итить свою госпожу, а потому Маргарет знала, что может доверить ему очень важное задание: он станет жесток как волк и хитер как ворон и обязательно выполнит его.
— Драган, — сказала графиня, — я должна доверить тебе очень важное послание.
Мужчина молча кивнул.
— Если оно попадет не в те руки, скорее всего, я пропала. Так что ты должен выбирать самые безлюдные дороги и передвигаться по ночам. Если кто-то преступит тебе дорогу — убей его. Но я уверена, что ты будешь соблюдать максимальную осторожность и сможешь доставить конверт по назначению.
— Куда я должен отправиться?
— Передай это письмо лично в руки императрицы Марии Терезии. Не отдавай его никому другому, заклинаю тебя. Обещаешь?
Драган снова кивнул.
— Я не могу сообщить тебе ничего больше. Ради твоей же безопасности, равно как и моей и той персоны, что я только что назвала, — вне всякого сомнения, нашей путеводной звезды. Думаю, этого достаточно, правда?
— Безусловно, моя госпожа.
— Хорошо. Тогда отправляйся в путь, нельзя терять ни минуты.
Драган Лукич согнулся в поклоне, а затем вышел из комнаты, растворившись во мраке, из которого, как казалось, вышел несколькими минутами ранее.
Маргарет осталась наедине со своими мыслями.
Жребий брошен: паутина ее дьявольских интриг уверенно разрастается, словно заразная болезнь, безжалостно поглощая всякого, кто окажется у нее на пути. Она не только избавится от Казановы, но и — если повезет и все задуманное получится — сделает так, что Венеция окажется под властью Австрии. И все это без единого пушечного выстрела.
Важно лишь, чтобы тот, кому поручено посеять вредоносные семена, сдержал слово, данное ее королеве.
Маргарет не слишком доверяла этому человеку, ведь он настолько сильно жаждет власти, что готов предать собственную родину. Впрочем, кому-то нужно выполнить эту грязную работу, и глупо ожидать, что тот, кто на нее согласится, обладает высокими моральными принципами.
Теперь графине оставалось только ждать исхода этой партии. Если повезет, Австрия уже совсем скоро получит Венецию.
Глава 30Переживания и сомнения
Расположившись в кабинете государственных инквизиторов, Пьетро Гардзони мучился сомнениями, не зная, что еще предпринять. Дзаго озабоченно смотрел на него пустыми глазами. Он сделал все, что мог, но этого оказалось недостаточно.
— Значит, ты его не нашел?
Ваше сиятельство, лавка оказалась закрыта.
— А ты уверен, что этот чертов Гастоне Скьявон что-то знает?
— Так утверждает служанка Альвизе Дзагури.
— Покойного Альвизе Дзагури, — раздраженно поправил инквизитор.
— Позвольте напомнить вашему сиятельству, что пока у нас нет уверенности в смерти купца, — заметил Дзаго, надеясь тем самым уменьшить размеры своего провала.
Однако он добился прямо противоположного результата. Гардзони яростно закричал:
— Черт побери, Дзаго, что ты такое бормочешь? Совершенно ясно, что Казанова заткнул рот этому болвану. Иначе почему он исчез? Никто ничего о нем не знает. И надо же какое совпадение: близкий друг ни с того ни с сего отбыл в неизвестном направлении.
— Понимаю, ваше сиятельство, вы недовольны… Но я же ходил на набережную Дельи-Скьявони, к самому мосту Делла-Палья…
— …И что? Тебе, может, еще награду за это выдать? По мне, ходи хоть на край света, какое мне до этого дело! Дзаго, я хочу получить от тебя результат! И я его не вижу. Это дело становится все более запутанным день ото дня, и мы понятия не имеем, как правильно за него взяться! — Инквизитор ударил кулаком по столу с такой силой, что бутылочка с его любимой настойкой подпрыгнула в воздух. — Казанова виделся с австрийской графиней? Может, он строит козни против нас? Мы этого не знаем! Он вызвал на дуэль торговца кожей… Убил он его? Это было бы прекрасно, черт побери, если бы только у нас были доказательства! Но у нас их нет. У нас одни балы, хождение по канату, бегство по крышам и служанка, которая вроде как может что-то знать. Святые угодники, мы топчемся на месте, понимаешь? Как, по-твоему, мне убедить Совет, если все, что мы можем им предъявить, — это сплошные провалы и неудачи? Зачем, как ты думаешь, я трачу вообще время на это дело? А? Знаешь?
— Ваше сиятельство, могу предположить: вы заботитесь о безопасности Венеции и не выносите мысли о том, что возвращение этого хлыща Казановы может создать беспокойство…
— К черту беспокойство! Общая картина, Дзаго! От тебя ускользает общая картина, высший смысл, перспектива! Неужели ты до сих пор ничего не сообразил? Ты в самом деле не понимаешь, зачем я убеждал Совет в том, что Казанову надо остановить? Почему я намеренно подчеркнул, что зигот полоумный соблазнитель дружен с Мочениго, Дандоло и Барбаро? Да потому что, если у меня получится отправить его в Пьомби за колдовство и убийство, я не просто избавлюсь от самой надоедливой заботы, что свалилась на Венецию за последний год, но и смогу доказать, что те, кто сегодня являются его друзьями, завтра могут стать врагами Светлейшей республики. Не случайно же они поддерживали и оберегали отъявленного преступника! И что это значит?
