ка думала о вероятной скорой смерти, когда перед ней только-только начало открываться её будущее. Сонджу и самой было о чём жалеть, если смерть настигнет её так рано.
– Тебе повезло, что твоё желание так легко исполнить.
– А твоё – нет? – спросила Чинвон.
– Давай купим тебе эту бархатную юбку.
Обрадованная перспективой получить свою юбку, Чинвон не стала расспрашивать дальше, как сделала бы в другое время. Вместо этого она улыбнулась – с почти детской надеждой. Приятно было смотреть на это: простое желание, которое приносит так много радости.
Чинвон сказала:
– Тебе это понравится, Младшая Тётушка. Я слышала, как бабушка рассказывала дедушке, что, по твоим словам, кто-то из девочек Второго Дома может однажды стать великим лидером, как королева Сондок.
– Она правда в это верит?
– Нет, но ведь она об этом говорила, – ответила Чинвон с лукавой ухмылкой, подняв брови.
Они находились в деревне шесть дней, когда старый слуга принёс весть:
– Господин желает вашего возвращения. Он велел передать, что опасность миновала.
Прогулка обратно домой показалась им намного короче. Сразу же по прибытии в Маари Чинвон отправилась в Большой Дом, быстро поклонившись бабушке с дедушкой перед уходом. Чхулджин и Чина, взвизгнув, бросились к Сонджу.
Потянув Сонджу за юбку, Чина сказала:
– Тётушка, приходили северокорейские солдаты, и они, они! Ходили тут повсюду и всё смотрели! Дедушка испугался, и я испугалась тоже. Они велели бабушке приготовить им еду.
– А я не испугался, – Чхулджин гордо улыбнулся.
Игнорируя брата, Чина продолжала:
– У одного было оружие, самое настоящее! Мне было так страшно! Он мог убить нас в любой момент! – Она вдруг всхлипнула. – Тётушка, они забрали моего кролика. Положили его в мешок… Дедушка сказал, что купит мне нового.
Глаза её блестели от слёз. Чина обняла Сонджу за ноги. Сонджу погладила её по голове и посмотрела на свекровь: та кивнула, не отводя взгляда – похоже, ей было что сказать по этому поводу, но не при детях.
Чина подняла к ней заплаканное лицо.
– Когда они поели, дедушка дал им куриц, риса и моего кролика. Бабушка сказала, что они возвращаются домой.
Свекровь повернулась к детям и велела им пойти поиграть на заднем дворе. Подождала, пока они уйдут, и сказала Сонджу:
– Твой свёкор не отдавал им кролика. Они пришли через два дня после вашего отъезда – группа из пяти солдат. Дети были со мной в кухне, когда солдаты вошли в дом. Мой муж увидел, как они глазеют на куриц и на кролика. Он сказал капитану, что они могут брать сколько угодно куриц, но не кролика. Тогда капитан выхватил кролика из клетки и свернул ему шею, а другие солдаты сделали то же самое с курицами по его приказу.
– Они не причинили вреда кому-нибудь в деревне?
– Нет. Не знаю, почему они выбрали наш дом. Трое из них были подростками пятнадцати-шестнадцати лет. Один сказал, что он работал на ферме, когда ему приказали явиться на службу. Эти мальчишки общались с нами довольно вежливо. Их наверняка поймают ещё прежде, чем они доберутся до границы, – она цокнула языком.
Война делала с людьми страшные вещи. Сонджу ненавидела это. Как солдаты смогут жить дальше в согласии с собой, когда война закончится? Как много жизней будет разрушено памятью о совершённом насилии? Мрачное настроение Сонджу слегка развеялось, только когда в дом одна за другой вернулись служанки и полевые работники. Оказалось, что одного из работников призвали в армию.
В первую неделю ноября Сонджу и свекровь заготовили две сотни кимчи – половина того, что они сделали в прошлом году. На следующей неделе приехала Вторая Сестра – с пустым взглядом и впалыми щеками, постаревшая лет на десять. Поклонившись свёкрам, она направилась к себе и закрыла дверь.
Сонджу выждала с полчаса, затем отправилась к ней. Села рядом и спросила:
– Как прошёл визит?
– Я чувствую себя сиротой, – ответила та безо всякого выражения, не глядя на Сонджу.
Сонджу не знала, как её утешить.
Когда Вторая Сестра подтянула колени к груди и сложила на них голову, Сонджу покинула пропитанную горем комнату и направилась на веранду. Она не могла представить себе, что будет скорбеть так же сильно, если умрёт её собственный отец. Возможно, потому, что с самого детства она ощущала некую отстранённость от своей семьи, вопреки которой (или благодаря ей) цеплялась за ощущение собственного «я». Без этого, подумалось ей, она бы потеряла свой путь. Теперь она не была уверена, что сможет продолжать ту же невидимую борьбу в своём браке. Она посмотрела на серое небо. Зима обещала быть холодной и тоскливой.
Однажды, несмотря на сильный ледяной ветер, пришла хозяйка Большого Дома и спросила свекровь:
– Ты слышала? Войска Северной Кореи отступили до самой реки Амнок.
– К китайской границе? Значит, мы побеждаем. Мои сыновья скоро вернутся.
Это было в ноябре, через пять месяцев после начала войны. Спустя месяц семья Второго Дома всё ещё ждала.
В первую неделю января пришёл горбун. Он сообщил:
– Армия Северной Кореи снова захватила Сеул с помощью китайских войск. Наши союзники отступили с юга реки Ханган.
