Рубан АлександрСон войны
Александр Рубан
Сон войны
(журнальный вариант)
Маме
1
Наконец он проснулся.
- Снятый, - сиплым фальцетом представился он после паузы. - Серафим Светозарович. Разнорабочий... - Откашлялся, харкнул куда-то рядом и продолжил в басах: - Можно просто Сима.
Я отвернулся от окна (за которым были все тот же столб номер двести какой-то на перегоне Березино-Бирюково, все та же никлая серая нива до горизонта и все та же цепочка странно неподвижных одинаковых человеческих фигурок на расстоянии двух-трех сотен метров от насыпи) и посмотрел на попутчика. "Просто Сима" лежал ничком на верхней полке напротив - там, куда мы с Олегом положили его вчера, и с любопытством глядел на меня, свесив квадратную, в опухлостях и складках, физиономию.
- Доброе утро, Сима, - сказал я ровным голосом и опять повернулся к окну.
Танечка с Олегом куда-то вышли из купе, а разговаривать с этим типом после вчерашнего мне не хотелось. Но было надо.
- А я тебя помню, старик! - радостно заявил Сима и заворочался наверху, не то усаживаясь, не то собираясь спуститься. - Я же тебя угощал!
"И черт меня дернул принять твое угощение", - подумал я, а вслух сказал, глядя на тот же столб:
- Вы угощали всех, кто был в вагоне-ресторане. Как потом выяснилось, за мой счет.
Ворочанье наверху прекратилось.
- Это как? - помолчав, озадаченно произнес Сима.
"По-хамски!" - чуть было не отрезал я. Однако сдержался и объяснил подробнее:
- При вас было всего две тысячи, и вы не вязали лыка. Я тоже был "подшофе", хотя и не до такой степени. А поскольку мы сидели за одним столом и беседовали вполне дружески, официанты увели меня на кухню и там заставили оплатить счет. Ваш.
Я взял со столика заранее приготовленную бумажку и, не глядя, сунул ему наверх.
- Сколько там? - хмуро осведомился попутчик и опять заворочался. Счет он принимать не спешил.
- Двадцать одна, - сказал я. - Минус две, которые нашли у вас. Минус полторы за мой обед вместе с вашим угощением. Итого - семнадцать тысяч пятьсот.
- Вот сволочи! - выругал Сима непонятно кого. - И ты заплатил?
Я пожал плечами и кивнул, все так же глядя в окно.
Он снова харкнул, пошелестел бумажкой и уронил ее вниз. Она влажно шлепнулась на столик передо мной.
Хам!..
Я скрипнул зубами и промолчал.
Сима грузно спрыгнул на пол и, охнув, схватился руками за голову. Квадратное лицо его перекосилось, деформируясь в криволинейный параллелограмм.
- Слушай, старик... - просипел он наконец. - Почему стоим, не знаешь?
- Не знаю. Еще ночью встали. Вы мне деньги вернете или нет?
- А почему солдаты? - Он навалился на столик и стал дышать рядом, вынудив меня вжаться в угол. - Ведь это солдаты?
- Не знаю, - сказал я сквозь зубы, хотя и сам давно уже понял, что это солдаты. - Я вас о деньгах спрашиваю.
- Мамочка-родина! - воскликнул он почти трезвым голосом, игнорируя мой вопрос и щурясь в окно. - "Шилка"! И вон еще... А там что за дура?.. Гадом буду, "град"! Чего им тут надо?
- На битву пригнали, - объяснил я, не без яда в голосе. - За урожай. Вы же видите: конец октября, а хлеба не убрали!
Сима недовольно зыркнул на меня и выпрямился.
- Все шутишь, интеллигенция, - буркнул он запустив руку за ворот свитера и скребясь там. - Гляди, дошутишься... Нет бы узнать, что и как, а он шуточки. Ты хоть узнал, когда мы дальше поедем? Или мне, больному, идти самому узнавать?
- Серафим Светозарович! - сказал я. (Мне очень хотелось назвать его как-нибудь по-другому, но я решил, что так будет ядовитее...) - Ответьте мне честно: могу ли я рассчитывать на то, что получу обратно мои семнадцать тысяч пятьсот рублей?
- Люблю настырных! - одобрительно сказал Сима и уселся, даже не отогнув матрас, прямо на Танечкину постель.
- Да верну я тебе твои "бабки", верну, не дрейфь!.. - Сима выпростал наконец руку из-под свитера, задрал его и поскреб живот, розово прущий наружу из-под рубахи. - Но не сейчас.
Он опустил свитер, резко поднялся и снова охнул. Постоял, закатив глаза и держась за голову, потом поднял руки и стал осторожно стаскивать с багажной полки свой туго набитый рюкзак.
Деньги у него были: толстая пачка потертых соток и, кажется, даже несколько тысячных, и я облегченно вздохнул. Однако Сима, не пересчитывая, согнул пачку пополам и сунул ее в карман штанов. Потом он извлек из рюкзака две бутылки водки. Одну из них кинул на Танечкину постель, а вторую со стуком поставил передо мной на столик.
- На! - сказал он мне щедрым голосом. - Владей!
- Спасибо, - язвительно поблагодарил я. - И это все?
- По старой цене! - сообщил Сима, завязывая рюкзак. - Так что, считай, задаром. Остальное потом, если живы будем.
Он выпрямился и ногой задвинул рюкзак под столик. Взял со столика оплеванный ресторанный счет, взял свою бутылку, обтер ее и бросил счет на пол.