Глаза Дзаго гневно сверкнули. Инквизитор перебил его уже во второй раз, а он ненавидел, когда ему не дают закончить фразу. Да и град вопросов, на которые у него не было ответа, сводил Дзаго с ума. Он не выносил, когда с ним обходятся как с идиотом, а именно это сейчас делал Пьетро Гардзони: уставился на своего помощника, словно тот был глуп как пробка. Дзаго быстро взял себя в руки, потому что отлично знал, какую ярость у инквизитора может вызвать малейшее подозрение в том, что кто-то из подчиненных не проявляет к нему должного уважения. Он терпеливо кивнул и послушно ответил на вопрос, который столь эмоционально выкрикнул Гардзони:
— Это значит, что вы сможете выставить своих противников в дурном свете. И их положение в Совете станет менее значимым.
— Именно так, Дзаго, именно так. И чем оглушительнее будет наша победа, тем сильнее поплатятся те, кто сегодня потакает еретику и убийце, пусть даже просто тем, что позволяет ему слоняться по Венеции и заниматься чем вздумается. Я получу голоса, которые мне нужны, а учитывая состояние дожа… Ну, не мне тебе объяснять, что может произойти.
Вот, оказывается, в чем состоит общая картина и высший смысл: Гардзони метит на кресло дожа. Теперь все понятно. Его совершенно не волнует, что Казанова — бунтарь и нарушитель общественного порядка, Гардзони намерен использовать его арест, чтобы ослабить влияние своих врагов и укрепить союз с теми, кто признает его истинным борцом за нравственность и справедливость. Но если Казанову не получится обвинить в убийстве, колдовстве, ереси или чем угодно другом, то и приговор ему вынести нельзя. А без приговора его никак не отправить за решетку. И у Гардзони не появится никакого повода, чтобы оболгать и опозорить друзей Казановы, объявив себя защитником Венецианской республики. Значит, ставки в этой игре двойные — в соответствии с тяжестью последствий в случае проигрыша. Да, это меняет дело.
Дзаго задумчиво поднял бровь: кажется, в тумане неизвестности забрезжил слабый свет. Возможно, решение существует. Боже правый! Да как же раньше он до этого не додумался.
— Ваша светлость, понимаю вашу обеспокоенность. Однако могу вас уверить, что еще не все потеряно.
Гардзони выжидательно посмотрел на своего злого гения.
— Внимательно тебя слушаю, — сказал он. — Но если ты хочешь предложить припереть к стенке его друга и защитника Маттео Брагадина, который наверняка что-то знает, к сожалению, я пока не могу этого сделать. Боюсь, я не настолько влиятелен, чтобы арестовать венецианского сенатора на основании простого подозрения.
— Нет, я не это имел в виду. Что получается: вам нужны доказательства, чтобы приговорить Казанову и, соответственно, ослабить положение его друзей.
Инквизитор молча кивнул. Дзаго продолжил объяснения, все больше воодушевляясь с каждой секундой.
— Так вот, я только сейчас заметил, что допрашивая возможных свидетелей, мы — или, точнее говоря, я — совершенно зря упустили из виду человека, который легко может стать решением всех наших проблем.
— Кого же?
— Камеристку графини! Черт побери, она же должна знать, где прячется Казанова и зачем видится с ее хозяйкой. Я допрошу ее и постараюсь так или иначе вытащить из нее все нужные нам сведения. Уверен, что-нибудь полезное мы от нее узнаем.
В глазах Пьетро Гардзони загорелся злорадный огонек. Он снова кивнул: идея Дзаго просто отличная.
— Превосходно, ты совершенно прав. Будем действовать в этом направлении. А теперь иди, — подытожил Черный инквизитор. — Каждая минута промедления отдаляет нашу победу. Нужно добиться результатов как можно скорее!
— Конечно, ваша светлость. В таком случае, с вашего позволения…
Не желая больше тратить время, Дзаго проворно покинул кабинет.
Как только помощник удалился, инквизитор поднялся и стал мерить шагами комнату. На самом деле в разговоре с Дзаго он умолчал об очень важной части своего плана. Гардзони не мог позволить себе полную откровенность даже наедине с самым верным помощником: как бы тот ни был ему предан, к некоторым деталям он вряд ли отнесся бы с пониманием. Да никто к ним, наверное, не отнесся бы с пониманием, но что поделать, другого выхода у инквизитора не было. Род Гардзони, конечно, знатный и влиятельный, но… недостаточно. Не настолько, чтобы позволить ему осуществить свою давнюю мечту стать дожем. Вот почему нужно вмешательство извне — кто-то или что-то, способное изменить расстановку сил. И история с Казановой — это лишь первый шаг на пути к осуществлению задуманного.
Конечно, Венеция — восьмое чудо света, но этот город истощен, измучен, выжат до капли безумием и беспределом, которые длятся уже целое столетие. Он стал жертвой бесконечного мрачного карнавала, нарядившего «королеву морей» в вульгарный наряд куртизанки. Гардзони не мог выносить эту пародию на республику, которая погрязла в бессмысленной суете и в любой момент может навсегда пойти на дно. Уже давно ему не давала покоя мысль о том, что, пока еще не поздно, надо что-то делать — для себя самого и для родного города. Конечно, ему пришлось пойти на компромисс, который многие, вне всяких сомнений, нарекли бы «изменой», но на самом деле это лишь ускоряло и без того неизбежный процесс, который положит конец упадку и разложению. Куда достойнее погаснуть раз и навсегда, чем продолжать тлеть, постепенно слабея и превращаясь в бледную тень.