цзя и с улыбкой сказала:
– Вот здорово! А я-то совсем не подумала об этом! Мы выехали сюда от нечего делать, а люди решили, что мы в самом деле устраиваем большие жертвоприношения! Даже подарки нам прислали! И это все вы, бабушка, затеяли! Теперь готовьте ответные подарки!
В этот момент две служанки из дома Фын Цзы-ина поднялись на башню и вручили подарки матушке Цзя. Не успели они удалиться, как появились слуги сановника Чжао. Одним словом, услышав, что матушка Цзя решила устроить моление в храме, все родственники, близкие и дальние, друзья и знакомые поспешили поднести ей подарки.
– Ведь мы только решили развлечься, – сокрушенно вздыхала матушка Цзя. – А всех побеспокоили!
И хотя остаток дня она провела в монастыре, но, вернувшись домой, заявила, что больше сюда не поедет.
– «Взялся за гуж, не говори, что не дюж», – сказала ей Фын-цзе. – Если мы побеспокоили людей, по крайней мере повеселимся как следует!
Надо сказать, что Бао-юй был очень недоволен тем, что даос Чжан завел с матушкой Цзя разговор о его женитьбе, и поэтому, возвратившись домой, во всеуслышание заявил:
– Не хочу я больше видеть этого даоса!
Никто не понимал, в чем кроется причина его недовольства. Вдобавок Дай-юй, возвратившись из монастыря, почувствовала себя плохо, и матушка Цзя на следующий день решительно заявила, что больше не поедет в монастырь развлекаться. Тогда Фын-цзе собралась и уехала одна. Но об этом мы умолчим.
Между тем, когда Дай-юй заболела, Бао-юй лишился покоя, потерял аппетит, то и дело прибегал к ней справляться о самочувствии и все время трепетал от страха, как бы с ней не случилось несчастье.