– Сегодня из-за ваших денег я долго засиделся и обратно в город не успею. Придется ночевать здесь. Но сейчас холодно, как быть? Я привез вам немного фруктов и вина; может быть, повеселимся ночью? А?
Обрадованные послушницы накрыли столы и даже пригласили настоятельницу. Одна Фан-гуань не пришла.
Осушив несколько кубков вина, Цзя Цинь заявил, что хочет играть в застольный приказ.
– Мы не умеем! – закричала Цинь-сян. – Лучше давайте играть в цайцюань! Кто проиграет, будет пить штрафной кубок! Разве это не интереснее?
– Сейчас еще рано, едва миновал полдень, так что пить и шуметь непристойно, – заметила настоятельница. – Давайте лучше просто выпьем по нескольку кубков, а потом разойдемся. Кто захочет составить нам компанию, пусть приходит вечером, и тогда будем пить сколько угодно!
Неожиданно прибежала запыхавшаяся даосская монахиня:
– Скорее расходитесь! Господин Лай Да приехал!
Монашки быстро убрали столы и попросили Цзя Циня скрыться.
– Чего испугались, я же привез вам деньги! – закричал Цзя Цинь, который к этому времени уже успел хватить лишнего.
Не успел он окончить фразу, как на пороге появился Лай Да. При виде попойки его охватил гнев. Однако, помня наказ Цзя Чжэна не разглашать ничего, он сдержался, сделал вид, будто ничего не замечает, и только произнес:
– Как, и господин Цзя Цинь здесь?
– Что вам угодно, господин Лай Да? – спросил тот, выходя навстречу управляющему.
– Вот и хорошо, что вы здесь, – невозмутимо ответил Лай Да. – Велите скорее монашкам собираться и ехать в город – таков приказ из императорского дворца.
Не понимая, в чем дело, Цзя Цинь приступил к Лай Да с расспросами, но тот только промолвил:
– Некогда! Время позднее, надо спешить!
Монахини сели в повозки. Лай Да верхом двинулся впереди процессии. Но об этом мы больше рассказывать не будем.
Цзя Чжэн, узнав о случившемся, рассердился необычайно. Он даже не поехал в ямынь, а сидел у себя в кабинете и беспрестанно вздыхал. Цзя Лянь стоял у дверей, не осмеливаясь ни войти, ни удалиться.
Неожиданно вошел привратник и сообщил:
– Сегодня ночью в ямыне должен был дежурить господин Чжан, но он заболел, и поэтому прислали за нашим господином.
Цзя Чжэн сидел удрученный, ожидая, когда же явится Цзя Цинь, за которым он послал Лай Да, поэтому известие о том, что он должен дежурить, еще больше расстроило его.
– Лай Да уехал сразу же после завтрака, – говорил ему Цзя Лянь. – Монастырь Шуйюэ находится в двадцати ли от города, так что, если он даже торопится, все равно в оба конца потребуется не меньше четырех часов. Вам нужно дежурить, господин, поезжайте спокойно! Как только Лай Да вернется, я велю взять монашек под стражу, а завтра, когда вы вернетесь, сделаете насчет них необходимые распоряжения. Если с ними приедет Цзя Цинь, мы пока не станем ему ничего объяснять.
Слова Цзя Ляня показались Цзя Чжэну вполне убедительными, и он отправился на службу.
После того как Цзя Чжэн ушел, Цзя Лянь направился домой. Он досадовал на Фын-цзе, которая когда-то посоветовала назначить Цзя Циня присматривать за монашками, и хотел сорвать на ней весь гнев, но она была больна, поэтому ему волей-неволей приходилось сдерживаться.
Между тем слуги передавали друг другу о том, какая бумага была наклеена на воротах. Слухи эти достигли ушей Пин-эр, а та поспешила сообщить Фын-цзе.
Фын-цзе накануне ночью стало нехорошо, сейчас она чувствовала себя совершенно разбитой; кроме того, она была обеспокоена тем, что произошло с Мяо-юй в «кумирне Железного порога». А когда она услышала, что на воротах кто-то наклеил бумажку, она испуганно вздрогнула и спросила:
– Что там такое было наклеено?
– Да ничего особенного! – ответила Пин-эр. – Что-то о монастыре Пампушек.
Фын-цзе, которая и без того испытывала тревогу, услышав, что дело касается монастыря Пампушек, пришла в ужас. Кровь бросилась ей в голову, сознание помутилось, она закашлялась и запрокинулась на подушку.
– Госпожа, почему вы так встревожились? Ведь речь идет о монашках из «монастыря Шуйюэ»!
Услышав, что Пин-эр говорит ей о «монастыре Шуйюэ», Фын-цзе немного пришла в себя.
– Ай! Ну и дура! – воскликнула она. – Объясни толком, какой же это монастырь? Пампушек или «Шуйюэ»?
– Сначала мне послышалось, будто говорили о монастыре Пампушек, – отвечала Пин-эр, – но потом, когда я точно разузнала, оказалось, что это «монастырь Шуйюэ». Когда вы меня спросили, я о чем-то думала и оговорилась.
– Да, да, это «монастырь Шуйюэ»!.. – поспешно согласилась Фын-цзе. – Какое я имею отношение к монастырю Пампушек? Когда-то я поручила Цзя Циню присматривать за «монастырем Шуйюэ»! Наверное, он присвоил себе часть денег, которые выдают монашкам.
– Я слышала, что речь идет не о деньгах, а о грязных делишках, – возразила Пин-эр.
– Меня это не касается, – оборвала ее Фын-цзе. – Куда ушел мой муж?
