— В час добрый, — кивнул Овечкин.
Они огляделись и ходко двинулись в сторону чернеющего леса, оставляя на рыхлом снегу широкие лыжные следы.
Рано утром, когда бараки только начали просыпаться, в дверь комнаты Гончарова постучали с такой силой, что он от неожиданности вскинулся и какое-то время не соображал, где он и что он.
— Ваше благородие, беда! — прокричал из коридора мужской голос.
Никита торопливо натянул брюки, толкнул дверь. В коридоре стоял с вытаращенными глазами надзиратель.
— Ваше благородие, беда! — снова повторил он.
— Что стряслось?
— Побег!.. Сбежали двое — Евдокимов и Овечкин.
— Когда?
— Ночью, видать, след от лыж совсем еще свежий.
— Поднимай людей, готовь собак! — приказал поручик и стал торопливо одеваться.
След действительно был совсем недавний — глубокий, вдавленный, размашистый. Гончаров стоял за амбарной оградой, смотрел вдаль, рядом топтались человек пять конвоиров, державших на поводках скулящих от нетерпения собак.
— Догнать! — коротко приказал поручик. — Догнать и отдать собакам на расправу. Живыми не брать. Вы меня поняли?
— Так точно, ваше благородие, — козырнул старший из конвоиров. — Собаки свою работу сделают.
— Вперед!.. Они не могли уйти далеко!
…Люди с трудом сдерживали рвущихся по следу волкодавов, бежали на пределе сил, обнаруживая все более свежие отпечатки.
Кузьма и Лука услышали лай погони, в панике заоглядывались, прибавили ходу, хотя силы были на исходе.
Собаки настигали их. Конвоиры свистели и кричали.
Убегающие сбросили лыжи, попытались бежать в густую тайгу, путаясь в глубоком снегу и падая.
Натасканные на преследование псы вскоре настигли их.
Набросились жадно и остервенело. Люди пробовали отбиваться, но животные с азартом грызли им руки, ноги, одежду, лица, глотки.
Снег окрашивался кровью.
Вскоре все было окончено — на вытоптанной полянке лежали два бездыханных тела. Собаки возбужденно скулили, конвоиры с трудом сдерживали их.
Егор Никитич смотрел на князя спокойно и даже с некоторой иронией.
Икрамов полистал бумаги, принесенные следователем, поднял глаза на визитера.
— Я, ваше высокородие, — произнес тот, — имею нехорошую привычку излагать свои мысли прямолинейно и достаточно откровенно. Невзирая на ранги и звания.
— Похвально, — кивнул князь, улыбнувшись. — Вы готовите мне некий сюрприз?
— В каком-то смысле да, — следователь достал из папки карандашный портрет Таббы под кисеей. — Вам никого не напоминает сия дама?
Ибрагим Казбекович взял листок, довольно внимательно стал изучать его.
— Что-то знакомое есть, но припомнить не могу.
— Позвольте вам подсказать, князь?
— Разумеется.
— Помните, в свое время в оперетте блистала мадемуазель Бессмертная?
От услышанного Икрамов на мгновение замер, но совладал с собой, довольно спокойно ответил:
— Помню. Не однажды бывал на ее спектаклях.
— Совершенно верно, Ибрагим Казбекович. Но, опять же по моим сведениям, вы какое-то время были весьма увлечены ею.
Князь вспыхнул.
— Это имеет отношение к конкретному разговору?
— В какой-то степени. Однако степень остроты будет известна со временем.
Икрамов взял папиросу, закурил.
— И что же, по вашим сведениям, приключилось с примой после «Инвалида»?
— Сведения, ваше высокородие, разноречивы. Ходили слухи, будто бы она основательно опустилась, даже оказалась едва ли не на паперти, но спустя какое-то время следы ее затерялись совсем.
— Есть сведения, будто она живет в доме княжны Брянской?
Гришин удовлетворенно пожевал губами, кивнул.
— Я к этому иду, — достал из папки второй портрет, протянул Икрамову. Это был тоже портрет Таббы, но уже после посещения ею театра. — Как вам эта особа?
— Очаровательна. Кто она?
— Кто она? — переспросил Егор Никитич. — В этом вся прелесть и завлекательность момента.
Гришин сунул портреты в папку.
— Это, князь, одна и та же особа.
Икрамов внимательно посмотрел на следователя, совсем негромко спросил:
— Вы хотите сказать, что на обоих рисунках… мадемуазель Бессмертная?
— Именно это я и намерен вам сообщить, ваше высокородие.
Князь откинулся на спинку кресла.
— Мне трудно в это поверить!
— Мне также, князь. Поэтому не стоит торопиться с окончательными выводами. Необходимо время, чтобы провести слежку, поработать с агентами, сопоставить факты и уже затем проводить следствие. Но как начальнику следственного управления Департамента полиции я обязан был доложить вам о ходе ведения дел по налетам на банки.
От подобного заявления князь сильно раздавил окурок в пепельнице.
— Уж не хотите ли вы сказать, будто мадемуазель замешана в налетах?
— Прямых улик пока нет. Однако отдельные факты настораживают и заставляют следствие двигаться именно в этом направлении.
— Но это невероятно!
— В наше время, ваше высокородие, все вероятно. Выгляньте в окно, послушайте, какие песни распевает народ, и вы согласитесь со мной.