- Я бы вернул тебе твои "бабки", Петрович, - продолжал он. - Прямо сейчас вернул бы - но нельзя, понимаешь? Они сегодня еще нужны будут, жопой чувствую!
- Это ваше самое чувствительное место? - осведомился я.
- А вот завтра они уже никому будут не нужны, - поучающе продолжал Сима. - У тебя еще "бабки" остались?
- Не ваше дело!
Я отвернулся к окну. Фигурки солдат на сером поле были все так же до странности неподвижны, и обе "шилки" все так же стояли как вкопанные, задрав к небу все свои черные спички стволов. И лишь возле "града" (если это был "град") происходила некая зловещая, потому что беззвучная, суета... Странно: как я сумел прозевать появление этой техники? И непонятно, откуда она появилась - разве что упала с неба или выросла из-под земли. Ведь было видно, что поникшая серая нива поникла сама по себе, нигде не была истерзана этим тяжелым, грохочущим, рвущим землю железом, предназначенным убивать. Да и сейчас не было слышно никаких звуков, не только снаружи, но и внутри вагона. То есть, вообще никаких, кроме Симиного сопения рядом.
Он снова сел на Танечкину постель и стал шарить ногами по полу, ища свои ботинки.
- Я пока обуюсь, - сообщил он, - а ты пока сумку поищи. У Танюхи где-то пустая сумка была - большая такая, болоньевая. С "Аэрофлотом"...
Я демонстративно улегся на спину, заложил руки за голову.
- Идите куда собрались, Сима, - сказал я. - Я устал от вас. Если что узнаете о причинах задержки, будьте добры, расскажите.
- Фиг тебе, Петрович! Вместе пойдем.
От прямого насилия меня спасло появление Танечки и Олега: при них Сима почему-то робел... Может быть, потому, что Олег был его на полголовы выше и в три раза уже в бедрах при равной ширине плеч, а свои любовно взращенные мускулы носил не только для декорации.
Олег был очень правильным молодым человеком: не пил, не курил, избегал жаргонных словечек, занимался четырьмя видами спорта и учился на брокера. И если он не пропустил даму вперед, значит, у него на это были веские причины.
- Извините, Танечка, - сказал он, едва откатив дверь купе, - вам придется подождать, пока не выветрится.
Войдя, он сочувственно улыбнулся мне, движением руки устранил с дороги Симу, скатал Танечкину постель и забросил ее на багажную полку.
- Сядь вон туда, - сказал Олег, еще одним движением руки передвигая Симу в угол у двери, - и постарайся не дышать.
Сима хмыкнул.
- Ты лучше расскажи, чего узнал? Из-за какого мы тут...
Он не договорил, потому что Олег зажал его губы ладонью.
- Действительно, Олег, - поддержал я Симу. - Вы бы с нами поделились информацией, а то мы тут сидим, ничего не знаем.
- Конечно, поделимся. - Олег улыбнулся мне, споро наводя порядок на столике. - Всем, что имеем... Танечка! - позвал он, выглянув в коридор. По-моему, уже терпимо... Давайте сумку.
- Танюха! - оживился Сима. - Молодой меня заразой обзывает! Ты его за это к телу не подпускай, а то обижусь.
- Дурак! - сказала Танечка, входя и садясь рядом со мной, напротив Симы.
Я поспешно отвел глаза, потому что средняя пуговка на ее блузке расстегнулась. Бюстгальтеры Танечка, видимо, никогда не носила - не было, знаете ли, нужды.
Олег между тем раскрыл Танину болоньевую сумку с эмблемой Аэрофлота и стал выкладывать ее содержимое на столик. Содержимого было немного, и оно было странным. Четыре кусочка хлеба (тоненьких, явно ресторанной нарезки), четыре баночки аджики и десятка два плоских стеклянных баночек с черной икрой (из них Олег выстроил четыре одинаковые стопки, и одна баночка при этом оказалась лишней).
- Все, - сказал он, сев напротив меня и аккуратно складывая сумку. - На это ушли все наши наличные деньги. Танечкины и мои.
Сима молча протянул свою лапу, взял лишнюю баночку, повертел ее перед глазами и положил обратно.
- Видал, на что "бабки" тратят, ослики? - сказал он мне. - Я же говорю: мусор!
- А у вас, как я понимаю, денег уже не осталось? - спросил Олег.
- Рублей триста, - сказал я и посмотрел на Симу.
Сима сидел, сунув руки в карманы, и смотрел в потолок.
- Да, это не деньги, - согласился Олег. - Разве что покушать, если успеете: там пока еще кормят. А на вынос - только вот это... И воды никакой. Было сухое вино и пиво, но их уже разобрали, нам не досталось.
- А в титанах? - подал голос Сима.
- Титаны пусты. Утренний чай был последним: по расписанию мы в шесть вечера должны быть на месте.
- Но почему... - Мне пришлось сглотнуть подступивший комок, чтобы продолжить. - Разве это надолго? Что случилось?
- Посмотрите в окно, - Олег пожал плечами, - и вы узнаете все, что знают другие.
- Война?
(Не знаю, кто задал этот вопрос - я, или Сима. Кажется все-таки, я.)
- Сомневаюсь, - ответил Олег. - Хотя есть и такая версия.
- Версия... - повторил я. - Почему версия? У вас что, нет никакой информации? А проводники что говорят? А радио?