— Рука моя порублена правая, шибко порублена. Не могу я мечом владеть. И грудь в двух местах проколота... копьём, что ли... Не помощник я вам теперича, князья именитые. Хочу я от вас уйти подобру-поздорову. Соизвольте лишь лодки мне дать с товарищами моими, кои в живых ещё остались. И они тож порублены порядочно, не могут вам службу служить. Уплывём мы на Волгу на матушку из места сего, полечимся от ран на воздухе вольном. А вам мы желаем всякого счастия, паче же всего победы над лютыми ворогами... Только по совести говорю я вам, князья любезные, плохи ваши дела, ой как плохи! Не управиться вам будет с москвитянами... Попомните слово моё...
— А может, удержимся ещё в Изкаре? — перебил Мате, с гордостью поглядев на свои городские укрепления. — У меня ведь всё приготовлено к встрече врага... Камней да брёвен хватит, чтобы москвитян давить...
— Что ж, дай вам Бог! — ответил Арбузьев слабым голосом, чувствуя, что всё более и более изнемогает от ран. — А нам вы лодки дайте... до Колвы проводите... Простите, что мало вам послужили... У меня уж в глазах темнеет... Эх, до чего дошло!
И он потерял сознание.
Микал приказал ближайшим десятникам проводить израненных новгородцев до Колвы, дать им лодки, положить туда необходимое количество припасов и отправить вниз по течению, о чём и просил Арбузьев. О дальнейшем добрые молодцы должны были позаботиться сами.
— Жаль мне Арбузьева, ах как жаль! — сказал Микал, провожая глазами группу удалых повольников, плетущихся за своим предводителем, которого несли на руках четверо дюжих пермяков. — Крепко за нас он стоял... за нас и пострадал, бедняга!..
— Теперь мы одни остались, князь Микал. Отслужили свою службу люди новгородские... Ну, да бояться нам нечего в Изкаре! — тряхнул головой Мате, считавший свой городок неприступной твердыней. — Москвитяне не сразу нас достанут отсюда!.. Пусть только сунутся они... мы им покажем себя! Посмотрим, как они кверху полезут! У нас ведь камней да брёвен хватит, чтобы их давить!..
— Хватит-то хватит, вестимо... но всё-таки... — начал было покчинский князь, но, не договорив, махнул рукой и направился к городским воротам, где замечалось какое-то движение.
Мате последовал за ним.
Изкар действительно в те времена — даже помимо мнения князя Мате — считался хорошею крепостью, обладавшей всеми средствами для обороны. Гора была крутая и высокая, усыпанная крупными камнями сверху донизу, от которых городок и получил своё название (из-кар — каменный городок). Склоны горы были тщательно чищены от всякой поросли, могущей служить прикрытием наступающему врагу, которым могли быть и вогулы, и остяки, и татары сибирские, не говоря уже о московских завоевателях, грозивших теперь осадой или приступом. Подступы к городку, таким образом, обстреливались со всех валов и башенок крепости, имевшей ещё такое важное орудие для борьбы, как брёвна и камни, собранные в громадном количестве.
"Пожалуй, на каждого москвитянина по камню хватило бы, — подумал Мате, проходя мимо гор этого своеобразного ратного снаряда, радовавшего его взоры, — только бы головы свои они подставили..."
Но москвитяне своих голов не подставляли, а, напротив, осторожно обходили всю гору, заставляя бежать перед собой последние партии пермян, остававшиеся вне городка. На приступ они сразу не шли, а сначала знакомились с местностью, выглядывая, нет ли какой лазейки, удобной для проникновения в Изкар. В воздухе реяли стрелы, пускаемые с обеих сторон, но никому не причинявшие вреда по причине дальнего расстояния...
Подойдя к городским воротам, Микал и Мате увидели, что как раз напротив них, далеко внизу, у подошвы горы, появилась большая толпа неприятеля и копошилась над сооружением какого-то сруба из лёгких жердей, заготовленных ранее изкарцами для домашних надобностей. Основанием сруба служили три толстых бревна, поставленные на круглые обрубки дерева, могущие свободно катиться по земле... Работа положительно кипела под руками москвитян, пользовавшихся готовым материалом для устройства своего загадочного сруба, выраставшего с каждой минутой. Осаждённые терялись в догадках, не понимая, какую цель преследуют враги, воздвигавшие нечто вроде прикрытия от стрел и камней, грозивших посыпаться на них сверху.
— Для чего они сруб строят, а? — недоумевал Мате, поглядывая то на Микала, то на Бурмата, то на других воевод, удивлявшихся не меньше его. — Неужто боятся они стрел наших, а? Как вы думаете?
— Да, что-то такое... — неопределённо промычал Микал. — Видать, что неспроста они стараются...
— Неспроста, ой неспроста суетятся они тут! — поддержал Микала Бурмат, не спускавший глаз с таинственного сооружения неприятеля. — Как бы не вышло чего... Москвитяне ведь хитры на выдумки...
— Пусть только полезут они сюда! У нас ведь камней да брёвен хватит, чтоб их давить!.. — воскликнул Мате, считавший камни и брёвна главным оружием, которым он думал победить москвитян. — Пусть только полезут они!..
