Константинополь. Сентябрь 6862 года
Рыжий поискал глазами серба, но наткнулся на Быстронога. Вурд ходил взад-вперёд вдоль корабля, то и дело заглядывая в щель между ним и пристанью.
– Ищешь чего? – спросил Рыжий.
– Смотрю, не приросла ли ладья часом, – буркнул тот. – А то ведь застоялась поди без движения.
Последнее время волосатые приятели всё больше роптали на судьбу. Они отправились в странствие на поиски приключений, а нашли ту же скуку, от которой бежали. Всего и разнообразия, что скучать приходится за тысячу вёрст от дома. В отличие от людей, выход в город им был заказан, а сидеть изо дня в день на узкой полоске между кромкой грязной воды и крепостной стеной стало уже невмоготу.
Рыжий пожал плечами. От него мало что зависело. Мытарство не зря происходит от слова мытарь. И судебные тяжбы совсем не случайно так назывались. Рассмотрение самых пустячных дел в имперской столице затягивалось на месяцы, а то и годы.
– Драган обещал, что возможно, уже сегодня мы добьёмся подвижки, – Рыжий попытался ободрить вурда, но тот лишь скорчил рожу в ответ.
Лёгок на помине, за спиной возник серб.
– Поторапливайся, – сказал он Рыжему. – А то и половины кабаков обойти не успеем.
Быстроног крякнул с досады. Им с Власоруком такие походы могли только сниться. До сих пор лишь однажды они выбрались в город. Тогда на улицах бушевал какой-то праздник, и вурдам удалось раствориться в толпе ряженых, не привлекая к своей внешности внимания ретивых священников. Отвели душу на славу. Вино им не по вкусу пришлось, но нашли, где пивом торгуют. Вылакали его тогда столько, что едва гавань разыскали.
Вплоть до самого Рождества подобной оказии не предвиделось, и Быстроног тоскливо смотрел вслед гладкокожим товарищам, пока те не скрылись в воротах Палация.
Драган стал для неудачливых купцов настоящей находкой, особенно в первые недели, когда гости потонули в великом городе, растерялись от обилия чиновников, законов и условностей, окружающих простенькое по сути разбирательство.
Прежде всего, серб помог им найти хорошего законника, объяснив, что успех во многом зависит от таланта забалтывать судей, а так же от умения всучить им взятку.
Потом, правда, выяснилось, что мещёрцам противостоит не какая-нибудь мелкая шайка торговцев, а некий всесильный магнат. Выиграть тяжбу у него казалось невозможным. Хотя бы потому, что магнат мог бросить на весы правосудия куда больше денег. Изворотливый законник нашёл выход. Выжав из северян последние крохи, сумел настоять на длительном перерыве в заседании.
– Теперь нужно добиться переноса дела из городского суда в Логофесию Дрома, – заявил, шагая по улице, Драган.
– Что это нам даст? – спросил Рыжий.
– В Логофесии служит куча моих приятелей, – пояснил серб. – Кроме того, там недолюбливают латинян. Если удастся перевести рассмотрение дела туда, считай его выигранным.
– Но мы на мели, – возразил Рыжий. – У нас почти не осталось средств.
Драган усмехнулся.
– Вот для этого мы с тобой и ищем корыстных людей. Пускай за вас платят враги.
Рыжий собрался уточнить, что тот имеет в виду, но не успел. Неожиданно ухватив за рукав, серб увлёк его в подвальчик. Тут бражничало городское отрепье, но Драган потащил спутника к молодому человеку, который выделялся среди прочих опрятной одеждой.
Начиная с него, приятели принялись окучивать местных чиновников. Впрочем, окучивал в основном Драган, Рыжий же большей частью лишь наблюдал за простыми, как пища отшельника, интригами серба.
Их суть заключалась в том, что, получая некогда мзду от подосланных викарием монахов, имперские чиновники не совсем понимали, кто и за что им платит. В своё время, во множестве разбрасывая серебро, Алексий просто готовил почву. От большинства мальков тогда требовалась сущая малость – проявить расположение к русским. И лишь немногие из крупных начальников знали истинные цели московского посольства.
Прежнюю скрытность викария теперь и использовал Драган. Без лишних предисловий он заявлял собеседнику в лоб:
– Русское серебро. Что ты скажешь о его качестве? Не правда ли, чудный металл? Его звон ласкает слух, а вес наполняет сердце радостью.
– Русское серебро? – лицо чиновника вытягивалось, как воплощение недоумённой добродетели, заподозренной в мелком постыдном грешке.
– Мне известно, когда, от кого и сколько ты получил, – зло ухмыляясь, добавлял серб. – Хочешь, чтобы я назвал тебе имя?
