Устье Суры. Июнь 6862 года
Русских ли князей, ордынских ли ханов, иных ли властителей больших и малых народов при первом взгляде на Цепель обязательно охватывает трепет. То возникает не страх, скорее удивление: дикие черемисы, лесной народ, поклоняющийся пням, отвергающий единого бога и весьма непоследовательный даже в своём многобожии, такой мощной крепости воздвигнуть по их представлениям не может.
Однако Цепель стоял, возвышаясь глыбой у слияния Волги и Суры. Даже видавших виды людей он поражал размерами. Его северная стена, обращённая к нижегородцам, имела пять сотен шагов в длину. Прочие стены мало уступали главной. Высота укреплений была невелика, но гора, на которой стоял город, подпирала небо, из-за чего он отбрасывал длинную тень, и тень эта переползала через Суру, накрывая сумраком нижегородские земли.
Город не уступал в величии русским или булгарским столицам. И хотя крепость не венчали купола с крестами, не протыкали облака минареты и не сияли мрамором многобожные храмы, она заставляла считаться с собой любого владыку.
Что уж говорить о простом ратнике, которого судьба с суровым лицом сотника занесла на заставу как раз против Цепеля.
– Поди, смени Дьячка, – приказал Кисель молодому помощнику.
– Ночь уж скоро, – проворчал тот. – Один чёрт ничего не видно. Луны нет, какой толк на дереве сидеть?
– Слушать будешь, – ответил старшина. – А чёрта к ночи не поминай.
Бычок поворчал ещё самую малость, но смирясь с неизбежным, поплёлся на берег Суры.
Помощники Киселю достались аховые. Потому сотник и определил обоих в дозор, что не ждал от них пользы в бою. А здесь воевать не нужно, главное – предупредить вовремя. Сам сотник с конным отрядом обосновался в Чернухе, и наезжал время от времени, проверяя заставы.
Кисель в тени мрачной крепости просто терялся. Река не казалась ему серьёзной преградой, а разговоры о мире с черемисами вызывали сомнение. Кто их знает, этих князей. Они могли заключить сделку во имя великой цели, но не станут долго ругаться из-за лихого, свершённого ради удали, набега какого-нибудь черемисского отпрыска на троих безродных нижегородцев.
По очереди они сидели в гнезде на высокой сосне, а в дюжине шагов от неё, у намеченной к строительству засеки отдыхали. Поставили небольшой шалаш, развели костёр в ямке. Всё бы хорошо, но и на дереве, и возле костра, и в шалаше во время сна, их не оставляла тревога. Ещё бы. Втроём против эдакой громадины.
Не удивительно, что Кисель перепугался не на шутку, когда из-за деревьев показалось бородатое лицо старика, а внимательные, обрамлённые мелкими морщинками глаза уставились на отдыхающих нижегородцев.
Кисель потянулся к топору, но старик, уверенно шагнув вперёд, остановило его взмахом руки.
– Не горячись, воин, мы пришли с миром.
Мы?
Действительно вслед за стариком на полянку вышла молодая девушка и парень в необычной для здешних мест одежде и тряпичной шапке.
Кисель всё же положил ладонь на рукоять топора.
– Кто такие будете? – спросил он, стараясь выглядеть строго.
– Прохожие мы, – сказал Сокол. – Из Мещеры.
Мещера считалась союзником, но таким же ненадёжным, как черемисский Цепель.
Видимо, судьбе было угодно превратить мелкую заставу в заезжий двор. Не успели странные гости подогреть пищу, как с гнезда долетел свист Бычка. Не тревожный свист – предупреждающий.
Скоро появился и сам Бычок, а вместе с ним к костру вышел суздальский княжич Борис, сопровождаемый неизменным своим спутником – боярином Васькой Румянцем.
Борис обнял Сокола, а Кисель, шикнув на Бычка, отправил того обратно на сосну.
– Ну вот, – улыбнулся Сокол. – Тут полмира к тебе на свадьбу стекается, а ты по пограничью бродишь.
– Успеем ещё к свадьбе-то. А ты чего без вурдов своих пришёл?
Борис подмигнул Румянцу. Тот поморщился.
– Дела у них, – улыбнулся Сокол.
Из шалаша на шум выбрался заспанный Дьячок. Увидев князя, боярина и сонм разнообразных гостей, сторож ойкнул и вернулся обратно.
Борис больше не был княжичем. Он стал настоящим князем.
