— Нет, не узнал. Но что-то ему показалось.
— Идемте отсюда. — Барон поддержал под локоток бывшую приму, и они стали спускаться по ступенькам.
Неожиданно она остановилась, с улыбкой сообщила партнеру:
— Но я все-таки навещу еще Гаврилу Емельяновича.
— Я бы этого не делал.
— А вы и не будете. Он ведь только мне сделал предложение.
Господин Филимонов был крайне удивлен, когда на пороге его кабинета в сопровождении Изюмова возник Егор Никитич Гришин.
— Свят, свят… Вы ли это, Егор Никитич?
— Не признали? — усмехнулся тот, проходя в глубь кабинета.
— Признать-то признал, а вот явлению изумился, — ответил директор и махнул Изюмову: — Чего торчишь?.. Ступай, пока не позову!
— Благодарствую, — поклонился тот и исчез.
— Воспитываете холуев? — полюбопытствовал следователь, без разрешения усаживаясь на стул.
— Жизнь без преданных холуев скучна и опасна, — ответил Гаврила Емельянович и в свою очередь спросил: — Вы ко мне надолго?
— Вы торопитесь, Гаврила Емельяныч?
— Есть маленько. Спектакль ведь уже закончился.
— Полчаса, не более, — Гришин закинул ногу на ногу, закурил. — Любопытную мадемуазель на выходе я встретил только что. Нечто бесконечно знакомое, но никак не могу вспомнить, кто она.
— Которая?
— Яркая брюнетка в тонких очечках.
— С бароном Красинским?
— Господина я не знаю.
— Ну как же?! Меценат, промышленник, неутомимый ловелас!.. А барышня с ним ныне была действительно исключительная. По крови англичанка, хотя родилась в России.
— Любопытно, — бросил Гришин, затягиваясь. — А я ведь, Гаврила Емельянович, снова при должности и петлицах.
— Вас восстановили?
— Представьте.
— И вы снова будете морочить мне голову всевозможными подозрениями и расследованиями?
— И этого не исключаю. Но побеспокоил я вас, любезный господин директор, по одному деликатному вопросу, — Егор Никитич загасил окурок. — Могу ли я вам доверять полностью и без опасений?
— Но до этого вы ведь мне доверяли? — воскликнул Филимонов.
— Откровенно, не всегда… Так вот. По моим сведениям, несколько дней тому театр посещал князь Икрамов.
— Да, такой факт имел место.
— Что его привело сюда?
— Любопытство.
— Он заядлый театрал?
— Этого я не заметил, — директор налил себе воды из графина, выпил. — Его интересовала судьба бывшей примы госпожи Бессмертной. Помните такую?
— Ну как же? Дочка знаменитой Соньки. Кстати, где она сейчас?
— Вот этим интересовался и князь.
— Он имел роман с примой?
— По слухам, да. Но я, Егор Никитич, свечку не держал.
— Жаль, что не держали, — усмехнулся Гришин. — Больше бы толку было от разговора.
Лицо Филимонова от обиды побагровело, стало жестким.
— У вас еще какие-нибудь вопросы, господин следователь?
— По некоторым данным, бывшая прима продолжает проживать в доме Брянских.
— Если у вас, господин следователь, есть подобные данные, так проверьте их! Проверьте и не морочьте мне голову!
Егор Никитич поднялся, взял шляпу.
— Невежливо после стольких лет отсутствия, Гаврила Емельянович. Невежливо… Но я все-таки буду навещать вас. А вдруг мы окажемся полезны чем-нибудь друг другу! — едва поклонился и покинул кабинет.
Директор выждал какое-то время, резко позвонил в колокольчик.
— Изюмова ко мне! — приказал заглянувшей в кабинет секретарше.
Налил четверть рюмки коньяка, залпом выпил.
Николай приоткрыл дверь нерешительно, с опаской.
— Звали, Гаврила Емельяныч?
— Войди.
Тот прикрыл дверь, возле стола остановился.
— Помнишь этого господина, который только что вышел от меня?
— Так точ… Вернее, помню. Следователь из Департамента полиции.
Филимонов подошел к нему.
— Вбей в свою безмозглую костяную голову. Ни единого слова, никакой информации о себе, о театре, об актерах, обо мне. ТЫ меня понял?
— Понял, Гаврила Емельяныч. Буду молчалив, как сфинкс на стрелке.
— На какой стрелке? — не сразу понял Филимонов.
— Ну, на Васильевском острове!.. Сфинкс!
— Ладно, ступай отсюда, сфинкс!.. И думай о задании, какое я тебе определил.
— Из головы не выходит, Гаврила Емельяныч. — Николай плечом нажал на дверь и вывалился из кабинета.
Заметно потеплело, снег стал рыхлее и принялся прямо на глазах оседать, воронье ожило и заполнило пространство громкими криками.
Было почти темно, когда Сонька пришла в лачужку Михеля. Он услышал шаги, вышел навстречу. Воровка прошла мимо него, опустилась на нары, молча уставилась перед собой.
— Соня… Ты чего? — прошепелявил Блювштейн. — Чего такая?
Она не ответила, продолжала смотреть в одну точку.
— Что-нибудь с дочкой?
— С дочкой, — кивнула она.
— Начальник?.. Он что-то сделал с ней?
Она наконец повернулась к нему, глухо произнесла:
— Миха беременна.
— Что?!
— У нее будет ребенок.
— От поручика?
— Ну не от тебя же.