Гришин завязал тесемки папки, поднялся.
— У меня все. Если у вас, князь, имеются вопросы ко мне, я готов ответить.
Икрамов вышел из-за стола, приблизился к следователю.
— Вы ведь в свое время вели дело Соньки Золотой Ручки, матери госпожи Бессмертной?
— Совершенно верно, князь. Более того, весьма сочувствовал воровке. Но самое удивительное, я поймал себя на том, что начинаю также сочувствовать и ее дочери, мадемуазель Бессмертной.
— Вы сентиментальны?
— Скорее, излишнее желание войти в положение жертвы.
— И просьба, и совет. Если зайдете в тупик, подобный былому, не торопитесь пускать пулю в лоб. Вы, сударь, еще понадобитесь Департаменту полиции. И, кроме того, помните, что вожжи всех дел в моих руках!.. В том числе и по госпоже Бессмертной. Не дергайте их без моего ведома, сударь.
— Благодарю за напоминание, доверие и рекомендации, ваше высокородие. Постараюсь держать в голове ваши бесценные наставления, — ответил Егор Никитич и покинул кабинет.
Обучение аргентинскому танго проходило в обычном режиме — столь же жестко и нервно отсчитывала ритм Эва, самозабвенно играли музыканты, двигались, шурша платьями, танцевальные пары.
— Выход в променад! Идет поддержка!.. Стойка компактнее!.. Спинки прямые, головы откинуты!
Гришин сидел на втором этаже класса, через слегка приоткрытую дверь наблюдая за танцующими. Его больше всего интересовала девица в изящной масочке и ее партнер. Они, пожалуй, были здесь самой эффектной, самой привлекательной парой.
Наконец занятия закончились, курсисты потянулись в гардеробные переодеваться, Егор Никитич довольно поспешно спустился вниз, подошел к Эве, беседовавшей с одним из задержавшихся танцоров. Она увидела немолодого господина, отпустила курсиста, кивнула визитеру.
Тот снял котелок, склонил голову.
— У меня к вам, сударыня, совсем небольшое дельце. — Мужчина деликатно отвел преподавательницу в сторонку, негромко представился: — Департамент полиции. Следователь Гришин.
У нее взлетели бровки, она с весьма заметным акцентом поинтересовалась:
— Я не совсем благонадежна?
— Ни в коем разе, — засмеялся следователь. — У меня разговор, никак не касаемый вас. — Он откашлялся, посмотрел на остроносенькую преподавательницу. — Но, полагаю, все здесь сказанное останется между нами.
— Я англичанка. Я умею молчать.
— Благодарю. Мой племянник танцует в паре с молодой особой в маске…
— Господин Валентин Бутурлин?
— Именно так. Он серьезно увлекся своей партнершей, и это весьма беспокоит его родителей.
— Вы хотите навести о ней справки?
— Совершенно верно.
— Как вас, простите?
— Следователь Гришин.
— Господин Гришин, я ровным счетом ничего не знаю об этой девушке. Ни имени, ни фамилии, ни ее семьи.
— Она скрывает?
— Нет, просто не говорит. Но нашему заведению это не нужно. Мы обучаем танго! Все остальное — проблемы клиентов!
— Почему мадемуазель в маске?
— Точно сказать не могу, но подозреваю, что у нее что-то с лицом. Потом это так загадочно! — Эва рассмеялась собственной остроте. — Что еще у вас ко мне?
— Пожалуй, все. Покорнейше благодарю, мадемуазель.
— Мадам!
— Простите, мадам! Я хочу не упустить племянника, поэтому покину вас.
— Всего хорошего.
Гришин быстрым шагом покинул класс, спустился на первый этаж и уже при выходе на улицу увидел стоявшего у мостовой Валентина в ожидании экипажа.
Таббы видно не было.
— Господин Бутурлин! — позвал Егор Никитич. — Одну минуточку!
Валентин высокомерно оглянулся.
— Добрый день, — поклонился Гришин. — Я отниму у вас буквально пару минут.
— Вы кто, господин?
— Гришин, следователь сыскного отдела.
— Слушаю вас.
— Расписку брать не стану, потому как полагаю, что вы человек довольно уже взрослый. Разговор крайне конфиденциален.
— Говорите.
— С вами в паре танцует некая мадемуазель. Имя ее, фамилию вы знаете?
— Нет, она не пожелала мне представиться.
— Вам удавалось когда-либо видеть ее без маски?
— Никак нет.
— У нее дефект лица?
Валентин холодно смотрел на странного господина.
— Не исключаю.
— Вам ни разу не удавалось даже мельком заглянуть за маску, скажем, во время танца?
— Кажется, я ответил… У вас все, господин следователь?
— Благодарю, всего доброго.
Подъехала пролетка, Валентин легко запрыгнул на ступеньку и покатил по улице.
Гришин постоял в раздумье, глубоко вздохнул, сунул руки в карманы и зашагал в противоположную сторону.
Табба стояла на набережной Невы. Девушка была без парика и без вуали, волосы зачесаны к затылку, на голове черная шляпка. Накрапывал дождь. Проезжающие на полном ходу пролетки, кареты, автомобили не думали притормаживать перед одинокой женской фигуркой и мчались дальше.