Обычно, припёртый к стенке чиновник принимался юлить. Мол, не тот ли скромный подарок от неизвестного ему лично северянина, уважаемый Драган имеет в виду? Если тот самый, то, во-первых, вещица оказалась пустячной. Во-вторых, он вынужден был переподарить её собственному начальнику, ну, а в третьих, он, скромный слуга императора, относится к русским, как к братьям, и не нуждается в какой-либо дополнительной подпитке своей преданности им.
Серб вежливо выслушивал заверения собеседника, после чего переходил к делу:
– Тем лучше. А то знаешь, мне было бы неприятно нажимать на тебя. Так вот. Братьям нужна помощь, – тут Драган выставлял вперёд ладонь, прерывая возможные возражения. – Нет, ничего сверх того, что ты в состоянии сделать, не требуется. Просто послушай. В Влахернской гавани ещё летом задержали русский корабль с мёдом и воском. Генуэзцы пытаются оспорить права на груз, ссылаясь на откуп торговли. В городском суде, как ты знаешь, всё схвачено латинянами. Там правды не сыскать. Мне кажется, раз товар пришёл из Руси, то и дело следует передать от эпарха в логофесию дрома. Не так ли?
Под чистым пронзительным взглядом Драгана, чиновник осознавал, что попал между молотом и наковальней. С одной стороны огласка мздоимства, хоть оно и не считалось серьёзным проступком, могла помешать сытой спокойной жизни, но главное, замедлить его продвижение по службе. С другой стороны услуга, на которую намекал серб, только на первый взгляд выглядела незначительной мелочью. Она требовала кое-каких телодвижений, а опасность попасть впросак оставалась большой. Неизвестным числом во всём этом политическом уравнении был сам Драган. Среди служилой братии ходил устойчивый слух, будто он величина куда большая, чем это следует из его номинальной должности. Поговаривали, что он имеет связи на самых верхах, а в порту работает лишь для отвода глаз.
Как правило, немного подумав, чиновник останавливался на праведном гневе.
– Что себе позволяют эти генуэзцы! – возмущался он. – Мало им откупа на внутреннюю торговлю хлебом, так и до единоверцев наших, судьбой обделённых, лапы жадные тянут!
– Ты меня понял, – Драган хлопал собеседника по плечу и угощал вином.
Передвигаясь от корчмы к корчме, Рыжий всё больше терзался вопросом, отчего это сербу, имеющему такой вес среди местной знати, вдруг вздумалось помогать затрапезным купцам. В чём тут корысть для него? Но Рыжий не спрашивал. Жизнь приучила его подобных вопросов добрым людям не задавать.
В глазах уже рябило от продажных рож, когда Драган, наконец, посчитал, что улов на сегодня достаточен. Они вернулись к кораблю. Под завистливыми взглядами вурдов Рыжий улёгся и захрапел перегаром. А серб, как ни в чём не бывало, отправился играть со Ставросом в шахматы.
Пока Рыжий сопровождал Драгана, купцы надували щёки на суде, а прочие мещёрцы стерегли груз или чинили корабль, Ушан пытался напасть на след колдуна. Он понимал, что без знаний о природе проклятия, товарищи, случись им наткнуться на священника, попадут в серьёзную переделку. А сколько он знал Сокола – тот вряд ли останется в стороне. Значит, единственная надежда у братьев на него, на Ушана.
Но вот беда – почуять следы искомой ворожбы в таком котле мнимых и подлинных чудес, каким является Константинополь, Ушан не сумел, а ни один из новых знакомцев не пожелал внятно объяснить, где тут в городе колдуны обитают. В Мещёрске всякий отправил бы прохожего в чародейскую слободку, мол, там и найдёшь всё что нужно, а не найдёшь, так узнаешь. Здесь же колдуны предпочитали скрываться от власти, церкви, да и от простых горожан, выдавали себя за астрологов, учёных…
Самое простое было бы расспросить обо всём Скомороха, однако тот как в воду канул. С тех пор, как на новгородца случайно наткнулся Рыжий, никто из мещёрцев его не видел. Впрочем, помимо Рыжего в лицо Скомороха знали только вурды, но их с собой в город не вытащить – слишком вызывающий вид для христианской столицы.
По наводке Драгана, Ушан справлялся о новгородце у каких-то нищих. Те в ответ лишь пожимали плечами.
– Был твой северянин, – говорили ему. – Дня три назад. Вон за тем столом винцо потягивал. А где он теперь, ума не приложу.
Наконец, после долгих бесплодных поисков, удача повернулась лицом.
– Зайди в Нимфей, – посоветовал один из оборванных бражников. – Хотя, сказать по правде, рожей ты, брат, не вышел, чтобы туда соваться.
