– Слишком уж непристойно вы ведете себя, молодой господин, – сказал ему Лай Да. – Не знаю, кого только вы обидели, что он поднял такую шумиху! Вспомните, с кем вы не в ладах!
Цзя Цинь немного подумал, но никак не мог припомнить, кто его враг. Удрученный, он поплелся следом за Лай Да.
Из главы девяносто четвертой вы можете узнать о дальнейших событиях.
Глава девяносто четвертая, в которой повествуется о том, как матушка Цзя устроила угощение и любовалась цветами и как утеря чудесной яшмы предвещала Бао-юю несчастья
После того как Лай Да в сопровождении Цзя Циня ушел от Цзя Ляня, за всю ночь ничего не произошло, о чем стоило бы упоминать, – все ждали лишь возвращения Цзя Чжэна.
Монахини, которым удалось возвратиться в «сад Роскошных зрелищ», были вне себя от радости, им хотелось обегать весь сад, прежде чем их увезут во дворец.
Но неожиданно для них Лай Да приказал старухам-служанкам дать им немного поесть и никуда не отпускать. Таким образом, девочки, ни о чем не подозревая, ждали утра. Служанкам, которые прислуживали в саду, было известно, что монашек собираются везти во дворец, но никто не знал точно, в чем дело.
На следующее утро, когда Цзя Чжэн должен был вернуться домой с дежурства, в ямынь прислали отчеты о расходах на ремонт городских стен, поступившие из двух провинций. Бумаги эти необходимо было проверить, поэтому Цзя Чжэн не смог сразу приехать, а прислал человека сообщить Цзя Ляню:
– Как только Лай Да привезет монашек, допросить всех и выяснить, в чем дело. Меня не ждать, принять самому необходимые меры!
Получив приказание, Цзя Лянь прежде всего обрадовался за Цзя Циня и подумал:
«Если сделать все по своему усмотрению, господин может что-либо заподозрить. Лучше посоветоваться с госпожой Ван, и если что-нибудь будет сделано даже не в угоду господину, я к этому не буду иметь отношения».
Подумав так, Цзя Лянь отправился к госпоже Ван и стал по порядку рассказывать ей о том, что произошло:
– Вчера второй старший господин Цзя Чжэн, увидев наклеенную на воротах бумажку, страшно рассердился. Он велел доставить сюда Цинь-эра, а также буддийских и даосских монахинь для расследования. Но поскольку у господина нет времени заниматься этим непристойным делом, он велел мне доложить вам и спросить, что делать. Вот я и пришел попросить у вас указаний, госпожа!
Госпожа Ван удивилась рассказу Цзя Ляня.
– Ну как это назвать?! – воскликнула она. – Цзя Циня нельзя считать членом нашего рода, если он ведет себя столь непристойно! Но и человек, наклеивший эту бумажку, порядочный негодяй. Разве можно открыто заявлять о подобных вещах! В самом деле Цзя Цинь виноват? Ты допрашивал его?
– Допрашивал, – отвечал Цзя Лянь. – Но подумайте сами, госпожа, разве он признается?! И все же я уверен, что он не посмеет сделать ничего подобного. Ведь он знает, что государыня в любой момент может потребовать девочек к себе, и если бы произошел скандал, ему же было бы плохо! Выяснить, что было и чего не было, конечно, нетрудно; но что вы предпримете, если все подтвердится?
– Где монашки? – спросила госпожа Ван.
– В саду, под присмотром, – ответил Цзя Лянь.
– Барышни об этом знают?
– Они знают, что монашек хотят везти ко двору.
– Вот и хорошо, – промолвила госпожа Ван. – Этих распутниц нельзя оставлять ни на минуту. Я давно говорила, что от них надо отделаться, но все возражали! Разве я не предвидела, что в конце концов случится неприятность?! Вели Лай Да тщательно расспросить девочек, есть ли у них семьи, да проверить их бумаги. У кого есть семьи, то пусть истратят несколько лян серебра на лодку, поручат надежному человеку отвезти их на родину и вернуть родителям. Если из-за двух-трех плохих девчонок мы лишим всех монашеского звания и возвратим к мирской жизни, мы совершим тяжелый грех. Если же мы передадим их казенным свахам даже без выкупа, те постараются на них заработать и продадут первому попавшемуся. Цзя Циню нужно сделать выговор и строго-настрого запретить являться сюда, кроме как на большие праздники, молитвы и жертвоприношения. Пусть впредь он будет внимательнее и не попадается под горячую руку господину Цзя Чжэну, не то не сносить ему головы. Передай в кладовые, чтобы не выдавали больше денег на монашек. Потом пошли человека в «монастырь Шуйюэ», чтобы он объявил повеление господина Цзя Чжэна: если кто-нибудь из наших господ явится туда не для сожжения жертвенных денег на могилах предков, а для другого дела, пусть никого не принимают. Если снова пойдут сплетни, мы выгоним и старых монахинь!
На каждое слово госпожи Цзя Лянь только поддакивал, а затем все ее приказания передал Лай Да.
– Так решила госпожа, – сказал он, – и ты должен исполнить все в точности! О выполнении доложишь мне, а я сообщу госпоже! Иди и выполняй! Когда вернется старый господин Цзя Чжэн, доложишь ему, как велела госпожа.
