За пару дней они добрались до верховьев Ветлуги. Небольшие лесные городки встречались здесь часто. Племена, что сплотились вокруг марийского князя, более не намеревались отступать. Люди селились по несколько семей рядом и обводили жилища стенами.
Князь, следуя впереди чародеев, набирал добровольцев для налёта на соляные промыслы. Его силы росли, а лесные крепости пустели.
В одном из таких полупустых городков, Сокол расспросил о Юзуре. Всё что он знал о колдуне – его имя. Оно было первым в цепочке, принёсшей весть о смерти Кугурака. И только Юзур мог привести Сокола на могилу Вараша.
– Есть такой карт, – ответили ему. – В лесу живёт. Будьте осторожны. Странный он человек.
Странный – не то слово. Колдун больше напоминал дерево, чем человека. Такой себе мыслящий дуб. Сидел, замерев на лавке в своей берлоге, молчал, ничего не ел и даже, как показалось Мене, дышал без особой охоты.
Юзур сперва не хотел говорить вовсе, потом не желал показывать место, утверждая, что беспокоить мертвеца опасно. Но Сокол нажал и карт сдался.
Провожать гостей он наотрез отказался, но объяснил доходчиво, как найти пещеру, в которой похоронен Вараш.
Один из речных утёсов выделялся среди рыхлых сородичей надёжной каменной основой. С воды гора казалась сплошной, но стоило подняться чуть выше, как взору открывался вход. Тёмная дыра среди скал походила на пасть чудовища. Одного жуткого вида было достаточно, чтобы остеречь любопытных от желания заглянуть внутрь. Но, конечно, Вараш не полагался только на вид. Колдовские ловушки окружали пещеру и усыпали склоны. Соколу с Меной пришлось попетлять, чтобы добраться до порога.
Некоторое время они стояли у входа, не решаясь войти.
– Как переводится на русский язык его имя? – спросила вдруг Мена.
– Ястреб, – ответил Сокол.
– Угу… вы, видимо, всех колдунов по птицам называете… а тогда скажи мне вот что… нет, правда, всегда хотела узнать. Как звучит на лесном наречии твоё имя?
Сокол усмехнулся.
– Я могу сказать, как зовут лесные народы сокола-птицу. Но моё имя изначально было таким, какое есть. Хотя бывает, его пытаются перекладывать на свой лад те, кто плохо знает меня.
– Ты хочешь сказать, что с рождения звался именно Соколом? Как такое случилось?
– Многие народы связывают имя человека с его судьбой. И мои родичи не исключение. У нас принято, чтобы новорождённый сам называл себя. Тогда ему некого будет винить за имя, а значит, и за судьбу.
– Вы ждёте, когда он начнёт говорить? – предположила Мена.
– Тогда бы всех звали мамами, – улыбнулся Сокол. – Нет, всё куда проще, и не надо ждать так долго. Карт шлёпает новорождённого, а когда тот начинает орать – кладёт его на пень, если лето, или на стол, когда холодно, и принимается зачитывать перечень имён. У нас их тысячи. Хватит на несколько часов быстрого чтения. На каком имени малыш перестаёт плакать, то, стало быть, и его.
– Прелестно! – девушка даже причмокнула, будто попробовала обычай на вкус. – И умно, кстати. Однако я не пойму, какое это имеет отношение к твоему русскому прозвищу.
– Так вот, слушай. Когда я родился, карта поблизости не оказалось, а родня по обычаю не может сама предлагать имена ребёнку. Она, родня я имею в виду, слишком заинтересована в хорошей для чада судьбе, и нарекающий человек начинает мяться, путаться в паре дюжин известных «сильных» имён, повторяться. На самом деле это вовсе не так уж и просто, перечислять тысячи имён без запинки. Ну, так вот, карта не оказалось, зато мимо проходил охотник. А у нас случайный прохожий почитается за знак судьбы. Ничуть не хуже жреца, а то и лучше.
Путник оказался твоим соплеменником. Его попросили об услуге, он согласился. Начал он с птиц. На соколе, как говорят, я и успокоился, – чародей хитро прищурился. – По правде сказать, это было первое же имя, произнесённое охотником.
– А малышом ты был сдержан, – хмыкнула Мена. – Таким и остался.