– Отец пожаловал мне Городец, а к нему тяготеют и эти земли. Так что мне и черту предстоит возводить. Думаю, для начала по части Пьяны засеку устроить, да по низовьям Суры. Здесь и для городка место уже присмотрел. Теперь, даже если не отобьёмся, так загодя предупреждены будем. Да и соседям поможем.
Сокол понял замысел княжича. Степная лавина часто срезала здесь нижегородский угол, чтобы, не втягиваясь в осаду большого города, вырываться на просторы русских земель. На Муром, на Владимир, на Москву.
Черта, таким образом, не только прикрывала нижегородские земли, но и мешала внезапному нападению на соседей.
– Если от Мурома навстречу нашей засеку поставить, то и вовсе закроем лазейку.
– Черемисин идёт! – предупредил Бычок.
Оказалось, что скопление важных людей не укрылось от глаз обитателей Цепеля. Пока они разговаривали, через Суру перебрался старик. Судя по одежде – мариец. Судя по утиной лапке на шее – жрец или правитель, а может, и то и другое в одном лице. Он пришёл на заставу один и, казалось, ничуть не боялся большого отряда. Сокол приветствовал старика по-марийски. Тот ответил по-русски и спросил без предисловий:
– Ты Сокол? Тебе назначено на место Вараша вставать?
– Посмотрим, – возвращаться к раздумьям о навязанном долге чародею совсем не хотелось.
– Зачем русским князьям помогаешь? – спросил старик, и вновь без каких-либо предисловий.
Нисколько не стесняясь Бориса и его людей, мариец говорил по-русски. Не из вежливости на чужом языке говорил, скорее зацепить желал православного князя. Ведь Сокол вполне понимал и марийскую речь, что дал понять приветствием.
– Не против вас помогаю, – возразил чародей. – От степняков, а пуще от московской угрозы.
– Ну и незачем в чужие свары встревать, – старик сурово глянул на Бориса.
Князь улыбнулся в ответ и решил вставить слово.
– Мы договорились с Бородой, что за Суру не сделаем и шага. Ваши сёла на обоих берегах останутся под вашей рукой. Ваши моленья, где бы они ни находились, будут в безопасности.
– Пондаш избран кугузом не для того, чтобы земли граничить. Он воин, его дело война. Людей разобрать не трудно, богов тем более, гораздо труднее поделить леса со всем, что растёт в них, и что живёт. Чем больше людей, тем хуже охота. А твои соплеменники не уважают наших запретов. Они бьют зверя, когда хотят и сколько хотят.
– Но мы не посягаем на ваши угодья…
– Мой предок кугуз Ханаан привёл сюда людей из Москвы. Он отступил, надеясь завоевать этим мир. Он отказался принести богам жертву, которая бы дала его людям победу. Он ошибся. Очень скоро вы пришли следом. Скажи князь, вы когда-нибудь остановитесь? У вас есть представление о некоем пределе? Что вот, мол, досюда и хватит. Или вы желаете захватывать всё, пока не упрётесь в Великий Океан по всем четырём сторонам мира?
Борис думал долго.
– Я могу говорить только за себя и отчасти за своих потомков. И я говорю: дальше Суры и Керженца для нас земли нет. И я говорю: все твои соплеменники, кто живёт по эту сторону черты, не будут иметь притеснений ни в вере, ни в языке, ни в обычаях.
– Хотелось бы надеяться, князь. Многие твои предшественники клялись в вечном мире, но не выпало года, чтобы обошлось без войны.
Глава XXVI. Генуэзская крепость
Чёрное море. Июнь 6862 года
Смерч и море. На языке славян эти два слова созвучны с гибелью. И судно – суд, унёсшее людей от берега, их единственного защитника, готовилось вынести роковое решение.
Таких бурь мещёрцам видеть не доводилось. Казалось, небо упало, и волны пробивали его, вынося корабль за пределы мироздания. Только высокий вьющийся столп смерча показывал, что стихии не смешались совсем, и небеса по-прежнему держатся на положенном месте, лишь посылая вниз страшных ратников своего гнева. И нет у лесных народов богов, ответственных за эту напасть, не к кому им обратиться с мольбами или угрозами.
Всё случилось внезапно, как только они вышли из пролива. Не ведая морских примет, мещёрцы прозевали бурю. Кафинское море совсем не зря именуют ещё и Чёрным. Когда мгла обступила корабль с трёх сторон, удирать стало уже поздно.
