Но Пестрый был опытный воевода, не терявшийся ни при каких обстоятельствах. Нападение в лоб не удалось благодаря отчаянности новгородцев, опрокинувших отборных латников, пущенных для первого удара. Это его огорчило, но не лишило присутствия духа. Он въехал на своем белом коне в самую гущу воинов и закричал веселым голосом:
– Ловко, ловко, братцы! Выманивайте, выманивайте их сюда! Пускай они из лесу выползают!.. А вы, други мои, Толбузин, Беклемишев, Бабич, Гребенка, – обратился он к отрядным начальникам, быстро подбежавшим к нему, – ведите людей своих обходом на Изкар, чтоб, значит, с боков его оцепить. Вы, Толбузин с Беклемишевым, направо идите, а вы, Бабич с Гребенкой, налево. А там уж увидите вы, что делать придется. Главное, вперед идите безостановочно, старайтесь врага побить, паче же всего завладеть крепостью ихнею. А ежели можно будет, новгородцев сзади турните. А я на них прямо пойду… Ну, с Богом!
Толбузин, Беклемишев, Бабич и Гребенка поспешили исполнить приказание, двинув свои отряды в обход Изкара, заслонившегося со всех сторон каменными валами и палисадами. Пестрый отвел остальную часть войска назад и, дав ратникам оправиться, снова пошел на новгородцев, продолжавших сидеть в перелеске.
Арбузьев видел, как ринулись вперед свежие ряды москвитян, растянувшихся на этот раз в длинную линию, концы которой терялись в лесу, скрывавшем действительную их численность. Впереди всех ехал большой воевода и, потрясая мечом, кричал:
– За мной, ребятушки, за мной! Порадейте во славу Божию! Поутешьте государя своего, великого князя Ивана свет Васильевича! Поборитесь с недругами злыми! Завоюйте страну сию пермянскую под нозе государя великого! А он вас без награды не оставит!..
– Рады мы за государя головы свои положить!.. – орали ратники и стремглав бежали за воеводой, показывающим им дорогу.
– Ах, дьяволы, они нас окружить замышляют, кажись! – встревожился Арбузьев и, понимая неравенство своих сил с вражьими, приказал отступить к городку, куда уже снова отхлынули пермяне, спешившие укрыться от москвитян под защиту городских укреплений.
Но бедные новгородские повольники не успели уйти благополучно, несмотря на свою изворотливость. Послышался шум справа – и вдруг на них набежала толпа неприятеля, вынырнувшего из облаков дыма и копоти, распространяемых горевшим сушняком.
– Москва! Москва! – завопили нападающие и схватились с противниками врукопашную, загородив им дорогу к отступлению.
Это были отряды Толбузина и Беклемишева, зашедшие в тыл партии Арбузьева, не ожидавшей появления врагов с этой стороны.
Арбузьев оглянулся кругом. Положение было безвыходное. Сзади, от болота, наступал сам Пестрый с главными силами, валившими за ним густыми рядами; от Изкара напирали Толбузин и Беклемишев, кричавшие своим воинам:
– Рубите, колите, братцы! Изничтожайте изменников новгородских!.. Этих-то нам и надо побороть, а пермячишек мы поразмечем не в кою пору!.. Ну, раз! Ну, раз!
– Ну, два! Ну, два! – рявкнул Арбузьев, расслышавший в шуме битвы голоса московских начальников, которых он ненавидел всеми силами своей души. Глаза его вспыхнули гневом и яростью, кровь забурлила в нем, как кипяток. Он крикнул своим сотоварищам: «За мной, братцы!» – и кинулся навстречу москвитянам, преградившим им путь к Изкару.
Произошла ожесточенная сеча, закончившаяся прорывом Арбузьева с тридцатью товарищами к городку, битком набитому защитниками-пермянами, боявшимися вступить с врагами в состязание в открытом поле. Более половины новгородцев пало в схватке, дорого стоившей и Толбузину с Беклемишевым, первый из которых был убит, а второй ранен настолько тяжело, что его замертво оттащили куда-то в сторону. Простых же москвитян было убито и ранено вдвое более новгородцев.
– Ну, князья, пропало наше дело! Пропала Пермь Великая! – прохрипел Арбузьев, бросая окровавленный меч к ногам Микала и Мате, встретившим его у городских ворот. – Невмоготу нам бороться с врагом… Не можем мы одни Москву отгонять… И то уж, слава Богу, до сытушки поработали мы, полили своею кровью землю пермянскую… А ратники ваши, как зайцы, от врага бегут! А эдак ведь с москвитянами воевать не приходится!..
– Что ж поделаешь, Василь Киприянович, – сконфуженно отозвался Микал, потупляя глаза в землю. – Не привычны наши люди стенка на стенку биться. У нас больше из-за валов сражаются, чтоб, значит, можно было укрыться где…
– Да ведь укрытий-то и там довольно было! Только знай из-за срубов стрелы пускай да отпихивай москвитян рогатинами, ежели уж слишком близко подойдут они… А ваши – куды тебе! Сейчас же сушняк запаливать начали да удирать от врага без оглядочки… Просто глядеть было стыдно на ваших воителей! А туды же, бахвалились раньше, что положат головы за князей своих да за страну родную!..
– Горе, горе одно, Василь Киприянович! – вздохнул Микал, покраснев от негодующих слов новгородца. – Не думал я… не ждал такого страму… Просто хоть топись со стыда, таково тяжело теперь сердцу моему!.. А ты, кажись, поранен изрядно, а?