Разговор стал лишь отсрочкой неизбежного похода внутрь скалы. Сокол мотнул головой и вошёл первым. Мена последовала за ним. Там оба они сразу почувствовали себя неуютно. Дело было не в каком-то особом колдовстве, а, напротив, в его отсутствии. И Мена и Сокол ощутили, как теряется связь с силой, словно та обитала где-то снаружи и не могла просочиться сквозь каменные своды. Странно. Сокол был уверен, что чародейские способности, мощь и всё прочее спрятаны внутри него. Та дикая сила, что гуляет в природе, его никогда не привлекала. Значит, скалы каким-то образом глушили естество.
Мена зажгла свечу. Извилистый ход уводил вглубь горы. Ответвления разбегались по сторонам, но выглядели уж очень запущенными и неподходящими для людей, а Вараш вряд ли обернулся крысой, прежде чем уползти в могилу.
Ход то спускался, то поднимался вновь, пока, наконец, не окончился просторной пещерой, которую одинокая свеча не смогла осветить целиком.
Вараш лежал на грубом ложе, прикрытом ковром. По углам стояли давно погасшие светильники. Добра на собственное погребение покойник сволок немало. Золотая посуда, покрытая узорочьем одежда, ковры. В мире мёртвых он намеревался жить в роскоши. И всё же сокровища занимали в погребенье далеко не главное место. Всюду висело, лежало, стояло, прислонённое к стенам разнообразное оружие. Доспехи и шлемы. Топоры, копья, мечи и сабли. Особенно полюбились усопшему колдуну ножи. Со всевозможными и даже невозможными лезвиями они россыпью лежали на длинном столе. Оружия скопилось столько, что закрадывалось подозрение, а не задумал ли покойник устроить на том свете хорошенькую резню.
Мещёрцы осторожно подошли к ложу. Тлен не тронул тела. Оборотень? Чародей запалил от свечи лучину и поднёс её к изголовью.
Медная игла торчала у старика за ухом. Догадка Сокола подтвердилась. Вараш вовсе не умер. Он просто сбежал от неприятной работы, погрузив себя в долгий, но отнюдь не вечный сон.
Всё бы ничего, вполне понятная увёртка уставшего человека, вот только его работа досталась Соколу, а он не горел желанием засучивать рукава.
– Ты оказалась права, – прошептал чародей. – И Юкки бросил верный намёк, да и Борода тоже. Видимо, только я такой тугодум…
– Сумеешь разбудить его?
– Вероятно.
Бормоча охранный заговор, но соблюдая великую осторожность, ибо ворожба могла и не сработать в этих стенах, чародей вытащил иглу из плоти.
Раздался свистящий выдох. Старый колдун дёрнулся. По его телу волна за волной пошла судорога. Вараш застонал.
Самыми опасными были первые мгновения после пробуждения. Плохо соображающий колдун мог напустить какое-нибудь проклятие.
Вараш приоткрыл глаза.
– Сокол? – узнал он. – Какого лешего ты делаешь здесь, и зачем разбудил меня?
– Мне выпало заступать на твоё место, – съязвил чародей. – И я решил, что лучше будет вернуть всё, как было.
Он не удержался от насмешки. С пробуждением старика у него словно гора с плеч свалилась. Мешанина из страха и собственного бессилия до сих пор давила тяжёлым грузом. И теперь, когда всё это ушло, тело охватила дрожь расслабления.
– Ты устранился, а мне пришлось бросить дела, – пояснил Сокол. – Пока ты тут спал, Москва вновь зашевелилась… враждебные ей князья собираются выступить. А ты лишил меня возможности поучаствовать в развлечении.
Вараш сел, поджав колени. На Сокола он посмотрел, как смотрят на полоумных или безнадёжно тупых.
– Неужели ты думаешь, мне есть хоть чуточку дела до Москвы, Суздаля и прочих иноверцев? До их мелких дрязг, в которых они оспаривают, кому из них впредь угнетать наши народы? Ты в своём уме?
– А ты полагаешь отсидеться в лесу? Считаешь великой доблестью присматривать за мёртвыми, духами и прочей нежитью? – Сокол махнул рукой. – Хорошо, пусть. Только не переваливай свою службу на тех, кто не разделяет твоих странных наклонностей. Меня больше волнуют те, кто покуда жив. А мёртвые пусть уходят.
– Не дури, – буркнул Вараш. – Причём тут мои наклонности? Обычай придуман не мной и не тобой. Он установлен давно, и не оставляет тебе выбора.
Сказав это, старик качнулся, словно намериваясь улечься вновь.