Лоч едва успел убрать парус. Тот, однако, проявил норов. Будучи почти спущенным, вдруг взбрыкнул, хлестнув человека. Только расторопность вурдов позволила уцелеть им обоим. Быстроног поймал старшину у самой воды, а Власорук бросился на полотнище, придавив его телом к настилу. Лоч раскровенил нос и сломал о перекладину руку, парус пострадал меньше. Возможно, вурды спасли их всех. Если кораблю суждено выдержать бурю, без паруса и мачты в открытом море ему всё равно долго не продержаться.
Купцы, меняя друг друга, сжимали правило. Они срывали с ладоней кожу, одновременно пытаясь встретить носом волну и отвести корабль от жуткого хобота смерча, пьющего и пьющего море. Опыта мореходства у всех троих кот наплакал, разве что Чунай чего-нибудь стоил. Выручал Питер – единственный из всей ватаги, кто попадал уже в подобные переделки.
Тогда на Цне увидев в ладье Тарона моряка-англичанина, многие неодобрительно косились на Рыжего. Он известен был своими выдумками и проворством на весь город, но тут товарищи усомнились – как бы он сам себя не перехитрил в итоге. Питер был чужаком. Но не это самое главное. Ватажники чуяли, что груз, который они взяли на паях, имел не слишком чистое происхождение. Они были суеверны и опасались, что иноземец может привести за собой хвост тех бед, которые уже настигли предыдущих владельцев.
Сейчас каждый мог заявить, что англичанин, по крайней мере, отработал свой хлеб. Несколько раз он просто-напросто спасал корабль, доворачивая правило до нужного угла. Купцы менялись, а он всегда стоял рядом.
Остальные укрылись под помостом. Корабельное чрево было достаточно просторным, чтобы вместить всю ватагу, припасы и груз. Рыжий и здесь угадал с выбором. Корабль Тарона держался на море лучше плоскодонки Ондропа или ветхой ладьи Чуная. А ведь многие поругивали предводителя, когда пришлось ставить тяжёлый корабль на колёса и тащить волоком по степи куда больше обычного – верховья Цны не подходили для его глубокой осадки.
Ушан стоял на носу и, держась за снасти, всматривался в небеса. Он даже не пытался бросить вызов стихии. В круговерти воды и ветра, среди сполохов и подсвеченных с изнанки туч, он хотел увидеть судьбу. Тщетно. Будущее не читалось совершенно, точно сами боги ещё не вынесли окончательного решения, ожидая от людей последнего подвига.
Внимание волхва привлекла необычная для царящего мрака белесая тучка. Она металась среди чёрных собратьев, точно воробышек, угодивший в стаю злобного воронья. Даже на расстоянии серый комочек казался мягким и тёплым, он словно источал запах дома.
Ушан шевельнул губами, подзывая тучку к себе. Та радостно дёрнулась, резво пошла на зов, уклоняясь по пути от тёмных хищников. Стали различимы отдельные пряди, сплетённые умелыми чарами. Да, он не ошибся, клочок тумана принёс весть из дома.
Волхв, пошатываясь, добрёл до кормы. Посмотрел на купцов, на Питера. Ничего не сказав им, протиснулся в лаз и задвинул крышку. Благодаря плотно подогнанным доскам настила, внутри было относительно сухо. Зато болтанка превращала тесное укрытие в настоящие мельничные жернова. Сорванные с привязи припасы, люди сталкивались друг с другом, бились о корабельные бока и рёбра, а во время спуска с особо крутой волны отрывались, и некоторое мгновение парили без всякой опоры. Одинокий, растянутый на верёвках светильник, подсвечивал это мельтешение тусклыми пятнами. Только корчаги с драгоценным грузом были укреплены намертво, и вдобавок переложены плетёными коробами с сеном. Но буря грозила скоро сорвать и их, будто желая вовлечь всё, что можно во всеобщую дикую пляску.
Ушан высмотрел в полумраке Рыжего. Тот скакал среди своих гончарных поделок, пытаясь одновременно удержать груз, самого себя и содержимое брюха. Поймав миг равновесия, молодой колдун втиснулся между товарищем и корчагой.
– Весточка от Мены пришла, – сообщил он, сгоняя ладонью с волос солёную воду.
Стены, хоть и скрипели, всё же слегка приглушали рёв бури, и разговаривать здесь можно было без надрыва.