– Нимфей? – Ушан не обиделся на грубость.
Оборванец рыгнул и пояснил:
– В Старом Риме подобные заведения называли лупанарием то бишь волчарней. По мне слишком грубо звучит. Нимфей отличается от подобных ему местечек особой изысканностью, а посетители там – сплошь вельможи. Таких, как я или ты, туда не пускают даже за большие деньги.
Выяснив, где расположено столь строгое и недоступное заведение, Ушан отправился на поиски. Ему опять повезло. Уже на второй день в запущенном донельзя переулке, он подстерёг человека, подходившего под описание. Тот брёл, не поднимая взгляда от заваленной мусором мостовой…
– Скоморох? – спросил Ушан.
Новгородец вздрогнул.
Каждая новая встреча с Петрой оборачивалась для него всё большим душевным расстройством. Забывая о прежних неудачах, он шёл на свидание, как на праздник, убеждая себя, что уж теперь-то сможет пробудить в ней взаимность. Ведь никаких преград для любви Скоморох не видел. Однако каждый раз всё ограничивалось странной словесной игрой, плотскими утехами, чем угодно, но только не объяснением. Любой его намёк на что-то серьёзное приводил к прекращению встречи. Петра, ссылаясь на дела, мягко выставляла его вон.
Она отвергала всё, что хоть в малости покушалось на её беззаботную жизнь. Она жила одним днём, она хотела веселиться, не желая думать о будущем. Самое странное, что Петра при всей нудности и настойчивости новгородца не рвала с ним. Продолжала называть Ветерком, улыбаться, ласкать, а ему становилось не по себе. Раньше он мог отвлечься на месть викарию, на интриги сумконош. Но месть свершилась, бесконечный заговор нищих набил оскомину, и теперь у него осталась лишь Петра. Он всё чаще подпитывал себя воспоминаниями о первой их встрече, о поездке за город, о безумных свиданиях. Этого, однако, не хватало, чтобы обрести спокойствие.
Нарушая всяческие договорённости, Скоморох несколько раз приходил в Нимфей. Она жутко сердилась. Сегодня даже не поздоровалась. Вывела через дом старухи и, выставив в переулок, заперла дверь на засов.
Тут-то он и услышал окрик.
– Скоморох?
Новгородец, вздрогнув, поднял голову. Перед ним стоял парень. Под распахнутым плащом на его поясе висел кинжал. Цепкая память Скомороха подсказала, где он мог видеть это оружие. На Черте, в руках мещёрского чародея, вот где.
– Это Сокола ножичек? – кивнул он на оружие. – Ты прибыл с Рыжим?
– Сокола. С Рыжим, – подтвердил парень. – Меня зовут Ушан. Я ищу колдуна, который наложил проклятие на московского священника. А кроме тебя подсказать некому.
– Зачем? – насторожился Скоморох. Он вновь посмотрел на кинжал. – Сокол, помнится, говорил, что это оружие против вашего брата ковано. Против колдунов.
– Нет, – Ушан рассмеялся. – То есть да, этот кинжал годится против колдунов, но я не собираюсь убивать твоего приятеля. Мне просто нужно кое-что выяснить у него.
Осень в Константинополе мещёрцам разгаром лета показалась. Лишь по ночам становилось по-осеннему холодно. Вурды обосновались возле портовых складов. Ворча о скорой зиме, вырыли себе то ли нору, то ли землянку и поселились там. Стерегли груз, помогали парням чинить корабль. Незлобно переругивались с «кондратами».
Благодаря интригам Драгана, разбирательство перенесли в Логофесию Дрома. Купцы облегчённо вздохнули. Теперь им не требовалось почти ежедневно ходить на пустые судебные слушания – помощники логофета изучали дело сами. Но дни всё равно тянулись патокой. Мещёрцы куда меньше потратили времени на путь в Константинополь, нежели теперь на ожидание решения.
Со скуки люди разбрелись по городу. Чунай, отыскав пару соотечественников, расспросил о новостях с родины. Новости сшибали с ног. Страна поднялась. Война распространялась, как огонь по зарослям сухого камыша. Тамошние ордынцы бежали на север.
– Мой брат, Чунба, теперь большой человек, – хвалился Чунай. – Говорят, он возглавляет огромное воинство красных…
Вурды шептались, не податься ли на восток…
Рыжий, будучи единственным православным среди всей мещёрской ватаги, пользуясь оказией прошёлся по храмам и святым местам. Паломники из Руси теперь появлялись в Царьграде редко. Тем более миряне, у которых нынче хватает иных забот, чем отправляться в богоугодные поиски. Рыжий и сам не решился бы на такое, но раз уж судьба занесла его так далеко, грех было бы не воспользоваться.
