Захватывает гладь земли береговой,
А алчная земля пучиною морской
Овладевает, всем и каждому на горе;
Когда десятки царств у всех нас на глазах
Свой изменяют вид иль падают во прах, —
Все это, друг мой, мысль в уме моем рождает,
Что Время и меня любви моей лишает —
И заставляет нас та мысль о том рыдать,
Что обладаешь тем, что страшно потерять.
65
Когда земля, и медь, и море, и каменья
Не могут устоять пред силой разрушенья,
То как же может с ней бороться красота,
Чья сила силе лишь равняется листа?
Возможно ль устоять весеннему дыханью
В губительной борьбе с напором бурных дней,
Когда вершины скал и мощь стальных дверей
Противиться крылам времен не в состоянье?
О, злая мысль! Куда ж от Времени уйдет
Промчавшихся времен пленительнейший плод?
Кто даст отпор его губительному кличу
И в силах у него отнять его добычу?
Никто — иль чудо, друг, свершится над тобой
И будешь ты блистать в чернилах красотой!
66
Томимый этим, к смерти я взываю;
Раз что живут заслуги в нищете,
Ничтожество ж — в веселье утопая,
Раз верность изменяет правоте,
Раз почести бесстыдство награждают,
Раз девственность вгоняется в разврат,
Раз совершенство злобно унижают,
Раз мощь хромые силы тормозят,
Раз произвол глумится над искусством,
Раз глупость знанья принимает вид,
Раз здравый смысл считается безумством,
Раз что добро в плену, а зло царит —
Я, утомленный, жаждал бы уйти,
Когда б тебя с собой мог унести!
67
Зачем ему здесь жить, когда зараза с ним,
И скрашивать порок присутствием своим,
Давая тем греху возможность поживиться
И, с ним переплетясь, в одно соединиться?
Зачем копировать румянец щек его,
Фальшиво цвет живой их в мертвый превращая?
Что в цвете роз ему, красе родного края,
Когда в его щеках довольно своего?
Что жить ему, когда природа обеднела
И крови уж ему не может больше дать?
Он все был для нее — и жизнь, и благодать;
Она ж и пред лицом других благоговела.
И бережет его она, чтоб показать,
Какая прежде к ней сходила благодать.
68
Его лицо есть дней минувших отпечаток,
Когда краса цвела и вяла, как цветы,
И ни на чьем челе не смел блистать остаток
Вновь созданной в тиши поддельной красоты;
Когда, отдав тела прожорливой могиле,
Не срезывали кос с головок золотых,
Чтоб на челе других они вторично жили
И пук чужих волос не радовал других.
В нем прежней красоты видна еще святыня,
Благая, без прикрас, как сердца благостыня,
Не мыслящая вновь весну себе купить
И обобрать других, одетым бы лишь быть.
И бережет его природа данью чувству,
Чтоб показать красу фальшивому искусству.
69
Та часть тебя, что. мир способна озарять,
К себе, мой друг, восторг всеобщий привлекает
И всюду громко так твой образ прославляет,
Что даже злым врагам приходится молчать.
Итак, наружно ты увенчан похвалами;
Но те, что так тебя расхваливали сами,
Пытаются теперь проникнуть дали мглу
И прежнюю берут обратно похвалу.
Достоинство ума в деяньях познавая,
Они вперяют взор в тайник души твоей
И осуждают все, забыв про блеск очей
И запах сорных трав дыханью придавая.
Чего же запах твой не схож с твоей красой?
А потому, мой друг, что ты — цветок простой.
70
Людская брань тебе не вменится в вину,
Затем что красота злословье возбуждает,
А подозренье вкруг румяных щек витает,
Как стая воронят, летящих в вышину.
Будь ты добра, мой друг, — и подтвердит злословье
Достоинства твои. Ведь хитрый червячок
Умеет заползти в прелестнейший цветок —
В тебе ж есть для того все нужные условья.
Да, ты пережила тревоги юных дней
И вышла из борьбы чиста и своевольна;
Но этого всего еще ведь не довольно,
Чтобы спасти тебя от зависти людей.