Но торжествующий голос Мате сразу осёкся, когда он понял наконец замысел лукавого неприятеля... Все стояли потрясённые и растерянные, чувствуя, как у них поджилки затряслись со страху... Микал только и мог пробормотать: "А, вот оно что... выдумка какая!.." — и бессмысленным взором глядел вниз, где творилось что-то странное, непостижимое, удивительное.
Москвитяне перестали стучать топорами вокруг сруба, по-видимому окончив его. Послышался дружный крик тысячи голосов — и вдруг сруб этот дрогнул, качнулся и медленно пополз вперёд, на гору, катясь по круглым обрубкам, подкладываемым под него по мере движения...
— Сюда, сюда! — закричал Микал, уяснив себе намерение москвитян подойти к самым валам, заслоняясь от стрел, брёвен и камней своим движущимся прикрытием. — Здесь враг полезет! Здесь отбивать его придётся!.. Сюда, братцы, сюда! Выбирай камни покрупнее, выкатывай брёвна потолще... Авось не стерпит сруб ихний, разобьётся от брёвен да камней... Скорей, скорей!
— Москва идёт! Москва идёт! — пронёсся крик по городку и все бежали к городским воротам, где уже шумела толпа ратников, ворочая громадные камни, заготовленные для встречи недругов.
— Спускай, спускай! — скомандовали воеводы и покатили с вала первый камень, отличавшийся гигантскими размерами.
Камень сначала покатился быстро, но потом угодил на мягкую площадку и вонзился острым краем в землю, где и застрял навсегда.
— Ещё спускай! Ещё, ещё! — галдели кругом и принялись скатывать камни целыми десятками, но москвитяне были ещё далеко от валов и камни либо не достигали до них, либо откатывались в сторону, вызывая этим целые потоки отборнейшей ругани со стороны пермян.
А сруб продолжал двигаться вперёд и вперёд, повинуясь могучей силе московских ратников, подталкивающих его сзади. Из-за прикрытия никого не было видно, только изредка мелькали юркие фигуры людей, подкладывающих под сруб обрубки дерева, служившие катками для всего сооружения. Выдумка была простая и полезная, давая нападающим возможность подобраться под самую крепость, не потеряв ни одного человека. А сознание своей безопасности под носом у врага доставляло москвитянам громадное удовольствие и заставляло их заранее торжествовать победу.
Вдруг все толпившиеся на валах увидели далеко внизу какого-то маленького, приземистого человечка, быстро бегущего на гору. За ним гналось четверо москвитян, как это тотчас же определил Бурмат, отличавшийся замечательною дальнозоркостью. Человек этот махал руками, спотыкался, падал, но через мгновение вскакивал снова и продолжал бежать ещё быстрее, не позволяя нагнать себя преследователям. Последние, наконец, начали отставать, не осмеливаясь приближаться к укреплениям Изкара, где их могли засыпать стрелами и камнями. Среди защитников городка раздались радостные возгласы:
— Ушёл, ушёл! Не поддался недругам проклятым!.. Где ж им пермянина догнать!..
Но москвитяне не захотели отпустить врага безнаказанным и, став на одно колено, точно по команде, натянули свои тугие луки, прицелились и пустили по стреле в беглеца, который в ту же минуту сунулся лицом в землю, точно ему сзади хорошего тумака дали.
— Убили, убили! — зашумели на валах. — Эх, отплатить бы им надо за это, тоже стрелами попотчевать, что ли!.. Эй, выходи вперёд, кто лучше стреляет... Прямо им в спины целься!.. Скорей, скорей! Вишь, побежали они...
— Вот вам на сдачу, собаки московские! Вот вам, вот вам!.. — закричали ожесточённые стрелки, пуская сотню стрел в москвитян, побежавших обратно под гору, но за дальностью расстояния всё усердие пермян пропало даром: враги благополучно скрылись под защиту движущегося прикрытия, оставив в дураках своих недругов.
А подстреленный москвитянами беглец, едва преследующие его люди скрылись из виду, проворно поднялся с земли и, заметно прихрамывая на правую ногу, добежал до валов, где его встретили с поощрительными возгласами, радуясь, что он не убит, а только притворялся мёртвым.
— К князю Микалу! К князю Микалу! — кричал он, поднимаясь на откос вала при помощи лёгонькой деревянной лестницы, спущенной ему сверху. — На Покче беда большая... Москвитяне к Покче подходят, к утру уж будут под Покчей... А вчера они Урос разорили, не осталось кусочка от Уроса...
— Что ты говоришь? Что ты кричишь? — бросился к нему Микал, потрясённый услышанными словами. — Какие москвитяне Урос разорили? Какие москвитяне на Покчу идут? Да что ты толкуешь, брат Варыш?..
Варыш — это был житель Покчи, хорошо известный Микалу, — торопливо перебил князя, сказав:
— Отсюда ж москвитяне пришли, от Низьвы-реки они нагрянули, пока вы на Изкар спешили...
— От Низьвы-реки они пришли? Да неужто так совершилося? Да как мы о том не проведали?
— Оплошка такая, стало быть. Сумели они тайком разделиться на две части, сумели вас всех обмануть... А теперича до Покчи добираются, а там и до Чердына дойдут...
— Что Чердын! Что Покча! — с отчаянием воскликнул Микал. — Родная земля наша гибнет! Погибает Пермь Великая наша!.. А дозорные наши всё проспали, не разведали о походе второй рати московской на Урос...