«Двух моих младших сестер погубил Цзя Лянь, – думала она, – а сейчас он живет спокойно и беззаботно, будто ничего и не случилось, и жена его рядом с ним. А как жить нам, покинутым всеми близкими?» И слезы снова полились из глаз госпожи Ю.
Однажды матушка Цзя не вытерпела и спросила Цзя Чжэна:
– Ведь решение по делу Цзя Шэ и Цзя Чжэня вынесено; сможет ли Цзя Шэ вернуться домой? А как Цзя Жун? Если он не виновен, его тоже должны отпустить!
– Судя по всему, мой брат пока не вернется домой, – сказал Цзя Чжэн. – Я попросил кое-кого из моих старых друзей добиться разрешения для брата и племянника побывать дома, прежде чем отправляться в дорогу. В ямыне дали на это согласие. Тогда же освободят и Цзя Жуна. Не беспокойтесь, матушка, я все сделаю!
– Я сильно одряхлела, – отвечала матушка Цзя, – и хозяйственными делами перестала интересоваться. Дворец Нинго конфискован, кроме того, Цзя Шэ и Цзя Лянь лишились всего своего имущества! Ты знаешь, сколько осталось серебра у нас в семейной казне и сколько земли в восточных провинциях? Сколько денег мы можем дать на дорогу Цзя Шэ и Цзя Чжэню?
Цзя Чжэн, который сам не знал, что делать, услышав вопрос матушки Цзя, стал колебаться:
«Если рассказать ей правду, она расстроится; если умолчать – возможно, все уладится. Как быть?»
– Матушка, – проговорил он наконец, – если б вы не спросили, я не осмелился бы вам рассказать. Но раз вас интересует это, да и Цзя Лянь здесь – могу сказать, что вчера я проверял, как он ведет хозяйство, и выяснил, что наша семейная казна опустела: мы не только израсходовали все наличные, деньги, но и залезли в долги. Кроме того, если мы сейчас не потратимся, чтобы добиться покровительства брату и Цзя Чжэню, то, несмотря на всю доброту государя, им обоим придется плохо. Но где взять для этого деньги? С земель, которые находятся в восточных провинциях, арендная плата собрана и израсходована за год вперед, так что оттуда больше ничего не удастся получить. Остается лишь продать одежду и головные украшения, оставленные нам благодаря доброте государя, и вырученные за них деньги отдать Цзя Шэ и Цзя Чжэню на дорогу. Что касается того, как мы сами будем жить, тут придется подумать.
Матушка Цзя снова взволновалась, и глаза ее увлажнились.
– Что ж это такое?! – воскликнула она. – Неужели мы дошли до такого состояния? Я помню, семья моего отца была раз в десять могущественнее нашей нынешней семьи, а потом разорилась, и в течение нескольких лет ей приходилось создавать видимость богатства. Однако неприятностей у нас не было, и прошло много лет, прежде чем ее крах обнаружился! Если же судить по твоим словам, мы не сможем продержаться и двух лет.
– Если бы у нас не отняли наследственного жалованья, можно было бы взять денег в долг и как-нибудь вывернуться, – сказал Цзя Чжэн. – Но раз мы ничем не можем гарантировать, что вернем долг, кто согласится нам помочь?! – По щекам Цзя Чжэна покатились слезы. – Родственники, которые когда-то прибегали к нашей помощи, сейчас сами обеднели, а те, которые от нас помощи не получали, не захотят иметь с нами дела. Проверяя вчера состояние нашего хозяйства и даже не вдаваясь в мелочи, я ясно понял, что мы не только не можем содержать высокооплачиваемых слуг и служанок, но нам нечем оплачивать даже низшую прислугу.
В то время, когда матушка Цзя предавалась печали, неожиданно вошли Цзя Шэ, Цзя Чжэнь и Цзя Жун, чтобы справиться о ее здоровье. Матушка Цзя схватила за руки Цзя Шэ и Цзя Чжэня и опять расплакалась. Те, и так пристыженные, бросились перед ней на колени и стали молить о прощении.