– Ну? – выдавил через силу Рыжий.
– Нас преследуют. Видимо, объявился настоящий хозяин груза.
Очередное падение в пучину прервало разговор. Когда вещи и люди вернулись, многое поменялось местами. Каким-то чудом рядом с собеседниками появились оба вурда. Рыжий приготовился услышать какое-нибудь язвительное словцо. Но тем сейчас было не до насмешек. Волосатые рожи скрывали бледность. Правда, то была бледность, вызванная не страхом, а только хворью от качки.
– А поточнее нельзя?
– Мена не угадала с погодой, – пояснил волхв. – Её облачко сильно потрепало в дороге. Я смог прочесть только тревогу за нас и смутные намёки на погоню. И ещё – какие-то подозрения насчёт нашего груза.
– У меня самого этих подозрений хоть ложкой ешь, – проворчал Рыжий. – В конце концов, с нами Питер. Можем прижать его, когда всё утихнет…
Он задумался. Тем временем, корабль опять тряхнуло, и вурды покинули их общество, так и не вставив в разговор хотя бы невнятного мычания.
– Чтобы начать боятся погони, нужно сперва как-то выжить в этом аду, – Рыжий наконец облёк свои размышления в слова.
– Брось, – улыбнулся Ушан. – Бывает и поскверней.
Ещё как бывает! Четверть часа спустя в дыре возникла голова Ондропа.
– На вёсла! – завопил купец, перекрывая грохот бури. – Смерч подступает!
– Пророк, чтоб тебя! – ругнулся Рыжий на Ушана.
Все, кто не пострадал серьёзно от качки, бросились к лазу. Раненые смотрели им в спины с завистью. Если корабль потонет, они-то сами окажутся в западне.
– Вяжитесь к лавкам верёвками, – распоряжался наверху Питер. – Гребите, что есть силы и не смотрите по сторонам.
Разумеется, все тут же принялись осматриваться. Смерч подошёл совсем близко. С корабля ощущалось сопение огромного хобота. Купцы не верили, что можно уйти от погибели греблей – человеческие силы ничтожны в сравнении с мощью стихии. Вёсла то черпали пустоту, то погружались в воду на возврате. Но Питер настаивал. Сам он приспособил кусок толстины вместо паруса, распяв его между мачтой и краем. Небольшого, с коровью шкуру, лоскутка хватило, чтобы утащить корабль чуть в сторону.
– Погоня, говоришь? – ворочая веслом, Рыжий злился на весь белый свет. – А я вот подумал, не связано ли с преследованием это бедствие. Может, нас хотят задержать?
– Хм, – произнёс Ушан (отчётливо хмыкнуть в рёве стихии само по себе не просто). – Разве что истинными хозяевами пряностей являются сами боги…
Два дня спустя потрёпанный корабль вынесло к берегу, на котором в сени каменной крепости стояла убогая рыбацкая деревушка.
Пережитое в море малость остудило жажду наживы, с которой мещёрцы отправлялись в путь. Они ступили на твердь в полной готовности посвятить оставшуюся жизнь исключительно благим деяниям. Сгрудились вокруг корабля, как стая побитых псов. Вурды, которых близость гибели потрясла не так основательно, стали подтрунивать над товарищами.
– Небось, надавали в страхе зароков да обетов, теперь до самой смерти не расплатятся, – начал Власорук.
– А не нарыть ли нам пещер в этой горе, да не податься ли в дервиши? – предложил Быстроног.
– Гора рухнет вместе с крепостью, – ответил Власорук. – Лучше собрать весь наш воск и слепить из него пудовую свечку. Поставим её во спасение от ужасов пучины.
При упоминании о грузе Рыжий встрепенулся.
– Кстати, – сказал он мохнатым приятелям. – Ещё раз увижу, что вы мёд из корчаг таскаете, головы ваши пустые на поплавки рыбакам отдам.
Тарко и Тарон отправились на разведку. Порасспросив жителей деревеньки, которую те называли колонией, договорились с ними о постое. Гостеприимные рыбаки даже не заикнулись о плате. За ранеными пришли сразу. Их перенесли в дом местного врачевателя и окружили заботой. Всех остальных согласились разобрать по семьям.