– Рука моя порублена правая, шибко порублена. Не могу я мечом владеть. И грудь в двух местах проколота… копьем, что ли… Не помощник я вам теперича, князья именитые. Хочу я от вас уйти подобру-поздорову. Соизвольте лишь лодки мне дать с товарищами моими, кои в живых еще остались. И они тож порублены порядочно, не могут вам службу служить. Уплывем мы на Волгу на матушку из места сего, полечимся от ран на воздухе вольном. А вам мы желаем всякого счастия, паче же всего победы над лютыми ворогами… Только по совести говорю я вам, князья любезные, плохи ваши дела, ой как плохи! Не управиться вам будет с москвитянами… Попомните слово мое…
– А может, удержимся еще в Изкаре? – перебил Мате, с гордостью поглядев на свои городские укрепления. – У меня ведь все приготовлено к встрече врага… Камней да бревен хватит, чтобы москвитян давить…
– Что ж, дай вам Бог! – ответил Арбузьев слабым голосом, чувствуя, что все более и более изнемогает от ран. – А нам вы лодки дайте… до Колвы проводите… Простите, что мало вам послужили… У меня уж в глазах темнеет… Эх, до чего дошло!
И он потерял сознание.
Микал приказал ближайшим десятникам проводить израненных новгородцев до Колвы, дать им лодки, положить туда необходимое количество припасов и отправить вниз по течению, о чем и просил Арбузьев. О дальнейшем добрые молодцы должны были позаботиться сами.
– Жаль мне Арбузьева, ах как жаль! – сказал Микал, провожая глазами группу удалых повольников, плетущихся за своим предводителем, которого несли на руках четверо дюжих пермяков. – Крепко за нас он стоял… за нас и пострадал, бедняга!..
– Теперь мы одни остались, князь Микал. Отслужили свою службу люди новгородские… Ну, да бояться нам нечего в Изкаре! – тряхнул головой Мате, считавший свой городок неприступной твердыней. – Москвитяне не сразу нас достанут отсюда!.. Пусть только сунутся они… мы им покажем себя! Посмотрим, как они кверху полезут! У нас ведь камней да бревен хватит, чтобы их давить!..
– Хватит-то хватит, вестимо… но все-таки… – начал было покчинский князь, но, не договорив, махнул рукой и направился к городским воротам, где замечалось какое-то движение.
Мате последовал за ним.
Изкар действительно в те времена – даже помимо мнения князя Мате – считался хорошею крепостью, обладавшей всеми средствами для обороны. Гора была крутая и высокая, усыпанная крупными камнями сверху донизу, от которых городок и получил свое название (изкар – каменный городок). Склоны горы были тщательно чищены от всякой поросли, могущей служить прикрытием наступающему врагу, которым могли быть и вогулы, и остяки, и татары сибирские, не говоря уже о московских завоевателях, грозивших теперь осадой или приступом. Подступы к городку, таким образом, обстреливались со всех валов и башенок крепости, имевшей еще такое важное орудие для борьбы, как бревна и камни, собранные в громадном количестве.
«Пожалуй, на каждого москвитянина по камню хватило бы, – подумал Мате, проходя мимо гор этого своеобразного ратного снаряда, радовавшего его взоры, – только бы головы свои они подставили…»
Но москвитяне своих голов не подставляли, а, напротив, осторожно обходили всю гору, заставляя бежать перед собой последние партии пермян, остававшиеся вне городка. На приступ они сразу не шли, а сначала знакомились с местностью, выглядывая, нет ли какой лазейки, удобной для проникновения в Изкар. В воздухе реяли стрелы, пускаемые с обеих сторон, но никому не причинявшие вреда по причине дальнего расстояния…
Подойдя к городским воротам, Микал и Мате увидели, что как раз напротив них, далеко внизу, у подошвы горы, появилась большая толпа неприятеля и копошилась над сооружением какого-то сруба из легких жердей, заготовленных ранее изкарцами для домашних надобностей. Основанием сруба служили три толстых бревна, поставленные на круглые обрубки дерева, могущие свободно катиться по земле… Работа положительно кипела под руками москвитян, пользовавшихся готовым материалом для устройства своего загадочного сруба, выраставшего с каждой минутой. Осажденные терялись в догадках, не понимая, какую цель преследуют враги, воздвигавшие нечто вроде прикрытия от стрел и камней, грозивших посыпаться на них сверху.
– Для чего они сруб строят, а? – недоумевал Мате, поглядывая то на Микала, то на Бурмата, то на других воевод, удивлявшихся не меньше его. – Неужто боятся они стрел наших, а? Как вы думаете?
– Да, что-то такое… – неопределенно промычал Микал. – Видать, что неспроста они стараются…
– Неспроста, ой неспроста суетятся они тут! – поддержал Микала Бурмат, не спускавший глаз с таинственного сооружения неприятеля. – Как бы не вышло чего… Москвитяне ведь хитры на выдумки…
– Пусть только полезут они сюда! У нас ведь камней да бревен хватит, чтоб их давить!.. – воскликнул Мате, считавший камни и бревна главным оружием, которым он думал победить москвитян. – Пусть только полезут они!..
Но торжествующий голос Мате сразу осекся, когда он понял наконец замысел лукавого неприятеля… Все стояли потрясенные и растерянные, чувствуя, как у них поджилки затряслись со страху… Микал только и мог пробормотать: «А, вот оно что… выдумка какая!..» – и бессмысленным взором глядел вниз, где творилось что-то странное, непостижимое, удивительное.