От Керженца и почти до самой Ветлуги простирались обширные топи Кугай-Пугай, безлюдные и тем удобные для всякого, кто ищет убежища, уединения, забвенья, а то и гибели.
Прохожие попадались здесь редко, былинная тропа, тоже не слишком оживлённая, проходила намного севернее. Единственная черемисская деревенька хоронилась от глаз, а её обитатели не спешили навстречу всякому гостю. Они могли бы рассказать об этих местах уймищу страшных вещей. Могли бы, например, намекнуть, что гиблые места вроде Чёрного озера, нескольких Чёрных речек и Чёрных ручьёв, каких в округе великое множество, названы так вовсе не из-за тёмного цвета их вод, хотя они, эти воды, порой и впрямь не уступали чернилам.
Но никто не посвящал путников в здешние предания, да и сами названия были забыты за пределами Керженских топей.
Кугай-Пугай являл собой единое громадное болото, лишь кое-где прерываемое песчаными гривами и мелкими островками, немногим отличающимися от кочек.
На одном из таких островков и остановился священник. Когда-то здесь жил молчальник. Теперь не понять какого роду-племени, какой веры и языка был сей отшельник. Сам он давно исчез, а те немногие вещи, что служили ему в годы добровольного заточения, давно истлели. Лишь утлая хижинка с земляным полом стояла посреди островка.
Монахи наскоро привели её в порядок и уступили Алексию. Сами, памятуя о проклятии хозяина, поселились рядом, под дровяным навесом.
О топях Алексий знал очень мало, однако догадывался, что негостеприимный край, куда он привёл отряд, имеет историю давнюю и мрачную. Он чувствовал, что место это оставалось недобрым и по сей день. Но именно оно как нельзя лучше соответствовало его замыслу.
По утрам митрополит выходил из хижины на поиски пропитания. До сих пор, странствуя в одиночку, затем вместе с монахами, он покупал пищу на постоялых дворах, торжках, случалось, просил подаяние. Но запасы давно иссякли, а здесь, на острове, возобновить их мог только он сам.
Обнаружив как-то утром перед порогом часть добытой монахами дичи, Алексий устроил верным спутникам выволочку. Он гневно напомнил, что на всякого, кто разделит с ним пищу, обрушится кара. И хотя понятие «разделить пищу» означало совместную трапезу, а подброшенная тайком снедь таковой не являлась, Алексий не знал наверняка всех составляющих проклятия, и зря подставлять своих людей не желал.
Он отказался от мяса, хотя с детства умел ловить птиц чуть ли не голыми руками. Не подвижничество и не посты были тому причиной. Мясо просто не лезло в глотку. Алексий ограничился сбором ягод, когда удавалось – орехов, собирал и грибы. Не грибы – сплошная отрава. С виду обычные подберёзовики, но пропитанные болотной влагой, скользкие какие-то, они прогоняли голод задолго до того, как попасть в котёл. Один их вид вызывал тошноту. И Алексий поедал клейкое варево, лишь убеждая себя, что ему требуются силы.
Запасов священник не делал. Набрав еды на день, он обычно сразу же возвращался с болот. Разводил огонь в развалившемся очаге и готовил. И за сборами пищи, и за её готовкой, но главное всё остальное время, Алексию не оставалась ничего другого, как размышлять.
Несмотря на показную отвагу, с какой он расправлялся в одиночку с князьями, священник до жути боялся своего проклятия. Только теперь он в полной мере почувствовал, что значит быть изгоем. Даже верные монахи чурались его, избегая лишних разговоров, лишнего взгляда в его сторону. Пожалуй, до встречи с ними отчуждение было не так заметно, некому было его подчёркивать.
Неужели он так и останется изгоем до конца своих дней? А как же великие замыслы? Кто кроме него сможет довести их до ума? Да и возможно ли оставаться пастырем обширной страны, скрываясь от людей, как прокажённый?
Вечерами до Алексия доносились голоса спутников. Они болтали о пустяках, рассказывая друг другу всякие небылицы, или вспоминая горячие деньки. В прежней жизни священник сносил подобную болтовню равнодушно, лишь бы та не мешала спать или думать, но сейчас ему было тошно, что он не может так вот запросто подсесть к монахам, усмехнуться в ответ на глупость или кивнуть, услышав что-то не столь наивное.
Он был даже рад, когда Кантарь с Хлыстом отправились в монастырь за мещёрским колдуном. Зуб отличался молчаливостью, а молодые монахи не решались шуметь, к тому же они по очереди сторожили подходы к острову.
С монахами Ледар разминулся в дороге. Он явился на остров с двумя московскими воинами, едва разыскав убежище митрополита среди бескрайних керженских болот. Пришлось несколько дней обшаривать островки один за одним, и только колдовские способности позволили напасть, наконец, на след.
– Ну, теперь будет веселье, – потёр Ледар руками, присаживаясь к костру рядом со священником, который по этому случаю даже прервал на время своё затворничество.
– Какое веселье? – Алексий шевельнул бровью.
– Я так понимаю, единственное средство снять с тебя чары, это принести мещёрского колдуна в жертву. Если всё сделать с умом, его дух можно будет подчинить и заставить поработать на нас. Или я ошибаюсь?
Ледар просто лучился благодушием. Глядя на уверенного в себе колдуна, все прочие обитатели острова повеселели – им осточертело сидеть посреди болот. Единственный, кого Ледар не смог заразить хорошим настроением, был Алексий.
