– А и умен же ты, князь Федор, ой-ой как умен! – покачал головой Иоанн, выслушав горячую речь Пестрого. – Книжником бы тебе быть, а не воеводой. Да, знать, уж судьбина твоя такая, что не попал ты в книжные люди, а советчиком моим сделался… Ну, ладно, по-твоему будь. Пошлю я такого воеводу в Пермь, какого ты расписал сейчас, ежели работа ратная там будет… А что скажут прочие князья-бояре по делу сему? – обратился великий князь к остальному собранию. – Следует ли посылать рать на Пермь Великую, дабы покорить ее, как того советуют князья Холмский, да Патрикеев, да Пестрый?
Бояре дружно возгласили, следуя примеру названных князей:
– Посылай, государь, рать на пермян!.. Укротить их надо хорошенечко, дабы вперед неповадно было!.. А мы рады за тебя головы свои положить!..
– А я, чадо мое, господине княже великий, – прибавил митрополит, – стану Бога молить за ратников храбрых, кои в дальний поход уйдут. А паче всего желаю я, дабы вера Христова там сохранилась, ибо худые вести оттуда пришли, будто в умах пермян сомнение велие учиняется насчет истин евангельских. И вот задумал я святое дело поддержать, с воеводами попов да иноков послать в Пермь Великую… но об этом после потолкую я, с кем потребно будет. А теперь аз, пастырь недостойный стада словесного, от души благословляю поход сей, да будет он счастлив для русского оружия и да крови поменьше прольется во имя милосердия твоего, княже великий!..
– Аминь! Да будет так! – заключил великий князь, поднимаясь с места. – И я объявляю поход на Пермь Великую, по совету вашему, князья-бояре, да по благословению твоему, владыко святой, а паче всего по моему хотению личному. Пусть знают пермяне, каково над русскими людьми куражиться!.. Назавтра укажу я о том, каким воеводам ратью водительствовать, а теперь можете уходить, князья-бояре. Спасибо вам за совет ваш разумный.
Он поклонился собранию и вышел из приемной палаты рядом с митрополитом, шептавшим про себя молитву.
Великокняжеский совет был закончен.
III
С разными чувствами встретила Москва весть о походе на Пермь Великую. Во многих семьях городских и посадских людей были здоровые мужчины, считавшиеся очередными ратниками для пополнения великокняжеских войск. Тут сразу поднялись плач и рыдание, усиливаемое рассказами об отдаленности пермской страны, откуда многие могли не вернуться совсем. Горевали преимущественно матери и жены ратников, страшась вечной разлуки со своими сыновьями и мужьями. Мужчины же с твердостью переносили новую тяготу и говорили, что ради государя да родины всякую невзгоду можно претерпеть.
Зато находились такие люди, для которых поход на Пермь обещал одно удовольствие. Это были бездомные бобыли, вечные искатели приключений, служившие в дружинах разных князей и бояр, считаясь, однако, не холопами их, а вольнонаемными дружинниками. Они, по первому слуху о войне, стекались под знамена великого князя, иногда в составе боярских дружин, иногда же сами по себе и всегда храбро сражались, но зато при всяком удобном случае принимались грабить, не разбирая, по какой стране они проходили – по русской или по басурманской. Впрочем, в пределах московского великого княжения озорство их места не имело, а «пошаливали» они только в областях новгородских, или тверских, или рязанских, на что воеводы смотрели сквозь пальцы. В «басурманских» же землях, будь то владения татар, или литвы, или немцев, или же каких-либо людей лесных – инородцев, разорять народ позволялось всякими способами, а добро народное составляло невозбранную добычу победителей. Оттого-то объявленный поход на Пермь Великую и радовал искателей приключений, тем более что там, по слухам, имелось много серебра, известного под названием закамского, при мысли о котором у каждого «храброго витязя» посасывало под ложечкой от жадности.
«Вот только большим воеводой назначат кого? – подумывали они, зная по опыту, что от главного военачальника все зависит. – Не дай Боже, ежели какой-нибудь правдолюбец будет, вроде князя Пестрого, али Образца-боярина, али там князя Патрикеева Ивана Юрьевича, али свойственников его князей Ряполовских! Те уж на чужое добро не позарятся, да и нашему брату воли не дадут! А вот ежели бы князя Руно Ивана поставили, он бы нашему нраву перечить не стал, ибо сам любит чужое добро заграбастать. У него уж руки такие загребущие, того и глядят, поди, чего бы в карман себе захватить. Он даже с царя казанского откуп взял, когда мы под Казань ходили ратной чести искать!..»
Об Иване Руно все говорили, что он в 1469 году, в мае месяце, будучи предводителем сильного русского отряда, мог бы легко взять Казань, застигнутую москвитянами врасплох, но после битвы в предместьях города он внезапно приказал отступить к Волге, потом сел на суда и отплыл к Коровничьему острову, где русские целую неделю сидели без дела. Тут к Руно приезжали какие-то таинственные незнакомцы, не то поволжские разбойники, не то татары же и привезли двенадцать мешков с чем-то тяжелым и тщательно увязанным в свертки, из чего дружинники заключили, что воевода взял откуп с казанского царя Ибрагима за уход из-под стен его столицы…
– Ах, хорошо бы было, кабы Руно в Пермь послали! – вздыхали любители чужого добра, побывавшие уже в походах с этим воеводой, но их вожделения не оправдались.