– Второй старший господин Цзя Чжэн очень рассержен, и господин Цзя Лянь не осмеливается от него уйти, – отвечала Пин-эр. – Когда я услышала, что дело приняло дурной оборот, я велела не поднимать шума. Не знаю, известно ли о случившемся госпожам. Я слышала, что господин Цзя Чжэн велел доставить сюда монашек. Я послала служанок разузнать, в чем дело. Вы больны, госпожа, и вам не стоит тревожиться из-за всяких глупостей!
Когда вошел Цзя Лянь, Фын-цзе собиралась обратиться к нему с расспросами, но, заметив гневное выражение на лице мужа, притворилась, будто ей ничего не известно.
Не успел еще Цзя Лянь поесть, как за ним прибежал Ван-эр.
– Вас зовут, второй господин, – сообщил он. – Возвратился Лай Да.
– Цзя Цинь приехал? – осведомился Цзя Лянь.
– Приехал.
– Пойди и передай Лай Да, что господин Цзя Чжэн уехал на дежурство, – распорядился Цзя Лянь. – Пусть всех монашек разместят в саду, а завтра господин повезет их ко двору. Цзя Циню передай, чтобы ожидал меня во внутреннем кабинете.
Ван-эр ушел.
Когда Цзя Цинь направлялся в кабинет, ему бросилось в глаза, что слуги о чем-то оживленно переговариваются. Ничто не говорило о том, что монашек собираются везти ко двору. Цзя Цинь попытался разузнать, зачем его вызвали, но ему не ответили ничего вразумительного.
Пока он терялся в догадках, из кабинета вышел Цзя Лянь. Цзя Цинь торопливо справился о его здоровье и спросил:
– Не скажете ли мне, зачем государыня так спешно требует монашек во дворец? Мы так спешили! Хорошо, что я как раз сегодня возил в монастырь деньги и не успел уехать, так что мы приехали вместе с Лай Да. Вам, наверное, что-либо известно, дядюшка?
– Что мне известно? – оборвал его Цзя Лянь. – Тебе должно быть известно больше, чем мне!
Цзя Цинь ничего не мог понять, но и продолжать расспросы не решился.
– Нечего сказать! Хорошими делами ты занимаешься! – с упреком проговорил Цзя Лянь. – Господин Цзя Чжэн вне себя от гнева!
– Я ничего плохого не сделал, – возразил изумленный Цзя Цинь. – Деньги я отвожу в монастырь каждый месяц, монашки тоже не забыли, как читать молитвы.
Поняв наконец, что Цзя Цинь ничего не подозревает, и помня, что они были друзьями в детстве, Цзя Лянь покачал головой и промолвил:
– Дурень ты! Бить тебя надо! Вот, погляди!
С этими словами он вытащил из-за голенища сапога сорванную с ворот бумажку и сунул Цзя Циню. Когда тот прочел ее, лицо его от страха позеленело.
– Кто это мог сделать? – воскликнул он. – Кто меня хочет погубить? Ведь я никому ничего дурного не сделал! Я бывал в монастыре только раз в месяц, чтобы передать деньги, и никогда не делал того, о чем здесь говорится. Если господин Цзя Чжэн вернется, будет допрашивать и бить меня, я умру, не вынеся такой несправедливой обиды! Если моя мать узнает, она убьет меня!
Он бросился на колени перед Цзя Лянем и стал умолять:
– Дорогой дядюшка! Спасите меня!
При этом он бился лбом о пол и слезы катились из его глаз.
«Цзя Чжэн более всего не любит подобных дел, и если он узнает, что все написанное на бумажке – правда, не миновать беды, – подумал Цзя Лянь. – А если вся эта история получит огласку?! Конечно, людям, наклеившим на стенах стишок, это придаст смелости. Отсюда возникнут и другие неприятности. Лучше воспользоваться моментом, пока господин на дежурстве, и посоветоваться с Лай Да. Если удастся замять дело, все кончится хорошо. Ведь свидетелей никаких нет».
Приняв наконец решение, Цзя Лянь сказал:
– Ты меня не обманывай! Думаешь, я не знаю о твоих проделках?! Если хочешь, чтобы дело кончилось хорошо, наберись решимости, и если господин Цзя Чжэн даже будет бить и допрашивать тебя, стисни зубы и тверди, что ничего подобного не было! Бессовестная тварь! Вставай!
Цзя Лянь приказал слугам позвать Лай Да и, когда тот явился, стал советоваться с ним, что предпринять.
– Господин Цзя Цинь устроил такое безобразие, что я не знаю, как это назвать, – сказал Лай Да. – Сегодня, когда я приехал в монастырь, они все там собрались вместе и пили вино. Все, что написано на бумажке, истинная правда!
– Слышишь, Цинь-эр! – крикнул Цзя Лянь, обращаясь к Цзя Циню. – Неужели Лай Да тоже клевещет на тебя?
Цзя Цинь промолчал и лишь густо покраснел.
Тогда Цзя Лянь тронул Лай Да за руку и промолвил:
– Ладно, не губи его! Скажи, что ты нашел Цзя Циня дома. А сейчас уведи его и считай, что со мной не встречался. Завтра попроси господина, чтобы он не допрашивал монашек. Лучше продадим их, и делу конец. Если же государыне вдруг потребуются монашки, можно будет купить других.
Лай Да подумал, что поднимать шум не имеет никакого смысла, ибо это не принесет господам ничего, кроме худой славы, и согласился.
– Иди вместе с господином Лай Да! – приказал Цзя Лянь, обращаясь к Цзя Циню. – Делай все так, как он тебе прикажет.
Цзя Цинь еще раз низко поклонился и вышел следом за Лай Да. А потом, когда они пришли в такое место, где никого не было, он еще раз поклонился в ноги Лай Да.