Из разговора выяснилось, что в селении жили греки, потомки бывших хозяев побережья, а в крепости обитали генуэзцы. Они который год пытались вдохнуть новую жизнь в развалины эллинов, но ордынцы оспаривали их право на это. Битвы шли с переменным успехом. Недавний мор на время приглушил вражду, основательно проредив и ту и другую стороны. Теперь борьба за власть разгоралась вновь.
Верховодил в колонии выборный голова. Породистые эллинские властители давно повывелись по эту сторону моря, и староста ничем не отличался от обычного рыбака. Он подошёл к кораблю вместе с Тароном и пригласил гостей вечером на общинные посиделки.
Не успели мещёрцы разместиться, как из крепости на тощей лошадке примчался чиновник. Он потребовал уплаты портового сбора. Пока ватажники с нарочитым шумом разыскивали Рыжего, который, совсем не спеша объявляться, копался в недрах корабля, в селение пожаловал и представитель кочующей по соседству орды. Этот, скосив взгляд на генуэзца, настаивал на выплате пошлины в пользу своего мурзы.
В Рыжем тут же проснулась природная сметка. Сталкивать лбами врагов было его излюбленным приёмом.
– Знаете что… – как бы задумался он. – Мы готовы уплатить всё положенное, но только одному кому-то. Вы уж сами как-нибудь разберитесь, кто здесь хозяин.
– Чего разбираться, – заявил генуэзец. – Это наш берег. Все торговые суда обязаны платить сбор.
– Но корабль не вошёл в порт, – возразил ордынец. – А земли за пределами городских стен принадлежат нам.
– Земли! – заострил внимание генуэзец. – Как только корабль разгрузят и повезут товар сушей, даже спорить не буду – кусайте! Но пока груз на борту, он в нашей власти…
– Но судно сейчас отнюдь не в море, – дикий с виду ордынец проявил себя на редкость грамотным законником. – Корабль ведь, случается, и на катки ставят, чтобы волоком тащить, и по реке на нём идти можно. Не так ли? Так что сам по себе он ровным счётом ничего не значит…
Рыжий мог бы заявить, что торговать в этих краях не намерен, а значит, говорить о пошлине преждевременно. Но он промолчал, не желая склонять чашу весов в пользу фрязей.
– Слушайте! – вмешался в спор Рыжий. – Я смотрю, вы покуда не готовы решить вопрос, а мы все чертовски устали. Давайте так. Нам всё одно деваться некуда. Завтра в это же время мы встретимся вновь, и я приготовлю плату. Кто из вас переспорит другого, тот и получит деньги.
Подобное хамство чуть было не объединило обоих мытников против наглого гостя, но застарелая вражда пересилила. Проворчав что-то каждый на своём языке, они разошлись.
– Надо бы сматываться отсюда, – заметил Ондроп, как только представители соперничающих властей покинули деревеньку.
– Без починки потопнем, – возразил Чунай.
– Куда сматываться-то? – буркнул Рыжий и мотнул головой на море.
Действительно, уже в паре вёрст от них бесновался тот самый ад, из которого удалось вырваться только чудом. На берег отголосками бури накатывали высокие волны, хотя здесь ветра почти не ощущалось и даже вполне мирно припекало солнце…
Вдоль кромки моря ходил Ушан. Волны порой захлёстывали его до пояса, силясь утащить в пучину, а, потерпев неудачу, оставляли на штанах обрывки водорослей и медуз. Волхв не обращал внимания, он всматривался в чернеющую даль, пытаясь разгадать причины вселенского беспокойства.
Вернулся к кораблю мрачным. Заговорил, только когда купцы разошлись, и остался один Рыжий.
– Северный ветер встретил преграду. Как будто что-то не пускает его дальше на юг, и он крутится над морем, ища лазейку. Не знаю, как долго такое продлится. Я попытаюсь отыскать выход, но…
– А ты уверен, что это не дело рук тех, кто преследует нас? – будучи на берегу в безопасности, погони Рыжий опасался куда больше чем буйства стихии.
– Я даже не уверен, преследуют ли нас вообще. Послание Мены пострадало. Возможно, она имела в виду нечто другое. Эту чертовщину с погодой, например.
– Буря и погоня – разные вещи, – заявил Рыжий. – Давай не будем всё валить в одну кучу. Вот что. Пожалуй, нам стоит переговорить с Питером.
Ушан согласился. Они отозвали англичанина в сторону и припёрли к стенке.
– Выкладывай парень, что знаешь о грузе, – сурово потребовал Рыжий.