– Это ты не дури! – разозлился Сокол. – И не прикрывайся глупым обычаем. Кто тебе позволил переваливать свои хлопоты на других?
Но старик совсем потерял интерес к разговору. Больше не слушая гостя, он осмотрелся. Выбрав из своих запасов нож поострее, принялся подрезать на руках ногти. Они и правда отросли до размеров, способных напугать суеверного мужика.
Руки «покойника» ещё дрожали от слабости, потому дело затянулось. Сокол и Мена терпеливо ждали. Но, свесив с ложа ноги, Вараш решил слегка укоротить и волосы. Он по-прежнему пренебрегал вниманием гостей.
– Давай-ка, кое-что уточним, – не выдержал Сокол. – Я не собираюсь бросать людей. Не желаю заведовать мертвецами. На твою усталость мне наплевать. Попытаешься уснуть, я вновь разбужу тебя. Поверь, я сумею. Ты хоть и достоин всяческого уважения, по возрасту и по должности… но меня это не остановит.
Вараш закончил с волосами. Осмотрев ногти на ногах, решил погодить с ними. Вздохнул, и соизволил вернуться к разговору.
– Чего ты меня пугаешь? – голос его стал куда более спокойным. – Знаешь, я ведь могу уйти и всерьёз. Навсегда.
Сокол набрал воздуха в грудь для гневной отповеди. Но выпустил его напрасно, ибо стало не до гневных речей.
Не очень приятное ощущение, когда чьи-то цепкие пальцы возникают из темноты жуткой пещеры и хватают за локти. Обычного человека такое может перепугать до полусмерти.
Никто из них не почуял приближение опасности – мешали скалы. Мена успела только пискнуть. Старики не успели и этого. Руки мещёрцев вдруг потащило за спину с такой силой, что хрустнули суставы. Вараш ещё не до конца отошёл от спячки, он с трудом шевелился и не смог предупредить гостей. Или не пожелал?
Чародей чуял за спиной человека. Того, кто держал Мену скрывал мрак, скорее всего, и там стоял простой воин. Но простые люди не хаживают в такие пещеры.
Загадки кончились, когда перед ними возник предводитель. Едва он вышел на свет, как Сокол узнал московского колдуна Ледара.
– Ах ты, старый пень! – возмущённо вскричал чародей, обращаясь к Варашу. – Заливал мне тут о ненависти к русским, о нежелании встревать в чужие свары, а на поверку сам заодно с ними? Да с кем? С Москвой!
Но судя по растерянному лицу Вараша, для него появление московских воинов во главе с колдуном явилось такой же неожиданностью, как и для Сокола. Последние подозрения устранил сам Ледар. Быстро и ловко, будто занимался этим всю жизнь, он связал хозяину руки.
– Кто тебе мешал, чародей, дома остаться? – ехидно спросил Ледар. – Ждал бы судьбы покорно в своей берлоге. Нет, понесло тебя на край света правду искать. Такую изящную задумку мне расстроил. Знал бы, чего мне стоило исподволь повлиять на старого колдуна, чтобы отправить его в долгий сон. Эх! Надо было просто убить старикашку.
– Жаль, не удавил тебя в прошлую нашу встречу, – прошипел Сокол. – Я думал, ты подневольно Алексию служишь, а ты вон оно как! Рвение проявляешь, выдумку!
– Неплоха выдумка?! – гордо переспросил Ледар и приказал. – Заткните ему пасть.
Соколу затолкали в рот тряпку и перевязали покрепче, чтобы не выплюнул. Пальцы туго стянули верёвками, затем связали и руки. Если бы стены не гасили колдовство, он успел бы что-нибудь предпринять, но теперь у Ледара хватало сил присматривать за тремя собратьями.
– Чуть что почую, сразу по тыкве стукну, – предупредил колдун на всякий случай. – Давай, по одному!
Пленников повели к выходу.
– Тебе опять повезло, чародей, – сказал в спину Ледар. – Ты вновь понадобился хозяину живым и здоровым. Не тронем до поры и твоих спутников. Страховка не помешает, если вздумаешь вдруг чудить.
Их вывели из пещеры и, спустив по склону, уложили в лодку. Речной путь, однако, вышел недолгим. Затем пленников везли на повозке, тащили под руки несколько вёрст через лес и болото, и снова везли, но уже верхом.
Последним, что увидел Сокол перед тем, как уткнулся в дно грязной ямы, был ухоженный монастырский дворик.