Но привратник ступил шаг вперед и остановился, пораженный, на месте. От погруженных в глубокую тишину митрополичьих палат отделилась высокая темная фигура и медленно приближалась к воротам, у которых вели разговор привратник и приехавший гонец. Привратник шепнул последнему:
– Владыко! Владыко идет! Знать, услыхал… Не спит он ночей, сердечный, все молится…
– Какая весть? – спросил подошедший митрополит, благословляя склонившегося перед ним гонца.
– Пречистая грядет, владыко. К полудню здесь будет. Меня сказать о сем послали…
– Добрую весть ты привез. С нетерпением мы ждем Царицу Небесную. Радость-то, радость какая для стольного града!
– А во Владимире плач и рыдание велие, – осмелился заметить гонец, ободренный приветливым видом митрополита. – Как пришли игумены да попы московские с грамотою твоей владычной, народу видимо-невидимо собралось, все плачут, вопят: «Горе нашему граду! Лишаемся мы неоценимого сокровища! За грехи наши, видно, отходит от нас Пресвятая Владычица Богородица! Осиротеем мы, горемычные!..» И все слезы льют изобильные.
– Разумею я горе людей владимирских, – тихо отозвался Киприан, – но по воле Божией совершается перенесение предивного образа. Если б не благоизволение Царицы Небесной, не воздвигнулись бы мы изображение Ее в Москву переносить. Как встарь Пречистая Дева Мария возлюбила землю владимирскую, так и ныне в стольный град Она грядет по Своей неизреченной милости и благости к людям московским!..
Привратник и гонец внимали словам владыки с каким-то благоговением, а, когда тот удалился обратно, гонец произнес восторженно:
– Не брезгует нашим братом владыко! Смотри-ка, сколько златых словес вымолвил! Точно простой инок, право!
– Не возносится владыко святой! – поддержал гонца привратник. – Иногда с самым последним смердом по часу гуторит. Оттого-то и любят его все. Да и как не любить такого святителя?..
Они поговорили еще немного и разошлись в разные стороны: привратник в свою подворотную избушку, а гонец взял лошадь под уздцы и повел ее к помещению великокняжеских дружинников, к числу которых он принадлежал.
Через некоторое время зазвонили к заутрене во всех церквах московских, и народ зашевелился на улицах. Человек за человеком, толпа за толпою валили москвичи к храмам Божиим, и скоро все церкви были набиты битком. Горожане собрались чуть не поголовно. Старый и малый, знатный и незнатный, богатый и бедный, все стремились на призывный звук колоколов, наполняясь глубоким молитвенным настроением, и горячая мирская молитва вознеслась к небу. В кремлевских соборах богослужение совершал сам митрополит со многими епископами, съехавшимися из ближних и дальних городов для встречи чудотворной иконы Божией Матери, и служба отличалась большою торжественностью. Когда, по окончании заутрени, отпели и обедню, митрополит, епископы, духовенство и священно-иноки местных монастырей стали готовиться идти крестным ходом навстречу пречестному образу Владычицы Богородицы, несомому из града Владимира. Был между духовными лицами и троицкий игумен Сергий, прибывший из своего монастыря пешком, потому что на конях он не любил ездить. Даже такие путешествия, как из Москвы в Нижний Новгород, Ростов и Рязань, совершал он пешком, несмотря на то что побывал он там по желанию великого князя Дмитрия Ивановича и, следовательно, мог ехать с полным удобством, а не идти. Теперь игумен Сергий резко выделялся в собрании прочего духовенства: все были в блестящих, вышитых золотом и серебром облачениях, а он в простой, крашенинной ризе, носимой им в силу своего необыкновенного смирения.
– Отче Сергие, – обратился к нему митрополит, оглядывая его скромное одеяние, – подобает ли тебе такую фелонь носить? Конечно, ты иноческий чин, но ризы церковные не возбраняется носить даже из злата-серебра. Это не наряд мирской, суетный.
– Нет, владыко, – кротко возразил Сергий, – никогда я не был златоносцем и ныне златоносцем не буду. Не привык я в шелк и бархат облачаться, не привык злато-серебро на себя возлагать. Недостоин я по худости своей.
– Не неволю я тебя, отче Сергий, но ради такого светлого дня, ради Царицы Небесной, не пристойнее ли быть в фелони велелепной, чем в бедной, смиренной ризе?
– Прости меня, недостойного, владыко. Несказанно радуюсь я тому, что Пречистая грядет в град сей, но не могу в златую фелонь облачиться. Одно, что, по худости моей, не к лицу мне риза блестящая, а другое – не нашивал я на себе злата-серебра ни разу в жизни, а под старость и подавно душе претит…
Так смиренный игумен монастыря Живоначальной Троицы и остался в своей скромной ризе.
Когда все приготовления были окончены, многочисленное духовенство московских церквей и монастырей, во главе с митрополитом, епископами и игуменами, двинулось вон из города, навстречу чудотворному образу Божией Матери, который уже был недалеко.