– Мы виноваты, мы шли неправедным путем и растеряли заслуги своих предков! – восклицали они. – Мы причинили вам горе и заслужили, чтобы нас казнили и не дали места для погребения!
Все, кто видел эту картину, не выдержали и разразились горестными воплями.
Цзя Чжэну снова пришлось всех утешать.
– Прежде всего нужно подсчитать, сколько денег потребуется на дорожные расходы. Вероятно, дома им разрешат прожить день или два, не больше.
Сдерживая скорбь и подавляя слезы, матушка Цзя наконец сказала Цзя Шэ и Цзя Чжэню:
– Пойдите повидайтесь со своими женами!.. – А затем обратилась к Цзя Чжэну: – Тянуть с этим делом нельзя! Достать где-либо деньги невозможно! Но разве могут они задержаться и не уехать в назначенный государем срок?! Придется мне самой об этом подумать. Пусть у нас в доме беспорядки, но вечно так продолжаться не будет!
Матушка Цзя приказала позвать Юань-ян, чтобы отдать ей необходимые распоряжения.
Цзя Шэ и другие в это время вышли; они признались Цзя Чжэну, что очень раскаиваются в том, что своевольничали. Но так как расставание приближалось, они распрощались с Цзя Чжэном и поспешили к своим женам.
Как известно, Цзя Шэ был в преклонном возрасте, и расставаться с женой ему было не так тяжело, но что касается Цзя Чжэня, то он очень переживал предстоящую разлуку с госпожой Ю.
Цзя Лянь и Цзя Жун, прощаясь со своими отцами, держали их за руки и громко плакали. Хотя их отцам, как говорится, предстояло меньше тягот, чем в военном походе, все же они чувствовали, что расстаться придется надолго. Однако все старались сдерживать обуревавшие их чувства.
Между тем матушка Цзя велела госпоже Син и госпоже Ван вместе с Юань-ян открыть сундуки и корзины, вынуть оттуда более или менее ценные вещи, которые она привезла из дому, когда выходила замуж, и приказала разделить их между Цзя Шэ, Цзя Чжэном и Цзя Чжэнем.
Вручив Цзя Шэ три тысячи лян серебра, матушка Цзя сказала:
– Из этих денег можешь взять себе две тысячи лян на дорожные расходы, а остальное отдай жене… Другие три тысячи лян – для Цзя Чжэня, но брать с собой я разрешаю ему только тысячу лян, а две тысячи пусть останутся у его жены – ведь ей сейчас не на что жить. Мы живем в одном доме, но нам приходится питаться отдельно. Что касается замужества Си-чунь, то это я беру на себя. Мне очень жаль Фын-цзе, она так старалась для нас, а у самой ничего нет. Поэтому я дарю ей тоже три тысячи лян серебра, пусть она хранит эти деньги у себя и не позволяет Цзя Ляню их расходовать. Но так как Фын-цзе больна, деньги я отдаю Пин-эр. У нас есть одежда, оставшаяся от деда, а также платья и головные украшения, которые я носила в молодости и которые мне сейчас не нужны. Что касается вещей, принадлежавших мужчинам, то пусть их возьмут и разделят между собой Цзя Чжэнь, Цзя Лянь и Цзя Жун. Женские вещи я отдаю жене Цзя Шэ, жене Цзя Чжэня и Фын-цзе. Пятьсот лян серебра, которые у меня еще остаются, пусть возьмет Цзя Лянь – они понадобятся ему на дорожные расходы, когда в будущем году он повезет на юг гроб с останками девочки Линь Дай-юй.