Прежде всего, он посетил Святую Софию, которая ошеломила размерами и богатством, хотя после разграбления латинянами, храм, как утверждали, не сохранил и половины прежней роскоши.
Заговаривая с монахами или паломниками, Рыжий подметил одну особенность. Русских здесь не то чтобы не любили, но относились с непонятной опаской. Словно сомневались, что они действительно христиане, а, скажем, не переодетые огнепоклонники.
С Влахернским храмом Богоматери и вовсе вышла накладка. По преданию в храме хранился тот самый Покров, или Омофор, как его здесь называли, в честь которого и праздник отмечался.
В первый день октября на оный праздник Рыжий отправился навестить святыню. Но тамошний привратник, узнав в нём русского, вдруг принялся ругаться, как кабатчик. Сбежались монахи, попы. Дело закончилось тем, что северянина вытолкали взашей.
– Откуда взялось такое пренебрежение к братьям по вере? – посетовал Рыжий Драгану.
Тот разъяснил.
– Вы празднуете Покров, считая, что он спас защитников Города от латинян. А здесь его отмечают как чудо, уберегшее Константинополь от славянских дружин.
– Славянских? – удивился Рыжий, потом фыркнул – Ты как будто не причисляешь свой народ к славянам?
– Это были не сербы, – Драган ухмыльнулся. – Но я их не осуждаю. Впрочем, и Алексий ваш шороху навёл. После того как прежний патриарх в бега ударился, бояться здесь стали северян.
Помяни беса, тут он и явится. В одной из церквушек старого города Рыжий приметил монаха, который показался ему до боли знакомым. Именно что «до боли». Сразу холодок по спине пробежал, несмотря на тёплую погоду. Чернец был из тех, что охотились за ним в Москве, когда он сам выслеживал там викария. Чудом тогда Рыжий пыточной избежал. Давно уж это случилось, а страх остался.
Впрочем, не настолько, чтобы лишить его любопытства. Он быстренько осмотрелся. Намётанным глазом выбрав местечко поукромней, нырнул туда.
Вовремя.
К монаху подошёл молодой человек, больше похожий на избалованного сынка кого-то из местной знати. Однако заговорил он на русском, и, после пустых приветствий и сплетен, заговорил о вещах, которые Рыжий посчитал крайне важными.
– Сцапали того колдуна лесного. Имя запамятовал…
– Сокола?
– Точно. Его самого. С девкой сцапали. И с другим колдуном. В Крестовоздвиженском монастыре хозяина дожидаются. Посему Сам надеется быть здесь, как только прочие дела уладит и монастырь навестит. А до тех пор велел всю ерунду сворачивать, и сосредоточиться на литвинах. Главное сейчас, сказал он, помешать Роману. Костьми лечь, но не допустить его до патриарха.
– Не успеет владыка вернуться, – задумчиво произнёс монах. – В ноябре море закроют, а он и в хорошую-то погоду едва живой с корабля выбирается.
– Да. Поэтому хозяин распорядился подкинуть вам средств. В Кафе есть наш человек, ростовщик… – говорящий перешёл на шёпот, и дальнейший разговор расслышать не удалось.
Но Рыжий и так узнал много. Тут же прервав богоугодные похождения, он поспешил на корабль. Вернулся к товарищам мрачнее тучи. Обойдя стороной вурдов, дабы не поднимать преждевременной суматохи, разыскал Ушана.
– Сокол в плену, – полушёпотом сообщил он. – Мена, скорее всего тоже. Что делать? Если прямо сейчас дела бросить и выйти в море, то поспеем всё одно не скоро… Так что выручай. Тут без ведовства твоего никак. Место, где его держат, я знаю. Кинь весточку Вармалею или Каване, они пусть к князю за помощью сходят.
Ушан задумался.
– Отсюда мне не дотянуться до братьев… – произнёс он. – Впрочем…
– Что? – обнадёжился Рыжий.
– Есть одна возможность, – тряхнул головой Ушан, словно решаясь на что-то. – Можно связаться с овдами.
– С лесными девами? Но как? Через лошадей? Слышал, конечно, про это. Только когда ещё какая-нибудь из них до наших краёв добредёт…
– Есть средство попроще… не то чтобы попроще для меня, но для дела точно.
Рыжий не стал изводить волхва вопросами. И так видно, что упомянутое средство будет стоить Ушану больших издержек.
Никем незамеченным осталось мелкое на первый взгляд для Нового Рима событие. Небольшое судно прибыло в Константинополь с азиатского берега. С него сошло шестеро аравийцев. Один из них повёл носом, точно принюхиваясь, но, видимо, не обнаружив искомого, раздражённо тряхнул головой.
Переговорив между собой, шестёрка направилась в город.