— Я убью его!
Сонька придержала шагнувшего к выходу мужа, с кривой ухмылкой объяснила:
— Я бы сделала это раньше тебя. Но этим делу не поможешь.
— Он пакостник!.. Подстерегу и задушу!
— Я за советом пришла, а не за расправой. Присядь.
Михель сел рядом, помолчал какое-то время, потом спросил:
— Когда это случилось?
— Случилось!
— Он ее… насильничал?
— Нет, по согласию. По любви.
— А он?
— Говорит, тоже по любви.
— Нужно бежать. Погода на весну повернула.
— Куда бежать, если девка с брюхом? — хмыкнула воровка.
— Может, и хорошо, что с брюхом.
— Чего ж в этом хорошего?
— Если он к девке расположен, то обязан организовать побег.
— Как?
— Засунет нас на пароход, — глаза Михеля блестели. — Не слыхала, когда привезут следующих арестантов?
— Вроде через месяц.
— В самый раз. И живота еще видно не будет, и до родов успеем добраться до Одессы. Я поговорю с ним. Открою карты.
— И он тут же зачалит тебя за решетку.
— Не зачалит… Мы теперь в завязке! Поговорю как мужик с мужиком.
Сонька с удивлением и даже уважением смотрела на него.
— А если он не пойдет на это? Миха родит здесь, а он, легкий и счастливый, отправится на материк.
— Вот тогда определенно я его убью, — жестко заявил Михель. — И материк его будет здесь, на Сахалине. Навечно!
Сумасшедший ошивался недалеко от дома Гончарова, выжидая хозяина. Расхаживал от улицы к улице, от зябкости хлопал себя по бокам, подпрыгивал, что-то бормотал.
На него никто не обращал внимания, лишь две местные собаки терпеливо ждали поодаль, когда он кинет им что-нибудь съестное.
Наконец поручик появился. Шагал быстро, озабоченно, не глядя по сторонам.
Михель двинулся навстречу. И лишь когда между ними осталось не более пяти метров, Никита увидел сумасшедшего.
Тот поклонился, попросил:
— Хочу поговорить… начальник.
— Что? — не сразу разобрал его невнятную речь Никита Глебович.
— Поговорить.
— Ты?.. Со мной? — удивился тот.
— Я с вами, начальник.
Гончаров в искреннем недоумении пожал плечами, усмехнулся.
— Говори.
— Не здесь… дома.
Никита оглянулся, даже пожал плечами, улыбнулся.
— В следующий раз, Михель. Сейчас некогда.
— Прошу, начальник… это важно.
Поручик внимательно посмотрел на божьего человека.
— Ты как-то странно сегодня говоришь, Михель. Ты в себе?
— У меня просветление, начальник, — сумасшедший улыбнулся, показав беззубый рот. — Мне что-то надо сказать.
Никита Глебович снова пожал плечами.
— Ладно, пошли.
Они двинулись к дому Гончарова. Конвойный, дежуривший здесь, с крайним удивлением уставился на идущих, поручик махнул ему:
— Расслабься.
Поднялись на второй этаж, хозяин отпер дверь, пропустил Михеля вперед:
— Присаживайся. — Сам уселся напротив. — Слушаю тебя.
— Я по поводу дочки, — как можно четче произнес сумасшедший.
— Какой дочки? — не понял Гончаров.
— Моей дочки. Михелины.
Никите Глебовичу показалось, что он сам начинает тихо сходить с ума.
— Михель… По-моему, теперь я сумасшедший. Или у тебя действительно просветление?
— Я нормальный, Никита Глебович, — с улыбкой прошепелявил тот.
— А я какой, по-твоему?
— Тоже нормальный. Поэтому нужно поговорить по-мужски.
— По-мужски?!
— Да, по-мужски.
— По-моему, теперь я сумасшедший, — Гончаров потянулся за пачкой папирос. — Что тебе от меня нужно?
— Я убил поляка. Помните? После убийства ко мне вернулся разум.
— Бред.
— Я говорю правду.
— Как это возможно?
— Не знаю. Веление Господа.
Поручик выпустил густое облако дыма, жестко загасил окурок в пепельнице.
— Я сейчас вызову конвоира, и тебя засадят в карцер!.. Как симулянта!
— Не успеете, — спокойно ответил Блювштейн. — Я убью вас. И останусь дурачком. Это будет третье мое убийство.
Никита ухмыльнулся, раздавил окурок в пепельнице.
— Идиот. Сумасшедший. Верно?
— Я отец девушки, которую вы обесчестили. Она ждет ребенка.
— Знаю.
— Вы так спокойно об этом говорите?
— А почему я должен волноваться?.. Я рад, что она беременна. Это наше общее решение.
— Вы хотите, чтобы она родила здесь?
— Не уверен. Не исключено, что я отправлю ее на материк. В Санкт-Петербург.
— Одну?
— Пока не решил.
— Она каторжанка. Вряд ли ей позволят покинуть Сахалин.
— Оп-па! Любопытный поворот. — Никита Глебович встал, сделал пару шагов по комнате, с иронией спросил: — Вы желаете составить ей компанию?
— Вместе с матерью, — сумасшедший снова улыбнулся, обнаружив почти беззубый рот. — С Соней.
— То есть я должен устроить вам побег?
— Да, побег. Возможно, даже вместе с вами.
— Но я пока не каторжанин!
— Пока… Как только вы пожелаете решить судьбу Михелины, вас непременно отдадут под суд.