До сих пор обо всём, что касалось пряностей, Питер хранил молчание. Отнекивался и на расспросы о собственном прошлом, да и вообще ставил себя не как товарищ в походе, а скорее как случайный попутчик.
Требование Рыжего он и теперь пропустил мимо ушей. Окинул обоих тяжёлым взглядом и, выставив вперёд плечо, двинулся прочь.
У них хватило бы сил совладать с упрямым моряком, но вытянуть нужные сведения это не помогло бы.
– Сокола бы сюда, – процедил сквозь зубы Ушан. – Старик умеет языки развязывать.
Собрание общины на поверку оказалось обычной пьянкой. Столы накрыли под открытым небом. Греки выставили вино и рыбу. Мещёрцы, в свою очередь, достали из корабельных припасов самое лучшее. Хотя гости и произвели на рыбаков хорошее впечатление, дочерей и сестёр они от греха подальше оставили дома. А может, просто нашли удобный повод надраться без женского присмотра.
Ватажники быстро отошли от страха.
– К кому тяготеет ваша колония? – спросил Рыжий старосту, похлёбывая кисленькое винцо.
– А ни к кому, – ответил тот. – Мы слишком бедны, чтобы в этом был смысл. Едва сводим концы с концами. Поставляем почти весь улов в крепость, иногда берут степняки. Но и те, и другие платят жалкие гроши. Едва хватает на дешёвое вино да на хлеб.
Мысли у Рыжего рождались в любой обстановке, а уж во время хорошей пьянки они плодились как мухи.
– Пожалуй, совсем скоро вы сможете поднять цены в несколько раз, – улыбнулся он старосте.
– Было бы на что поднимать, – отмахнулся тот. – В такую погоду выходить на промысел – верная гибель, а возле берега много не возьмёшь.
– Это только лишний предлог запросить больше, верно? – Рыжий подмигнул ему и громко обратился к гуляющей молодёжи. – А что парни, не хотите ли заработать?
– Корабль починить? – спросил кто-то из греков. – Что ж, можно.
– Корабль? – озадачился Рыжий. – Да, пожалуй. Но я о другом.
– Рассказывай, – кивнул староста.
– При всех говорить не буду. Для дельца мне нужны два человека пошустрей.
Собеседник нахмурился.
– Брось, – успокоил его Рыжий. – Здесь нет ничего противозаконного. Ты сам сейчас всё услышишь.
Молодёжь вытолкнула из своих рядов двух рыбаков. Выходит, им и быть добровольцами. Рыжий подозвал парней и в присутствии старосты изложил дело.
– Один из вас утром сбегает до крепости и скажет тамошнему начальнику, будто ночью к нам приходили сговариваться ордынцы. Мол, спор всё равно ничего не даст, и они предложили сделку. Мы платим пошлину им, а они защищают нас от посягательства фрязей.
Рыжий обвёл парней взглядом.
– Ну а второй – понятно. Смотается к басурманам и наговорит то же самое, только в иной окраске. Ну, так как? И я заплачу, и там за сведения подкинут.
Ребята согласились. Хватанув для храбрости вина, распределили, кто куда пойдёт. Тот, кому выпало искать ордынцев, отправился сразу.
– Почто тебе это? – шепнул Ондроп на ухо.
– Пока они враждуют, никто не полезет на корабль досматривать товар. И тем более им не придёт в голову просто поделить пошлину между собой.
Хитрость Рыжего вполне удалась. На следующий день, не дожидаясь условного часа, в деревню вошёл небольшой отряд степных всадников под предводительством молодого сотника. Почти сразу же из крепости подошла дюжина копейщиков, руководимых седовласым капитаном. Оба начальника видимо уже встречались в деле, так как обменялись многозначительными взглядами и приветствиями, больше похожими на объявление войны.
Говорили они на ордынском. Корабль вместе с его грузом, как и рассчитывал Рыжий, стал вопросом второстепенным.
– Степняки требуют от фрязей покинуть колонию, – переводил Чунай. – Сами же собираются разместить здесь постоянную заставу. Латиняне, понятно возражают. Грозят продлить восточную стену и отрезать этот кусок побережья вместе с деревней. Сотник сомневается, что фрязям по средствам большое строительство. Капитан же намекает, что и с нынешних стен деревня находится под прицелом их луков и арбалетов.