– Ошибаешься, – заявил священник. – Вера не позволяет мне приносить людей в жертву. Какие бы цели это не преследовало, какие бы блага не сулило. Человеческая жертва, решись я на неё, лишь сменит одно проклятие другим. Разве этого я желаю?
– Да ну? – усмехнулся Ледар. – Мне-то казалось, ты частенько стелишь людьми дорогу.
– Уймись колдун, – рассердился Алексий. – Не испытывай моего терпения, а то на тебе твоё средство испробую.
Ледар вздрогнул. А ведь он может. За последний год колдун как-то отвык от надзора священника. Вольные странствия усыпили прежние страхи, что переполняли его в Москве. Теперь Алексий напомнил, кто среди них первый. От былого веселья колдуна не осталось следа.
– Но что предлагаешь ты? – голос его стал заискивающим до приторности.
Священник задумался.
– Я посажу чародея перед собой и разделю с ним трапезу. Или поселю в хижине, и таким образом разделю с ним кров. Он вынужден будет пошевелить мозгами, чтобы отвести проклятие, а ты без труда прочтёшь его ворожбу.
– Он пошевелит, он придумает, – буркнул Ледар. – Вон, Мстителя излечил, так что и костей найти не могут.
Колдун сильно сомневался в действенности замысла священника. Его ведь не старуха убогая сглазила. Положа руку на сердце, самым надёжным средством снять проклятие, было бы покончить с самим Алексием. И Сокол, загони его в угол, вряд ли будет искать что-то особенно кудрявое.
Алексий догадался, о чём подумал колдун.
– Ты с парнями будешь рядом, – пожал он плечами.
На самом деле священник имел дополнительную страховку, сообщить о которой Ледару или кому-то ещё посчитал лишним. Совсем не зря он выбрал для встречи с давним врагом это необычное место.
Многоопытный Косой ощутил царящую кругом мрачность без колдовского дара.
– Дрянь местечко, – заявил он, как только устроился с приятелем под навесом.
– Да уж, – поддакнул Крот. – Ещё повезло, что комары с мошками своё отлетали.
Косой, конечно, имел в виду неудобства иного рода, но разубеждать товарища не стал.
Время шло. Островок был обжит настолько, что казался обитателям маленькой кочкой, исхоженной вдоль и поперёк. Льющие без устали дожди грозили превратить сушу в часть болота. Клочья не вытоптанной травы торчали лишь возле самого дома Алексия, а земля, набухая влагой, всё громче чавкала под ногами.
Недели бестолкового ожидания привели к тому, что маленьким отрядом овладела скука. Добыча пропитания не отнимала много времени, а иных достойных занятий пока не предвиделось.
– До ближайшей корчмы три дня пути… – как-то заметил Крот.
Тоску приятеля мог разделить лишь Косой, но он уже предчувствовал приближение скверного поворота судьбы, и потому только пожал плечами.
Каждый убивал время как умел. Вельяминовцы упражнялись на мечах, топорах, палках, когда надоедало и это – боролись голыми руками. Пытались вызвать на бой и монахов, но те не поддались. Блюли свои обеты и тайны. Сами же боролись со скукой длительными молитвами. Ледар бродил по окрестностям, вылавливая в болоте всевозможных букашек, и вероятно, размышлял, как приспособить их к колдовскому делу.
Всё шло своим чередом, пока Пересвету не вздумалось расчистить родник. Набирая воду, его совсем затоптали, а склон ямки, откуда бил ключ, обвалился. Снимая грязь слой за слоем, он вдруг наткнулся на что-то твёрдое, белое.
Старые кости. Они оказались повсюду и в склонах ямки и на дне родника. Великое множество костей, сложенных, словно поленницы, и слегка прикрытых землёй. В брюхе монаха поселилась гадюка. Скользкая, холодная, она шевелилась внутри, пробираясь к глотке.
Вода, которую они пили все эти дни, сочилась сквозь залежи человеческих останков.
Пересвет выскочил наружу, выпучив глаза от ужаса.
– Там! – показал он рукой на источник.
Больше монах не сказал ни слова. Его тут же скрутило и начало рвать желчью. Крот и Косой переглянулись, а Ледар с ухмылкой направился к ямке. Вот, мол, и развлечение появилось. Весь вид колдуна говорил о намерении высмеять молодого чернеца за случайный испуг.
Сохранить на лице ухмылку ему не удалось. Он вернулся хоть и не перепуганным до смерти, как Пересвет, но сильно встревоженным. Встав в трёх шагах от хижины, колдун некоторое время размышлял, не рассказать ли хозяину о находке, но потревожить его не посмел. Присел возле кострища и пробурчал себе под нос.
– Что это за место? Какого беса мы остановились здесь?
Зуб прищурил глаз, силясь угадать, что узнал колдун. Тот не замечая, продолжал бормотать:
– Этот молчальник, он что, человечиной баловался?
Между тем, Крот с Косым попытались отпоить Пересвета, но того, едва он завидел перед губами «ту самую» воду, скрючило с новой силой.
В полдень из дома соизволил появиться митрополит. Никто так и не доложил хозяину о происшествии, но тот, видно, и сам прознал обо всём. Молча провёл взглядом по лицам людей и неспешно направился к роднику. Сопровождать священника охотников не нашлось, однако все внимательно следили за каждым его шагом.
На Алексия находка не произвела впечатления. Он стал лишь чуть более задумчив, чем раньше. Перед тем, как скрыться в хижине, бросил, ни к кому особо не обращаясь:
– Воду будете впредь носить из озерца, что лежит южнее.
Объяснений, как всегда, не последовало.