Но москвитяне ни шагу не отступили назад, приняв град стрел на щиты и доспехи, от которых большинство стрел отскакивало, не причиняя людям ни малейшего вреда. Только редкая стрела новгородская впивалась в тела вражьих воинов, заставляя их делать прыжки и падать на землю от боли... Арбузьев тотчас же смекнул, в чём дело, и выругался грубым ругательством:
— Ах вы, волчья сыть, дьяволы бесхвостые, антихристы комолые! Наперёд они латников отборных пустили, которых стрелой не проймёшь, вестимо, только разве мечом добрым доконаешь! А мы их стрелами лупим, как горохом в стену, прости Господи. Надо, брат, тех стрелять, которые сзади пойдут, а этих придётся копьями да топорами употчевать! Так вы и знайте, братцы: на этих стрел не тратьте по-пустому, а пуще в задних старайтесь попадать!.. А с этими врукопашную мы схватимся потом...
Но благоразумный совет новгородца утонул в гуле тысячи голосов, кричавших что-то гневное и угрожающее... А москвитяне, не пустив ни одной стрелы, не издав ни звука, стремительно побежали через болото, прямо на те преграды и прикрытия, за которыми притаились пермяне... Зрелище было потрясающее, грозное. Выставив вперёд щиты, бердыши и копья, низко наклонив головы, неслась на пермянских людей длинная фаланга рослых воинов, закованных в сталь и железо. Видимо, это были отборные силачи, предназначенные для первого удара, от которого иногда зависел исход сражения. Безмолвие страшного врага увеличивало впечатление несокрушимости, веявшей от железных рядов москвитян... Ужас обуял пермян, увидевших бесплодность своей стрельбы по неприятелю, не обращавшему внимания на стрелы, сыпавшиеся им прямо в лицо. Ратники заметались из стороны в сторону, завопили на все голоса:
— Беда, беда! Не берёт их ни стрела, ни рогатина!.. Зажигай валежник, братцы! Зажигай все срубы, весь сушняк!.. А потом на гору утекай, на гору... В Изкар! В Изкар! Отсидимся там за валами каменными!..
— Куда вы, черти, побежали? Постой, постой! — кричал Арбузьев, видя поголовное бегство своих пермских союзников, но те поджигали груды сушняка с лихорадочною поспешностью и стремглав убегали к Изкару, не слушая окриков своих десятников и воевод, старавшихся успокоить это мятущееся стадо.
Произошла страшная сумятица, в которой не могли разобраться сами князья Микал и Мате, прискакавшие на место суматохи... А неприятель был уже на носу. Перед глазами новгородцев ярко блеснули московские шеломы, украшенные красными лоскутками, развевающимися на их верхушках. Послышался лязг железа о железо... донеслось хриплое сопение людей, обременённых тяжёлыми доспехами... Арбузьев на мгновение приостановился, размышляя: не последовать ли им за пермянами, чтобы из-за крепких валов Изкара отражать нападение врага? Но время свободного отступления уже было упущено. Приходилось принимать бой, чего бы ни стоило это для них. И Арбузьев крикнул своим сотоварищам, ожидавшим его сигнала:
— А лях их побери, пермячишек этих пархатых! Пускай они, как зайцы, утекают, а мы с москвитянами схватимся! Будь что будет! Куда ни шло! Смерть так смерть... умереть мы сумеем, кажись! А ежели кто смерти боится из вас, может тот уйти за пермянами. Я не держу, вестимо, потому как люди свободные мы все...
— Все мы с тобой остаёмся, Василь Киприянович, — послышался дружный ответ. — Все мы с Москвою биться желаем, чтоб, значит, немножечко за старые обиды отплатить! А смерти мы не боимся нисколечко!..
— Ну, вот и ладно, коли так. А теперича схоронитесь-ка, братцы, промеж деревьев этих, — скомандовал Арбузьев, — а только передовики московские набежат, вы их мечами разите, копьями колите, а сами за деревьями прятайтесь. Будто и нету вас тут, будто мечи да копья сами работают, точно по волшебству какому... А они, москвитяне-то, что впереди идут, тяжело снаряжены, видать, ворочаться скоро не могут, тут-то мы и побьём их малую толику, а потом можно и к городку отойти, если уж невмоготу придётся...
Новгородцы, как кошки, отпрянули назад перед набежавшими на них москвитянами и, прячась за деревьями неширокого, но густого перелеска, росшего между болотом и изкарскою горою, принялись с такою ловкостью колоть неприятеля, что победоносное наступление латников сразу прекратилось и они отхлынули назад, подобно морскому отливу, огласив воздух отчаянными криками:
— Секут, секут! Надо их обходом взять! Обходом, обходом! Эй, не напирай сзади, полегче, полегче! Тут новгородцы засели!..
XVI
Дело приняло другой оборот, неблагоприятный для московского войска. Новгородцы отбили первый натиск, оттеснив назад неприятеля, ошеломлённого встреченным отпором. Пермяне, понуждаемые князьями и воеводами, опять прихлынули к болоту, пуская из-за груд горевшего сушняка тучи стрел в нападающих, стеснившихся на узком пространстве болота. В довершение всего ветер дул прямо в лицо москвитянам, застилая им глаза густым дымом, от которого дышать было трудно. Произошло минутное замешательство, грозившее превратиться в общее расстройство, опасное для успеха дела князя Пёстрого.