Предводители ругались с полчаса. Какое-то чудо уберегло их от взаимной резни прямо посреди колонии. Видимо оба получили строгие указания от высшего начальства, а быть может, берегли силы в предвкушении более серьёзной стычки – за годы перемирия кровь застоялась. Так или иначе, отряды развернулись и умчались каждый в свою сторону. Про мещёрцев они даже не вспомнили.
Ближе к вечеру под стенами крепости стали собираться ордынцы. Степь порождала всадников неровными клубами, точно болото мошкару. Отряд за отрядом косматые воины вываливали из степных глубин. До поры они кружились на расстоянии, бросая в сторону твердыни только угрозы.
В крепости подняли тревогу. На стенах и башнях появились стрелки. То тут, то там мелькала седая грива знакомого уже капитана. Лёгкая лодка под парусом вышла из гавани и умчалась вдоль берега к Кафе.
Рыжий мог быть доволен собой.
Тем временем нанятые мещёрцами греки под покровом темноты латали корабль. Питер возился вместе с ними, давал советы, помогал. Потом отошёл в сторонку, где сидело, наблюдая за работой всё купеческое начальство.
– Пожалуй, с меня хватит, – заявил Питер. – Отсюда мне лучше отправиться прямиком домой.
Рыжий переглянулся с Ушаном. Тот кивнул.
– Так ты не желаешь дойти с нами до Константинополя?
– Боюсь, вы надолго застрянете здесь. Море в такую бурю не пересечь. А вдоль берега вас будут обирать в каждой крепости, пусть она всего из трёх камней сложена.
– Верно, – кивнул Рыжий. – Но мы решили пойти восточной стороной, а там крепостей поменьше. Возможно, заскочим в Трапезунд. Если повезёт, скинем груз там. Тогда не придётся тащиться в Константинополь.
– Тем более, – кивнул Питер. – Оттуда мне добираться дальше.
– Как знаешь. Только вот что, – протянул Рыжий. – Пока мы не выйдем в море, ты останешься в деревне. Мало ли что… но без обид, ладно?
– Лады, – кивнул тот.
День прошёл в приготовлениях к войне. Ордынцы, развернув свой стан вне досягаемости стрел, проверяли генуэзцев на прочность короткими конными наскоками. К тем подошло подкрепление из Кафы. Две небольшие галеры, битком набитые войсками. За стенами курились дымки – грелись кипятильные котлы.
Греческую колонию враждующие стороны до поры оставили в покое.
– Сегодня ночью уходим, – объявил Рыжий купцам. – Передайте остальным, чтобы готовились. Но никому больше. Особенно Питеру. Мы должны уйти тайно.
– Ночью? – Тарон беспокоился за корабль. – Мы же налетим на прибрежные скалы.
– Не налетим, – ответил Рыжий. – Ибо мы не пойдём вдоль берега.
– Но тогда… – догадка не показалась Тарону радостной.
– Да. Всё верно, – подтвердил Рыжий. – Если не вдоль берега, то остаётся единственный путь.
– Прямо сквозь бурю? – выдохнул купец.
– Об этом никто не должен узнать, пока мы не покинем деревню, – предупредил Рыжий.
Несмотря на яркий месяц, уходящий корабль латиняне прозевали. Просто потому, что зарево пожаров и суетящиеся внизу ордынцы отвлекали дозорных. Степняки накануне подтащили к крепости метательные машины, и теперь забавлялись швырянием через стены всевозможных предметов. Ордынцы не заметили бегства по той же причине – слишком уж увлеклись потехой.
– Надеюсь, твоя дорожка выведет нас куда нужно, – сказал Рыжий Ушану.
Они стояли на носу и всматривались в накатывающую на корабль гибельную пляску стихии.
– Если корабль выдержит удар моря, – ответил тот. – А главное, если кормщик выдержит направление.
К ним подошёл Ондроп.
– Зря ты, Роман, оставил Питера на берегу, – проворчал купец. – Он ненадёжен.
– Он спас всех нас во время бури, – напомнил Рыжий. – Было бы не слишком учтиво перерезать ему глотку за все труды, так ведь?
– Прежде всего, он спасал собственную шкуру, – буркнул Ондроп. – Но я имел в виду другое. Можно было просто прихватить его с собой. Выпустили бы в Константинополе без лишних хлопот. А так начнёт болтать, чего доброго.
Рыжий пожал плечами. Их с Ушаном замысел предусматривал болтливость англичанина, а возможно, и строился на нём.