Через два дня после собрания бояр в Кремле по Москве разнеслась весть, что большим воеводой рати, набираемой для похода на Пермь Великую, назначен князь Федор Давыдович Пестрый, а в «товарищи», заместителем ему – воевода Гаврило Нелидов, приходившийся ему дальним родственником.
Этого никто не ожидал. Даже сам Пестрый удивился, когда его позвали в Кремль и объявили неожиданную новость.
– Не ждал я такой милости, княже великий, – говорил он, скромно выслушав указ государев о назначении своем большим воеводой для похода в Пермь Великую. – Ведь многие бояре-воеводы старше меня есть… и поопытнее. Как будто неладно их обходить…
– На то моя воля государская! – прервал Пестрого Иоанн, сделав нетерпеливое движение. – По-моему, ладно я учинил, что обошел двух-трех стариков, которые годятся только в приемной палате сидеть да расправлять свои бороды сивые. По-моему, дело не в старшинстве, а в таланте воинском, а таланта сего у тебя не занимать стать. Ты ведь из первых воевод моих, на тебя я как на каменную стену надеюсь, а потому и порешил тебя в Пермь послать в челе дружин моих воинских!..
Воевода отвесил низкий поклон великому князю.
– Спасибо тебе, государь, за добрые словеса твои! Не знаю, не ведаю я, чем милость твою заслужил?..
– Заслужил ты ее верой да правдой своей, а правдою ведь редкий человек живет. Оттого и люблю я тебя, что завсегда ты правду-матку режешь. А правду люблю я слушать.
Иоанн помолчал немного, подумал и продолжал:
– А теперь скажу я тебе, как надо воевать Пермь Великую. Вот тебе наказ мой потаенный. Все думают, что гневаюсь я на пермян за обиду торговых людей наших. Но я не поглядел бы на то. Купцы сами виноваты. Слишком уж много дерут, алчностью непомерной одержимы. Да и слух до меня дошел, что Сенька Живоглот, суконник, у одного пермянина девку уволок да обесчестил. За то и прогнали их оттуда, а товары себе забрали. Ну, это бы так и следует, не ходи в чужой огород… А вот меня-то зачем же поносить словами непотребными? За это не будет им спасения!..
– Да, может, пустое брешут, государь? – решил возразить Пестрый. – Может, не виноваты пермяне, а лжу-напраслину на них плетут? Кто знает…
– Я тоже мерекаю: может, мол, напраслину плетут? Но, видишь ли, князь Федор, причина-то больно хороша подошла, – присовокупить Пермь Великую к земле московской! Вот я и придрался к такой оказии да порешил воевать пермян. Пусть, с помощью Божьей, ширится и поднимается Русь святая, пусть врагам иноземным будет она на страх и трепет… и да сгинут кровные враги ее, татары ордынские, которых нынче я не страшусь уж нисколечко!..
Великий князь опять помолчал и продолжал снова:
– Так вот, мой названый большой воевода! Даю я тебе заповедь такую. Покоряй под мою руку Пермь Великую, сначала строгость покажи, а потом помилуй их моим именем, как ты позавчера толковал о том. А мирный народ тамошний, особливо женщин да детей, не давай в обиду своим воинам. А то ведь они охочи во вражеской земле поозорничать.
«Эвона! Да разве я не знаю того без приказу нарочитого?» – мысленно удивился Пестрый, но потом тотчас же ответил:
– Слушаю, государь. Неукоснительно по слову твоему сделаю.
– То-то, смотри. Да слышь ты, князь Федор, не забывай, что там крещеный народ живет, православные христиане, как и мы с тобой, только роду не нашего русского. Так вот, как слышал ты позавчера о том, с тобой владыко-митрополит попов да игуменов с монахами пошлет, дабы они людей пермских в истинах Христовых утверждали. Так ты им всяческое пособие делай, этим церковникам да черноризцам, ибо великая от них польза может выйти.
– Постараюсь, княже великий! Ведь тоже я человек православный! – горячо проговорил боярин. – Жизни своей не пожалею я для дела подобного!..
– Потрудись, князь Федор, во славу Божью! Да будет твой поход счастлив и удачен, да будет московской державе приращение! А ежели князья пермские живьем тебе сдадутся, ты их в Москву посылай, за стражею. А я уж увижу, что сделать с ними.
– Слушаю, государь.
– Да, да, – задумчиво продолжал Иоанн, – я не желаю губить пермян, а желаю только под свою власть их привести. Это еще раз говорю я тебе. А нынче они дань новгородцам платят, а новгородцы уж сами живут, дышат лишь милостью моею. А посему смешно даже пермян не трогать, будто у нас сил не хватает с эдаким народцем управиться… И вот повелеваю я тебе, князь Федор, как только покоришь ты Пермь Великую, тотчас же заставь пермян крест целовать на верность мне и наследникам моим, да будут они подданными моими, наравне с другими подвластными мне народами.
– Постараюсь исполнить указ твой, государь, – наклонил голову Пестрый.
– А дядьки да подьячие, коих я придам тебе, разведуют да распишут, сколько дымового с них брать придется, окромя дани воинской. А ты им охрану давай, как полагается.