Когда бы ты к тому ж избегла подозренья,
То ты бы все сердца пленила, без сомненья!
71
Когда умру, оплакивай меня
Не долее, чем перезвон печальный,
Что возвестит отход из мира зла
На пир червей, под камень погребальный.
При чтенье этих строк не вспоминай
Руки моей, писавшей их когда-то.
Я так люблю тебя! Мне лучше, знай,
Забытым быть тобою без возврата,
Чем отуманить облик твой слезой.
Задумавшись над строфами моими,
Не поминай, печальный, мое имя,
Любовь твоя пускай умрет со мной,
Чтоб злобный мир, твою печаль почуя,
Не осмеял бы нас, когда умру я.
72
Чтоб свет не мог спросить прекрасную тебя,
За что ты чтишь мой прах, в гробу меня любя,
Ты лучше позабудь меня, небес созданье,
Затем что указать, увы! не в состоянье
Ты ничего во мне такого, что б могло
Мне озарить ясней померкшее чело
И больше хвал воздать, чем правда, что всех колет,
Не прибегая к лжи, могла б себе позволить.
Когда любовь тебя сказать заставит может
Неправду обо мне, пусть вместе с телом сгложет
Губительная смерть и скромный мой венок,
Чтоб нам на стыд сиять средь мира он не мог.
Меня одним стыдом клеймят мои творенья,
Тебя ж — любовь того, к кому нет уваженья.
73
Ты видишь — я достиг поры той поздней года,
Когда на деревах по нескольку листков
Лишь бьется, но и те уж щиплет непогода,
Тогда как прежде тень манила соловьев.
Во мне ты видишь, друг, потемки дня такого,
В котором солнце лик свой клонит на закат,
А ночь уже спешит над жизнию сурово
Распространить свой гнет, из черных выйдя врат.
Ты видишь, милый друг» что я едва пылаю,
Подобно уж давно зажженному костру,
Лишенному того, чем жил он поутру,
И, не дожив, как он, до ночи, потухаю.
Ты видишь — и сильней горит в тебе любовь
К тому, что потерять придется скоро вновь.
74
Покоен будь: когда я буду смертью скован,
Без мысли быть опять когда-нибудь раскован,
Останутся тебе на память, милый мой,
Немногие стихи, написанные мной.
И, пробегая их, увидишь, друг мой милый,
Что эти сотни строк посвящены тебе:
Лишь прах возьмет земля, как должное, себе,
Но лучшее — мой ум — твое, мой друг, с могилой.
Итак, когда умрет покров души моей,
Ты потеряешь лишь подонки жизни бренной,
Добычу черной мглы, хирургов и червей,
Не стоящую слез твоей тоски священной.
Стихи ж мои могу почтить я похвалой
За то, что их никто не разлучит с тобой.
75
Ты то же для меня, что пища для желудка
Иль для сухой земли весенние дожди —
И, ради твоего спокойствия, в груди
Моей идет борьба, как это мне ни жутко,
Скупца с своей казной: то радуюсь тобой,
То за твое дрожу благое совершенство,
То наслаждаюсь сам твоею красотой,
То жажду, чтобы свет вкушал со мной блаженство;
То иногда тобой бываю пресыщен,
То жажду всей душой чарующего взгляда —
И лучшего в тот миг блаженства мне не надо,
Чем то, которым был и буду награжден.
Так день за днем томлюсь я, точно отчужденный,
То пресыщенный всем, то вновь всего лишенный.
76
Зачем я не ищу тем новых, как бывало,
И отчего в моих стихах так жару мало?
Зачем я к новизнам заманчивым не рвусь
И разрешать задач мудреных не стремлюсь?
И почему пишу я все одно и то же
И отношусь что день к воображенью строже,
Хоть каждое словцо, являясь наголо,
Показывает, как оно произошло?
Так знай, что про тебя пишу я лишь, родная,
Что вдохновлять — тебе и страсти лишь дано,
А потому, слова все те же повторяя,
Я трачу вновь лишь то, что уж расточено.
Как солнце старцам лик свой каждый день являет,
Так и любовь моя зады лишь повторяет.
77
Ты в зеркале своем увидишь, как ты вянешь,