Питера не терзала совесть, когда он получал плату от толстого коменданта, к которому привёл его седовласый капитан. Англичанин пошёл с лесовиками, чтобы вырваться из чёртовой страны и сбить со следа погоню. Он сделал это. А предательство стало лишь очередным шагом на пути к дому. Да и можно ли назвать предательством продажу скромных сведений о грузе уже ушедшего корабля?
Питер с самого начала не сомневался, как ему поступить. Он нанял у греков лодку, едва корабль Тарона скрылся в ночи. Крепость находилась в осаде с суши, но со стороны моря в неё можно было попасть довольно легко.
– Что до остального, – сказал начальник крепости, выпроваживая гостя. – Тебе придётся обождать, пока не утихнет свара. Ты, конечно, волен купить место на любом корабле, но ни один из них не покинет гавань без моего приказа. А приказа я не отдам, пока продолжается осада. Каждый человек сейчас на счету.
Открыв дверь, он добавил:
– Советую и тебе поступить на временную службу, тогда, по крайней мере, не придётся платить втридорога за еду. Солдатам же гарнизона паёк обеспечен. Подумай. Обывателей в крепости мало и припасов на них не готовили. Твоей награды надолго не хватит. Если будешь покупать еду сам, то скоро протянешь ноги.
Толстяк зловеще расхохотался в спину спускающегося по ступеням гостя, а когда тот скрылся внизу, пробормотал под нос:
– Господин Пелцони будет доволен.
Осада продолжалась. Обе стороны накапливали силы, не решаясь дать главное сражение. Ордынцы обложили крепость с суши так плотно, что мышь не проскочит. Но в степях водились не только мыши. Шестеро смуглых всадников, возникнув из жаркого марева, неспешно направились к воротам, будто вокруг царил мир и покой.
Все шестеро были вооружены лишь лёгкими клинками. Их просторные белые одежды развевались на скаку, словно подчёркивая отсутствие доспехов. Пятеро ехали верхом на стройных лошадках, один возвышался над прочими – его конь больше подошёл бы тяжёлому латнику.
Казалось, война волновала путников в ничтожной степени. Уже само по себе это не понравилось ни осаждённым, ни осаждавшим. Однако незваные гости нашли, чем убедить и тех и других. Ордынскому разъезду шестёрка предъявила кусок кожи, копейщикам на воротах показала бумагу. Седовласый капитан без лишних расспросов провёл гостей в башню.
В комнате коменданта они пробыли недолго.
– Как говорится, за что купил, за то и продаю, – толстяк гоготнул над собственной шуткой, принимая от араба горсть монет. – Найдёте своего морячка в кабаке. Кабак на всю крепость один, так что не ошибётесь.
Посторонних в крепости действительно обитала малая горстка. В убогом трактире отирались свободные от смены бойцы, да несколько проезжих купцов и шкиперов, которых загнала в крепость буря, а теперь задержала неожиданная осада. Из разговоров Питер понял, что моряки их кораблей все как один поступили на службу к генуэзцам. Нынче только богатеи могли позволить себе оставаться вне войны. Цены на съестное подскочили до небес, но пиво и вино, согласно особому указу коменданта, продавалось по прежним расценкам.
Проедая последние гроши из своего вознаграждения, Питер размышлял, как долго продлится подстроенная Романом замятня. Комендант после его доноса знал причину, но почему-то не спешил остановить войну. Значит ли это, что сражение вызревало давно, и значит ли, что в таком случае оно утихнет не скоро? Средства, конечно, были и помимо награды, тут толстяк ошибся, но трогать свою долю от продажи пряностей Питеру не хотелось.
Когда моряк увидел входящих в заведение шестерых арабов, он за короткий миг вспомнил все свои прегрешения.
Ему пришлось вспомнить кое-что повторно, когда арабы вытащили его из-за стола и, отведя в какую-то дыру, принялись задавать вопросы. Они умели спрашивать.
Питер рассказал всё. В отличие от коменданта, арабы не заплатили за сведения ни гроша. Напротив, англичанин сам заплатил жизнью.
Аравийцы покинули крепость, и растаяли в мареве парящей степи. Ордынцы и генуэзцы, проводив гостей ленивыми взглядами, вернулись к войне. Греческие рыбаки, набивая мошну, поругивали мещёрцев. Только теперь до них стало доходить, что когда всё затихнет, и победители, и проигравшие начнут искать виновных.