Покончив с распределением денег и вещей, матушка Цзя сказала Цзя Чжэну:
– Ты говорил, что тебе надо уплатить долги. Поскольку это неизбежно, придется продать мои золотые вещи. Вот до чего я дошла! Но ты тоже мой сын, и если я дала деньги другим, то и тебе отказать не могу. Оставшиеся золотые и серебряные вещи стоимостью, вероятно, в несколько тысяч лян серебром, я отдаю Бао-юю. Жене твоего покойного сына Цзя Чжу и твоему внуку Цзя Ланю, которые почтительно относятся ко мне, я тоже кое-что выделю… Вот и все.
Точные и ясные распоряжения матери заставили Цзя Чжэна опуститься на колени.
– Вы в таком преклонном возрасте, – произнес он, – и мне очень стыдно, что я не проявил о вас заботы и не оказал вам должного уважения, а получаю от вас милости!
– Не говори глупостей! – прикрикнула на него матушка Цзя. – Если бы не случилось всей этой истории, я так бы и не знала, что делается в доме. Слишком много развелось у нас людей, но служишь по-настоящему ты один. Вполне достаточно, если у нас останется несколько слуг, которые будут лично прислуживать членам нашей семьи. Прикажи управляющим подумать, кого куда отправить. Если бы все наше имущество конфисковали, что бы мы делали? Ведь тогда слуг у нас вовсе не было бы. Надо подумать также о служанках: кого из них выдать замуж, а кого просто отпустить. Хотя в казну наши строения не отошли, но я бы советовала тебе позаботиться, чтобы у нас забрали «сад Роскошных зрелищ». Земли, которыми мы владеем, можно отдать в ведение Цзя Ляня, и пусть он наведет в них порядок. Если он сочтет нужным кое-что из них оставить – пусть оставит, а остальные можно продать, и нечего нам больше строить из себя богачей. Я еще хочу сказать, что у нас есть немного серебра, принадлежащего семье Чжэнь из Цзяннани, хранится оно у старшей госпожи Син, так что пусть она скорее отошлет его обратно. Если опять случится какая-нибудь неприятность, они, как говорится, «скрываясь от ветра, попадут под дождь…»
Цзя Чжэн не разбирался в хозяйственных делах и, услышав рассуждения матушки Цзя, воспринял их как приказ.
«Матушка поистине хозяйственный человек, – подумал он, – а мы никчемные люди – все запутали!»
Заметив, что матушка Цзя устала, Цзя Чжэн попросил ее прилечь отдохнуть.
– Вещей у меня осталось немного, – сказала матушка Цзя. – Когда я умру, продайте их и устройте мне похороны! Остальное раздайте моим служанкам!
Слушая матушку, Цзя Чжэн еще больше расстроился. Все, кто был в комнате, опустились на колени и стали умолять:
– Почтенная госпожа, успокойтесь! Мы надеемся, что благодаря вашему счастью мы переживем трудное время, искупим свои грехи перед государем и вы будете жить безбедно до ста лет.
– Я мечтаю, чтобы все было так, ибо мне хочется после смерти со спокойной совестью встретиться с вашими предками! – воскликнула матушка Цзя. – Не думайте, что я, долгое время пользуясь почетом и богатством, не знала, что такое бедность! Но, глядя, как вы веселитесь, я позабыла обо всем, вместе с вами беззаботно развлекалась и думала, как бы пожить в свое удовольствие! Разве я представляла себе, что наша семья может до такой степени разориться?! Если бы я знала, что благополучие наше только внешнее, я бы не допустила никаких излишеств, и мы никогда не разорились бы. Однако, раз уж так случилось, придется жить бережливее да лучше беречь свою репутацию. Ты ничего не понимаешь, мой сын, если думаешь, что, если бы я раньше узнала, что мы обеднели, я умерла бы от волнения! Это не так! Я давно знаю, что вы не настолько могущественны, как ваши деды, и все время думала, как поддержать наш род. Но кто бы мог представить, что мои сыновья окажутся замешанными в столь неблаговидных делах?!