Необозримые массы народа – не только москвичей, но и жителей ближайших городов, пригородов, посадов, сел и деревень – сопровождали крестный ход, блестящею лентою растянувшийся по дороге. День выдался теплый, ясный, безоблачный. Красное солнышко весело сияло в небе; лучи его играли на высоких хоругвях, расшитых золотом и серебром, на дорогих окладах икон, усыпанных самоцветными каменьями; на праздничных облачениях духовенства, идущего с крестами в руках. В воздухе разносились звучные голоса соединенного клира, поющего установленные церковные песнопения. Народ шел и молился. Только разве кое-где, сзади и с боков толпы, куда уже не долетали священные песни, идущие вполголоса разговаривали между собою. Но и разговоры велись преимущественно на тему о том же чудотворном образе, который все с нетерпением ожидали. Сведущие люди рассказывали другим историю образа.
«Было сие в стародавние времена, – говорили они, – когда Киев-град еще не под литовским государем был, а сидел в нем русский князь из рода Рюрикова, Юрий Владимирович. Прозвание ему Долгорукий было, ибо он любил от других князей родовые отчины оттягать да совокуплять их с державством своим. Так вот, пришел к нему раз торговый человек из Царьграда и поднес образ Пресвятой Богородицы. А образ сей, как сказывали, писан был святым апостолом-евангелистом Лукой. И принял киевский князь Юрий Владимирович образ поднесенный с радостью несказанною и поставил его в Вышгороде, в монастыре Девичьем. И стали с тех пор люди православные к образу Пречистой Богородицы притекать в скорбях и напастях и получать через него от Царицы Небесной великие милости…
А когда возрос сын Юрия Владимировича, князь Андрей, опротивел ему Вышгород, ибо находился он в области Киевской, а из-за Киевской области зачастую князья вздорили. И вот порешил князь Андрей Юрьевич удалиться в Суздальское княжество. А человек он был набожный, благочестивый, всякое дело начинал с молитвою. И обратился он с молитвою к Богу, чтоб указание свыше получить: покидать ли ему Вышгород аль тут оставаться? И пришли к нему клирошане того храма, в коем стоял святой образ, и сказали, что видели оный образ реявшим в воздухе среди церкви, а когда перенесли его в алтарь и поставили за священною трапезою, то образ опять явился вне трапезы. А протопоп того храма пояснил князю, что Пречистая не желает оставаться в Вышгороде, стало быть, и князю Андрею Юрьевичу указание дается покидать киевские пределы, а святая икона будет его спутницею. И поспешил благоверный князь в монастырь Девичий и едва ступил в храм, как увидел, что лик Пресвятой Богородицы сияет паче солнца, а в ушах его как бы раздался некий голос божественный: «Гряди, княже! Аз же сопутствую тебе!..» И упал умиленный князь на колени перед пречестным образом, помолился, молебны приказал служить, а потом взял образ на руки, вынес его и, собравшись с чадами и домочадцами своими, со всем двором своим и дружиною, выехал из Вышгорода в пределы суздальские…
А на пути от Вышгорода до града Владимира многие знамения были. Случилось раз, что послал князь Андрей слугу своего искать брод во встречной речке. А слуга-то попал на глубокое место да тонуть начал. И совсем уж он под водой пропал, как помолился огорченный князь перед чудесным образом – и всплыл слуга наверх цел и невредим, хоть и плавать-то он не умел. Много-много иных чудес творила Царица Небесная через образ Свой. А особливо чудесно указала Она князю Андрею Юрьевичу, где угодно было остановиться Ей. Недалече уж они от града Владимира были; перед ними Клязьма-река предстала. А святую икону на особой колеснице везли; кони княжеские добрые под колесницей были. И остановились вдруг добрые кони как вкопанные, никак их сдвинуть с места не могли. Изумился князь Андрей, изумились и спутники его, но других коней перепрягли и усердно погонять их стали. Одначе и эти кони не пошли. Пробовали сдвинуть колесницу руками – колеса точно пристыли к земле! Так и попустились они, ничего не сделавши… И уразумел тут князь Андрей, что Владычице Небесной не угодно шествовать далее. И повелел он раскинуть шатры на этом месте, Боголюбовом его назвал, ибо возлюбила его Матерь Божия, молебствие заказал отслужить, обет дал храм и обитель тут воздвигнуть и уж на свободе поехал далее, во Владимир-град, а после того вскорости же обет свой исполнил и даже в Боголюбовом совсем поселился. Так вот чего ради и нарицают князя Андрея Юрьевича Боголюбовым…»
Много-много других рассказов слышалось о чудотворной иконе Божией Матери. Некоторые повествовали и о том, как помогла Небесная Владычица тому же князю Андрею в борьбе с булгарами, на коих он ходил совместно с князем Юрием Ярославичем Муромским. Булгары встретили русских на берегах реки Камы, неподалеку от главного своего города Бряхилова, и стали уже одолевать их, как набожный князь Андрей повелел нести святой образ в самую средину побоища – и враги обратились в бегство, объятые непобедимым страхом…
А вон в других кучках людей, валивших за крестным ходом, слышались сдержанные восклицания:
– Милостива Царица Небесная! Оборонит нас от хана Тимура!.. А на воинство наше уповать нельзя…
– А Тимур уж в пределах рязанских, – робко шептались некоторые. – Говорят, Елец-город взял, к Рязани идет… Что-то будет? Что будет? Помоги нам, Мати Царица Небесная! Не оставь нас в беде-напасти!..