Теперь, когда враг стал сильнее, как далеко на юг они продвинутся? Измождённая неизвестностью, Сонджу повернулась к свекрови и спросила:
– Нам снова нужно эвакуироваться?
– Не знаю. Посмотрим, что скажет мой муж.
Никто в деревне не эвакуировался, но горбун сказал, что каждый день поезда на юг были переполнены беженцами. Машинист поделился, что многие из беженцев были жителями Северной Кореи – большинство были христианами, боявшимися, что Северная Корея последует примеру коммунистического Китая, который преследовал христиан по закону.
Однажды, когда весь день светило солнце и снег на крыше растаял, стекая на землю капелью, Чинвон пришла к Сонджу в комнату и сказала:
– Никого из моих друзей нет дома, а я застряла здесь. Тут так мрачно. Это невыносимо!
Сонджу ощущала себя так же. Вторая Сестра заперлась у себя в комнате и скорбела, распространяя уныние по дому. Сонджу ответила:
– Я скучаю по разговорам со Второй Сестрой. Я хотела рассказать ей о твоей бархатной юбке. Как ты говорила? Блестящая, тёмно-синяя и бархатная? – она наклонила голову вбок, разглядывая Чинвон. – Ты не упоминала об этом уже несколько месяцев. Или ты забыла, или теперь уверена, что выживешь.
– Я не забыла.
Сонджу улыбнулась.
– Сейчас как раз подходящее время, чтобы носить такую юбку, верно? Давай сходим на рынок и купим её. До войны муж оставил мне часть своей зарплаты.
Следующим вечером Сонджу сказала свекрови:
– Завтра мы с Чинвон отправимся на рынок. Некоторое время назад я обещала купить ей бархатную юбку.
Если бы свекровь стала протестовать против такой фривольности во время войны, Сонджу была готова отстаивать свою позицию до последнего – но ей не пришлось. Свекровь ничего не сказала.
Сонджу и Чинвон купили отрезок бархатной ткани и оставили его в ателье. Затем пообедали в ресторане и прошлись до книжной лавки, где Сонджу нашла сборники рассказов Оскара Уайльда, О. Генри и Ги де Мопассана. Владелец магазина пообещал, что к следующей пятнице в лавке появится «Тысяча и одна ночь». Они лениво гуляли от одного прилавка к другому, разглядывая вещи и болтая: казалось, всё почти вернулось в норму.
На следующее утро она собрала детей у себя в комнате и прочитала им «Счастливого принца». Чхулджин жаловался, что история глупая и скучная.
– Статуи не умеют говорить, – сказал он и ушёл, бормоча себе под нос, что нисколько в это не верит.
Чинджу, казалось, была озадачена его уходом. Дочери Второй Сестры, Чина и Чинджин, напротив, жадно вслушивались в каждое слово Сонджу. По одной истории в день, сказала им Сонджу. Когда дети ушли, она стала листать страницы другой книги – и тут к ней в голову пришла одна идея. Она могла бы читать женщинам клана раз или два в неделю и обсуждать потом прочитанное. Жаль, что она не подумала об этом раньше. Понадобится больше книг. Она поделилась этой идеей с несколькими женщинами.
В следующую пятницу Сонджу и Чинвон вернулись на рынок и забрали бархатную юбку в ателье. Сонджу купила ещё две книги в дополнение к уже заказанным. Сразу после возвращения домой Чинвон стала разгуливать по дому в новой юбке, но ей хватало благоразумия, чтобы не выходить в ней на улицу.
Несколько дней спустя дочери женщины, в доме которой они делали йо, предложили собираться у них для занятий по чтению. В первый раз пришло всего четыре человека – две дочери, их мать и тётя. Три дня спустя пришли ещё двое – женщина с длинными мочками ушей и темнокожая, тоже делавшая с ними йо. После чтения и обсуждения прочитанного женщины сплетничали о деревенских. На третьем собрании мнение женщин о прочитанных историях удивило Сонджу – и удивило их самих: эта радость от прикосновения к неизвестному доселе миру, от узнавания нового, вероятно, не слишком отличалась от того ощущения, которое испытала Сонджу, впервые увидев в журнале фотографии людей с Запада. Теперь она снова разделяла с другими мир воображения, обогащая этим жизни женщин, которые иначе бы этого опыта не получили. Это дарило Сонджу чувство ни с чем не сравнимого удовлетворения и выполненного долга.
На следующий день после четвёртой встречи Уши Будды подошла к Сонджу.
– Я слышала, что научиться читать и писать не очень сложно. Вы не могли бы научить меня, чтобы однажды я сама смогла читать книги?
– Да, конечно. Можем начать прямо сейчас, если у тебя есть время.
Сонджу обрадовало желание этой женщины учиться чему-то новому, особенно учитывая её слова в день шитья йо о том, что она больше не позволяет себе мечтать. Сонджу начертила таблицу на листе бумаги и заполнила её согласными по горизонтали и гласными по вертикали, называя согласную и гласную вместе, чтобы сформировать иероглиф. Позанимавшись с ней немного, Уши Будды ушла с алфавитной таблицей, стопкой пустых листов и несколькими карандашами, чтобы потренироваться дома. Сонджу пообещала, что даст ей рукописную копию «Последнего листа», чтобы она могла поупражняться в чтении самостоятельно. Прежде чем приступить к переписыванию книги, Сонджу легла на пол, подняла руки и ноги вверх и несколько раз взмахнула ими, выплёскивая свою радость.