Цзя Лянь подоспел как нельзя более кстати. Поздоровавшись с госпожами и даже не успев с ними поговорить, он вышел в зал встречать сановников, прибывших из дворца, чтобы принять от них высочайший указ.
Старший сановник спросил у Цзя Ляня о здоровье его отца, а затем сказал:
– Завтра приходите во дворец принимать высочайшую награду! Все строения дворца Нинго передаются вам!
Когда Цзя Лянь вышел проводить сановников, он увидел у ворот несколько деревенских повозок, которым слуги не разрешили остановиться. Цзя Лянь сразу догадался, что приехала Цяо-цзе, и с бранью набросился на слуг.
– Дураки безмозглые! – кричал он. – Когда меня не было дома, вы обманывали хозяев, вынудили Цяо-цзе бежать, а сейчас, когда она вернулась, не хотите впускать ее! За что вы ненавидите меня?
Слуги с самого начала понимали, что вся история с Цяо-цзе не сулит ничего хорошего, но не ожидали, что Цзя Лянь, возвратившись домой, сразу узнает о ней, поэтому неожиданно резкие слова Цзя Ляня произвели на слуг должное впечатление.
– Когда вы уехали, второй господин, одни из нас болели, другие были в отпуске, – принялись оправдываться они, – и всеми делами в доме распоряжались третий господин Цзя Хуань, господин Цзя Цян и второй господин Цзя Юнь. Все, что они делали, нас не касается!
– Идиоты! – возмутился Цзя Лянь. – Я еще с вами поговорю, как только покончу с делами! Эй вы, скорее впустите коляски!
Цзя Лянь отправился к госпоже Син, но ничего ей не сказал, а от нее пришел к госпоже Ван и, опустившись перед нею на колени, произнес:
– Госпожа, только благодаря вашей помощи моя дочь возвратилась ко мне! О брате Цзя Хуане, разумеется, говорить нечего! Но не ожидал я, что Цзя Юнь может оказаться таким подлецом! В первый раз, когда ему поручили присматривать за домом, произошел скандал! Сейчас за время моего долгого отсутствия он опять натворил безобразий! Не сочтите за дерзость, госпожа, но я считаю, что такого человека следует выгнать и больше никогда не иметь с ним дела!
– Но почему Ван Жэнь оказался таким мерзавцем?! – воскликнула госпожа Ван.
– Не беспокойтесь, госпожа, я с ним разделаюсь! – ответил Цзя Лянь.
– Пришла барышня, – доложила в это время Цай-юнь.
Вошла Цяо-цзе и поклонилась госпоже Ван. Госпожа Ван вспомнила, при каких обстоятельствах она расставалась с девочкой, и заплакала. Цяо-цзе тоже всплакнула. Цзя Лянь бросился к бабушке Лю и стал ее благодарить, а госпожа Ван завела с ней разговор о прошедших днях.
Затем Цзя Лянь встретился с Пин-эр; он ничего ей не сказал, только на глазах у него выступили слезы благодарности. Отныне он проникся к Пин-эр уважением и решил, как только приедет Цзя Шэ, попросить у него разрешения сделать ее своей законной женой. Однако об этом речи не будет.
Надо сказать, что, когда вернулся Цзя Лянь, госпожа Син забеспокоилась, поэтому, узнав, что Цзя Лянь отправился к госпоже Ван, она послала девочку-служанку выведать, о чем они говорят. Девочка возвратилась и сообщила госпоже Син, что там находятся Цяо-цзе и бабушка Лю и о чем-то разговаривают. Госпожа Син поняла, что ее одурачили, и стала роптать на госпожу Ван:
– Ясное дело, она сеет вражду между мною и сыном. Но интересно, кто рассказал обо всем Пин-эр?
В это время вошла Цяо-цзе. За нею следовали бабушка Лю и госпожа Ван, которая, даже не заводя положенного вежливого разговора, прямо обвинила во всем Цзя Юня и Ван Жэня.
– Старшей госпоже, – говорила она, – все время твердили, что все делается для счастья девочки. Откуда ей было знать, что это козни?
Госпожа Син смутилась. Она вспомнила, как госпожа Ван убеждала ее не давать разрешения на сватовство, и сейчас виновато молчала. Поговорив немного, госпожа Син и госпожа Ван успокоились.
Пин-эр поклонилась госпоже Ван, а затем вместе с Цяо-цзе отправилась к Бао-чай справиться о здоровье, и они стали делиться друг с другом своими невзгодами.
– Милость государя беспредельна, и можно надеяться, что наша семья снова будет процветать, – сказала Пин-эр. – Я уверена, что второй господин Бао-юй возвратится домой!
В тот момент, когда они разговаривали, прибежала встревоженная Цю-вэнь:
– Си-жэнь плохо!..
Если вы не знаете, в чем было дело, прочтите следующую главу.
Глава сто двадцатая, в которой речь пойдет о том, как Чжэнь Ши-инь рассуждал о тщетности мирской суеты и как Цзя Юй-цунь сделал заключение ко сну в красном тереме
Как только Бао-чай услышала, что Си-жэнь плохо, она бросилась к ней в комнату. Цяо-цзе и Пин-эр последовали за нею.
Когда они приблизились к кану, на котором лежала Си-жэнь, у девушки были такие сердечные боли, что она задыхалась. Бао-чай приказала дать ей немного теплой воды и поудобнее уложить ее, а затем послала за доктором.
– Что это сестра Си-жэнь так тяжело заболела? – удивленно спросила Цяо-цзе у Бао-чай.
– Позавчера вечером она так рыдала от горя, что у нее началось головокружение, – отвечала Бао-чай, – и она упала без чувств. Госпожа велела отнести ее домой и уложить. Но тогда было много хлопот, врача пригласить не успели, и состояние ее ухудшилось.
Вскоре пришел врач, и Бао-чай поспешила удалиться. Врач обследовал пульс больной, заявил, что она заболела от волнения, и прописал лекарство. Надо сказать, что после того как Си-жэнь отвели домой, она краем уха слышала разговоры, что, если Бао-юй не вернется домой, всех его служанок отошлют из дома. Это сильно взволновало ее.
Когда Цю-вэнь ушла готовить лекарство, Си-жэнь лежала словно в бреду. Сначала ей чудилось, что перед ней стоит Бао-юй, но потом он исчез, словно растаял в тумане, а вместо него появился хэшан с каким-то свитком в руках и прочитал: «Ты не принадлежишь нам, тебе суждено выйти замуж…»
Си-жэнь хотелось заговорить с хэшаном, но в это время подошла Цю-вэнь.
– Сестра, лекарство готово. Выпей…
Си-жэнь открыла глаза и поняла, что видела сон. Однако она никому об этом не сказала.
Выпив лекарство, девушка стала размышлять:
«Конечно, Бао-юй ушел с хэшаном. Когда он хотел отдать монаху свою яшму, я чувствовала, что он хочет уйти из дома. Я пыталась задержать его, он неистово отбивался, и в нем не было никакой жалости ко мне. Потом у него появилось нескрываемое отвращение к жене, да и на девушек он перестал обращать внимание; а ведь это значит, что он познал истину. Но даже если это так, разве можно бросать жену?! Госпожа Ван сделала меня его наложницей, мне платили больше, чем другим наложницам, но я никогда не говорила об этом его отцу, и меня считали простой служанкой. Если господин Цзя Чжэн и госпожа Ван предложат мне уйти, а я начну упорствовать, надо мной будут смеяться. Если же я уйду безропотно, то потом все время буду вспоминать, как ко мне относился Бао-юй, и сильно страдать».
Подобные мысли встревожили ее, но тут она вспомнила о только что приснившемся сне и подумала:
«Мне было сказано, что я буду принадлежать другому, – так не лучше ли сразу умереть?!»
Но после принятого лекарства боли утихли, и ей захотелось встать; только усилием воли она заставила себя остаться в постели. Через несколько дней Си-жэнь стало лучше, и она принялась прислуживать Бао-чай.
Бао-чай часто вспоминала о Бао-юе и, украдкой проливая слезы, сетовала на свою горькую судьбу. Она знала, что ее мать все время думает, как откупить Сюэ Паня от наказания, много хлопочет, чтобы достать денег, и как могла помогала ей. Но об этом мы пока не рассказываем.
Сейчас расскажем о том, как Цзя Чжэн вез на родину гроб матушки Цзя, а Цзя Жун сопровождал гробы госпожи Цинь, Фын-цзе и Юань-ян. Сначала они прибыли в Цзиньлин, устроили похороны, а затем Цзя Жун отправился дальше, чтобы отвезти в родные места гроб с телом Дай-юй.
Однажды, когда Цзя Чжэн был занят делами, связанными с похоронами, ему вручили письмо, присланное из дому. Цзя Чжэн стал внимательно читать его… Когда он дочитал до того места, где говорилось, что Бао-юй и Цзя Лань выдержали экзамены, сердце его наполнилось радостью, но как только он узнал об исчезновении Бао-юя, то сразу расстроился, потом рассердился и решил немедленно вернуться домой. В пути он услышал о великой амнистии, объявленной государем, а затем получил из дому второе письмо, подтвердившее слухи об амнистии. Он с еще большей радостью устремился домой, не останавливаясь на отдых ни днем, ни ночью.
Когда он добрался до станции Пилин, неожиданно ударил мороз и выпал снег. Пришлось остановиться.
Цзя Чжэн послал слугу на берег навестить друзей и просить их не беспокоиться о нем.
В лодке остался один мальчик, а сам Цзя Чжэн уселся в каюте и принялся писать письмо домой, намереваясь отправить его сухопутным путем, ибо надеялся, что оно придет раньше, чем он доедет до дому. Только он хотел спросить о Бао-юе, как неожиданно кисть его опустилась. Он машинально поднял голову и увидел на носу лодки вырисовывающуюся сквозь снежную пелену фигуру человека с обритой головой, босого, закутанного в красный шерстяной плащ. Человек поклонился, Цзя Чжэн выскочил из каюты и бросился к нему. Человек отвесил четыре поклона и произнес слова приветствия, Цзя Чжэн тоже поклонился ему, а затем, выпрямившись, узнал в нем своего сына.
– Бао-юй! – воскликнул он, пораженный до глубины души.
Человек ничего не ответил, и на лице его отразилась не то радость, не то скорбь.
– Почему ты так одет и как попал сюда? – спросил Цзя Чжэн.
Бао-юй не успел ответить, как вдруг появились два монаха – буддийский и даосский, – подхватили Бао-юя под руки и сказали:
– Все нити, связывающие тебя с бренным миром, порваны! Почему ты до сих пор не уходишь?
С этими словами они потащили Бао-юя на берег и стали быстро удаляться. Несмотря на то что падал снег и было скользко, Цзя Чжэн бросился за ними. Три фигуры маячили впереди, и он никак не мог их догнать. Только слышались слова песни, которую кто-то из них пел:
То место, где я поселяюсь,