Но Пёстрый был опытный воевода, не терявшийся ни при каких обстоятельствах. Нападение в лоб не удалось благодаря отчаянности новгородцев, опрокинувших отборных латников, пущенных для первого удара. Это его огорчило, но не лишило присутствия духа. Он въехал на своём белом коне в самую гущу воинов и закричал весёлым голосом:
— Ловко, ловко, братцы! Выманивайте, выманивайте их сюда! Пускай они из лесу выползают!.. А вы, други мои, Толбузин, Беклемишев, Бабич, Гребёнка, — обратился он к отрядным начальникам, быстро подбежавшим к нему, — ведите людей своих обходом на Изкар, чтоб, значит, с боков его оцепить. Вы, Толбузин с Беклемишевым, направо идите, а вы, Бабич с Гребёнкой, налево. А там уж увидите вы, что делать придётся. Главное, вперёд идите безостановочно, старайтесь врага побить, паче же всего завладеть крепостью ихнею. А ежели можно будет, новгородцев сзади турните. А я на них прямо пойду... Ну, с Богом!
Толбузин, Беклемишев, Бабич и Гребёнка поспешили исполнить приказание, двинув свои отряды в обход Изкара, заслонившегося со всех сторон каменными валами и палисадами. Пёстрый отвёл остальную часть войска назад и, дав ратникам оправиться, снова пошёл на новгородцев, продолжавших сидеть в перелеске.
Арбузьев видел, как ринулись вперёд свежие ряды москвитян, растянувшихся на этот раз в длинную линию, концы которой терялись в лесу, скрывавшем действительную их численность. Впереди всех ехал большой воевода и, потрясая мечом, кричал:
— За мной, ребятушки, за мной! Порадейте во славу Божию! Поутешьте государя своего, великого князя Ивана свет Васильевича! Поборитесь с недругами злыми! Завоюйте страну сию пермянскую под нозе государя великого! А он вас без награды не оставит!..
— Рады мы за государя головы свои положить!.. — орали ратники и стремглав бежали за воеводой, показывающим им дорогу.
— Ах, дьяволы, они нас окружить замышляют, кажись! — встревожился Арбузьев и, понимая неравенство своих сил с вражьими, приказал отступить к городку, куда уже снова отхлынули пермяне, спешившие укрыться от москвитян под защиту городских укреплений.
Но бедные новгородские повольники не успели уйти благополучно, несмотря на свою изворотливость. Послышался шум справа — и вдруг на них набежала толпа неприятеля, вынырнувшего из облаков дыма и копоти, распространяемых горевшим сушняком.
— Москва! Москва! — завопили нападающие и схватились с противниками врукопашную, загородив им дорогу к отступлению.
Это были отряды Толбузина и Беклемишева, зашедшие в тыл партии Арбузьева, не ожидавшей появления врагов с этой стороны.
Арбузьев оглянулся кругом. Положение было безвыходное. Сзади, от болота, наступал сам Пёстрый с главными силами, валившими за ним густыми рядами; от Изкара напирали Толбузин и Беклемишев, кричавшие своим воинам:
— Рубите, колите, братцы! Изничтожайте изменников новгородских!.. Этих-то нам и надо побороть, а пермячишек мы поразмечем не в кою пору!.. Ну, раз! Ну, раз!
— Ну, два! Ну, два! — рявкнул Арбузьев, расслышавший в шуме битвы голоса московских начальников, которых он ненавидел всеми силами своей души. Глаза его вспыхнули гневом и яростью, кровь забурлила в нём, как кипяток. Он крикнул своим сотоварищам: "За мной, братцы!" — и кинулся навстречу москвитянам, преградившим им путь к Изкару.
Произошла ожесточённая сеча, закончившаяся прорывом Арбузьева с тридцатью товарищами к городку, битком набитому защитниками-пермянами, боявшимися вступить с врагами в состязание в открытом поле. Более половины новгородцев пало в схватке, дорого стоившей и Толбузину с Беклемишевым, первый из которых был убит, а второй ранен настолько тяжело, что его замертво оттащили куда-то в сторону. Простых же москвитян было убито и ранено вдвое более новгородцев.
— Ну, князья, пропало наше дело! Пропала Пермь Великая! — прохрипел Арбузьев, бросая окровавленный меч к ногам Микала и Мате, встретившим его у городских ворот. — Невмоготу нам бороться с врагом... Не можем мы одни Москву отгонять... И то уж, слава Богу, до сытушки поработали мы, полили своею кровью землю пермянскую... А ратники ваши, как зайцы, от врага бегут! А эдак ведь с москвитянами воевать не приходится!..
— Что ж поделаешь, Василь Киприянович, — сконфуженно отозвался Микал, потупляя глаза в землю. — Не привычны наши люди стенка на стенку биться. У нас больше из-за валов сражаются, чтоб, значит, можно было укрыться где...
— Да ведь укрытий-то и там довольно было! Только знай из-за срубов стрелы пускай да отпихивай москвитян рогатинами, ежели уж слишком близко подойдут они... А ваши — куды тебе! Сейчас же сушняк запаливать начали да удирать от врага без оглядочки... Просто глядеть было стыдно на ваших воителей! А туды же, бахвалились раньше, что положат головы за князей своих да за страну родную!..
— Горе, горе одно, Василь Киприянович! — вздохнул Микал, покраснев от негодующих слов новгородца. — Не думал я... не ждал такого страму... Просто хоть топись со стыда, таково тяжело теперь сердцу моему!.. А ты, кажись, поранен изрядно, а?