– Поистине святая наша госпожа! – воскликнула Лай Да. – Она еще заботится об этих тварях и даже посылает человека их сопровождать! Но раз она так великодушна, придется выбрать человека получше! Господину Цзя Циню вы сами объявите волю госпожи. А насчет того, кто наклеил бумажку, я выясню и разделаюсь с ним!
– Хорошо! – одобрительно кивнул Цзя Лянь.
Он тотчас же сделал выговор Цзя Циню, а Лай Да поторопился увезти монашек и поступил с ними так, как было приказано.
Вечером, когда Цзя Чжэн возвратился со службы, Цзя Лянь и Лай Да доложили ему о принятых мерах.
Цзя Чжэн, который всегда старался избегать лишних хлопот, выслушав их, только махнул рукой.
Но нашлись бесстыжие люди, которые, узнав о том, что из дома Цзя увезли монашек, стали строить всякие догадки. Вернулись ли эти девочки домой, никто сказать не мог, так как о них больше ничего не было слышно.
После того как Дай-юй постепенно поправилась, Цзы-цзюань почти нечего было делать в саду. Прослышав, что монашек требуют ко двору, но не догадываясь, по какому поводу, она отправилась в дом матушки Цзя разузнать. Здесь она встретила Юань-ян и принялась болтать с нею. Когда речь зашла о монашках, удивленная Юань-ян воскликнула:
– Я ничего об этом и не слышала! Придется спросить у второй госпожи Фын-цзе!
Во время этого разговора пришли две женщины из семьи Фу Ши, чтобы справиться о здоровье матушки Цзя. Их приняла Юань-ян. Так как матушка Цзя спала, женщины поговорили немного с Юань-ян и ушли.
– Зачем присылали этих женщин? – поинтересовалась Цзы-цзюань. – От кого они?
– Надоели они нам! Все лезут со сватовством! – ответила Юань-ян. – У них в доме есть девушка, с которой они носятся, как с сокровищем, все время расхваливают ее нашей старой госпоже, говорят, что она необыкновенно красива, обладает замечательным характером, сдержанна, вежлива, искусная рукодельница, умеет писать и считать, почтительна к старшим и к родителям, добра со слугами и умеет ладить с ними… И всякий раз, когда приходят, начинают распространяться перед старой госпожой. Мне уже слушать их надоело! Сводницы паршивые! А нашей старой госпоже нравятся подобные речи, и Бао-юя словно подменили: обычно он терпеть не может старух, но эти не кажутся ему противными, – скажи, разве не странно?! Недавно еще эти старухи рассказывали, что к их барышне сватается уйма молодых людей, но их господин всем отказывает, мечтая выдать дочь замуж в семью, подобную нашей. Они так расхваливают свою барышню и льстят госпоже, что совершенно сбили ее с толку.
Цзы-цзюань на некоторое время задумалась, но затем, притворяясь равнодушной, сказала:
– Почему же старая госпожа не хочет взять эту барышню в жены Бао-юю, если она ей нравится?
Юань-ян только собралась объяснить, как из внутренних комнат послышался голос:
– Старая госпожа проснулась.
Юань-ян поспешила туда, а Цзы-цзюань направилась в сад, дорогой размышляя:
«Неужто в Поднебесной только и есть один Бао-юй?! Эта о нем мечтает, другая о нем думает! Да и моя барышня с ума по нему сходит! Гляжу я на нее, и мне кажется, что вся ее душа в Бао-юе. Разве не он причина ее неоднократных болезней?! Мы у себя в доме не можем разобраться, за кого его сватают, а тут еще одна напасть – какая-то барышня Фу! По-моему, сердце Бао-юя принадлежит моей барышне! Послушать же Юань-ян – выходит, что он готов полюбить первую попавшуюся. Если это на самом деле так, наша барышня напрасно о нем думает!»
Сначала мысли Цзы-цзюань касались только Дай-юй, но потом она задумалась и над своей судьбой и, не зная, что с ней будет, загрустила. Если попытаться убедить Дай-юй, что Бао-юй не заслуживает ее внимания, барышня может рассердиться; а глядеть, как Дай-юй мучается, ей тоже было тяжело.
Думая и так и этак, Цзы-цзюань не на шутку разволновалась и даже обругала себя:
«Зачем беспокоиться о других?! Даже если барышня Линь Дай-юй выйдет замуж за Бао-юя, характер у нее не изменится и мне легче не станет. А у Бао-юя характер неплохой, но глаза завидущие, а руки загребущие, он и меня не оставит в покое. Хочу уговорить других не беспокоиться понапрасну, а выходит, сама себе наживаю беспокойство! Лучше с сегодняшнего дня буду заботиться только о барышне, а все остальное меня не касается!»
При этой мысли на душе у девушки полегчало.
Возвратившись в «павильон реки Сяосян», она увидела Дай-юй, которая, сидя на кане, исправляла рукописи своих стихов.
При появлении Цзы-цзюань девушка подняла голову и спросила:
– Ты где была?
– Навещала подруг, – ответила Цзы-цзюань.
– К сестре Си-жэнь не заходила?
– А зачем мне к ней заходить?
«Почему я спросила ее об этом?» – подумала Дай-юй, раскаиваясь в своей неосторожности. Ей стало неудобно, и, скрывая смущение, она проворчала:
– Впрочем, меня это не касается! Налей лучше чаю!
Цзы-цзюань еле заметно усмехнулась и вышла наливать чай. В этот момент в саду послышался шум. Цзы-цзюань послала выяснить, что случилось.
Через некоторое время посланная ею служанка возвратилась и сообщила: