Сонька от морского путешествия осунулась, постарела, похудела. Михель же, напротив, был подтянут, собран, и даже выросшая на щеках щетина была ему к лицу.
В дверь каюты постучали. Михелина испуганно проснулась, отец помог ей сесть. Сонька откинула защелку, толкнула дверь.
На пороге стоял сухопарый малоразговорчивый старший помощник капитана Ильичев. Односложно спросил:
— Дочку тошнит?
— Бывает.
— Давай ее на палубу. Пусть воздуха наберет, пока погода не испортилась.
— Нельзя, — вмешался Михель. — Капитан запретил.
— Капитан запретил, а я разрешаю. — Ильичев нагнулся, взял девушку за руку. — Пошли, дочка.
Он провел ее по длинному коридору, помог подняться по узкой железной лесенке, вывел на нижнюю палубу, подвел к надраенным поручням.
— Держись покрепче, чтоб не снесло.
Здесь было ветрено, свежо. Глаза от бесконечного синего простора заслезились и даже закружилась голова.
Старпом заметил это, поддержал ее.
— Держитесь. Сейчас пройдет.
— Спасибо.
— Как тебя зовут?
— Михелина.
— Нерусская, что ли?
— Еврейка.
— А чего, ежели еврейка, на Сахалине оказалась?
— Так получилось.
— Я думал, только у русских получается.
Миха закрыла глаза, затихла, отдаваясь ветру и свежести.
— Я бы каждый день сюда выходила.
— Одной нельзя.
— Думаете, сдует? — слабо засмеялась девушка.
— Сдуть не сдует, а вот какой-нибудь сволочи лишний раз попадаться на глаза не стоит, — пробурчал Ильичев.
— На пароходе тоже сволочи есть?
— А где их нет?.. Мир делится на кого? На сволочей и на тех, кто хочет стать сволочью. — Немного помолчав, он предупредил: — Есть тут один соглядатай… вот перед его зенками лучше не скакать.
— Шпик?
— Приставленный… Вроде и мичманом значится, а каждого изучает, будто раздевает.
— Молодой?
— Молодой, да ранний! Далеко пойдет, если вовремя кто-нибудь не остановит.
— И когда он чаще всего юлит?
— Когда причаливаем к какому-нибудь порту. Там прямо-таки мечется… Вынюхивает, высматривает. Потому тогда лучше не выходить, лучше в каюте сидеть и любоваться туземным народишком через иллюминатор.
— А если спросит, кто я?
— Моя племянница! Остальное его не касается.
Михелина улыбнулась, тронула за плечо.
— Я боялась вас. Думала, вы злой.
— А я такой и есть. К тебе добрый, потому что с животом.
Неожиданно Ильичев вздрогнул, внимательно посмотрел в другой конец палубы, негромко произнес:
— А вот и он… наш сокол.
— Мичман? — догадалась Миха.
— А кто ж еще? Владимир Борисович.
Держась за поручни и заинтересованно заглядывая вниз, будто не замечая главного помощника и девушку, в их сторону двигался молодой и стройный офицер.
— Чего тебе? — довольно грубо спросил Ильичев, когда тот подошел совсем близко.
— Прогуливаюсь. Я вам помешал, Сергей Сергеевич?
— Воздух портишь.
Мичман снисходительно усмехнулся, пожал плечами.
— Грубовато для старшего помощника капитана. — Перевел взгляд на Михелину, улыбнулся. — А спутница ваша прелестна… Неужели дочь, Сергей Сергеевич?
— Племянница.
— Никогда не предполагал, что у вас есть столь очаровательная племянница. Почему скрывали?
— Ступай отсюда, Владимир Борисович, — посоветовал тот. — Не топчи зазря уши.
— Разумеется, — откланялся мичман, снова улыбнулся девушке. — Берегите себя и вашего ребеночка, мадемуазель. — И зашагал по палубе в обратную сторону. Неожиданно оглянулся и так же неожиданно представился: — Мичман Гребнов.
— Хреново, — проворчал Ильичев.
— Что делать?
— Держать курс на Россию, вот чего делать! А времени у нас еще столько, что всякое в пути может произойти.
Ночью поднялся шторм.
Пароход кидало вверх-вниз, из стороны в сторону с такой силой, что судно, казалось, в любую минуту могло развалиться, перевернуться, пойти ко дну.
Металась по палубе команда, орали и проклинали все на свете каторжане в своих загонах, били и материли их конвоиры.
Михелина металась на матраце, стонала, хваталась за мать и отца, плакала.
Ее рвало с такой выворачивающей болью и силой, что она хваталась за вспухающий живот, молила о помощи, цеплялась крючковатыми пальцами за родных.
За иллюминатором нещадно хлестал ливень, временами сверкала молния.
Под утро болтанка закончилась, но боль в животе Михелины продолжалась. Девушка корчилась, плакала.
Сонька, задыхаясь от слез и сострадания, прошептала Михелю:
— Беги за доктором!
Тот выбежал из каюты, оказался на верхней палубе и наткнулся на старпома.
— Что случилось? — спросил тот.
— Там дочка… Ей плохо!
— Где?
— В трюме. Нужен доктор.
— Сейчас позову!
Михель бросился вниз, скатился по лестнице, ворвался в каюту.
— Сейчас доктор будет!
Михелина продолжала кричать и корчиться.
Открылась дверь, в каюту вошел пожилой мужчина в белом халате и с медицинским кофром. За его спиной маячил мичман.
Доктор без лишних слов принялся осматривать беременную. Вскоре жестом он попросил всех выйти из каюты.
Присутствующие подчинились приказу, стояли за дверью, ждали результата. В коридоре появился старший помощник капитана, мрачно остановился в двух шагах от всех, тоже стал ждать.
И вдруг вопль такой силы и отчаяния донесся из каюты, что Сонька ринулась туда, налетела на доктора.
— Что-о?
Он печально сообщил:
— Преждевременные роды. Ребенок мертв.
Начальник Александровского-на-Сахалине отделения Департамента полиции Андреев Игорь Семенович был могучего телосложения, лицо его отличалось упитанностью и ухоженностью, глаза покрыты поволокой, за которой трудно было прочитать настроение и намерения полковника.
Сейчас он смотрел на вытянувшегося перед ним поручика Гончарова недовольно и даже брезгливо.
— По большому счету, голубчик, вас надо разжаловать и отдать под суд. Под наш суд… на Сахалине! Чтобы вы похлебали вдоволь баланду, которую жрут каторжане!
— Позвольте спросить, ваше высокородие, в чем моя провинность?
— А вы не догадываетесь?
— Никак нет.
— Я здесь служу уже почти десять лет! Но большего бардака я не видел! Вы корчите из себя либерала, декларируете социал-гуманизм, позволяете всей этой нечисти — конченым подонкам, негодяям, убийцам — своевольничать и своенравничать! И что в итоге? Расхлябанность, разгильдяйство, полное отсутствие порядка, повальное пьянство, неподчинение!
— Ничего подобного, ваше высокородие, в своих поселках я не заметил.
— А бежавших во главе с Сонькой Золотой Ручкой вы заметили?
— Мною был направлен вам соответствующий рапорт.
— И что из этого?.. Вы беглецов задержали, поймали? Вы искали их?
— Так точно.
— И где они? Растворились? В воду канули?
— Для меня это также полная загадка, ваше высокородие.
— Не знаю, как для вас, а для меня загадка с возможной вполне неожиданной разгадкой!
— Что вы имеете в виду?
— Узнаете!
— Я готов написать прошение об отставке даже сегодня.
— Напишите. Непременно напишите. Но вначале будет произведено служебное расследование, а уж потом станем решать вашу судьбу.
— Можете решить ее немедленно.
— Нет уж! — Игорь Семенович приблизился к поручику почти вплотную. — Нет… Амурные приключения у вас с дочкой воровки были?.. Были! Беременность у нее от этих приключений наблюдалась? Наблюдалась! Исчезновение в момент сразу троих каторжан случилось? Случилось! И вы полагаете, что все это случайность? И вы, господин поручик, как говорится, ни ухом ни рылом? Не верю. И не только я не верю, но все почитаемые здесь господа.
Никита Глебович стоял бледный и напряженный. Спросил тихо, четко:
— Я могу идти, ваше высокородие?
— Можете! И готовьтесь к самым душевным беседам, голубчик!
Гончаров резко развернулся и быстро покинул кабинет.
Потапов уже который час сидел в пролетке напротив дома Брянских. Скучал возле калитки привратник, бегали служивые люди через двор к дворницкой и обратно, ждала кого-то карета.
Наконец следователь увидел, как из дома вышла в сопровождении дворецкого княжна Анастасия. Слуга помог ей сесть в карету, и экипаж тронулся со двора.
Потапов выждал еще какое-то время, покинул пролетку, бросив извозчику:
— Жди здесь.
Подошел к калитке, махнул ленивому и расслабленному Илье.
— Подойди.
Тот подошел.
— Чего изволите?
— Госпожа дома?
— Только что уехавши.
— И когда будет?
— Мне не доложено.
— А в доме кто остался?
— Разный народ. Но главный из них дворецкий.
— Кликни.
— По какой надобности, господин?
Потапов достал жетон, показал Илье.
— Сыскная полиция.
От неожиданности тот даже перекрестился, кивнул.
— Сей момент.
Привратник бегом заспешил к дому.
Вскоре Илья уже шагал обратно к воротам, ведя за собой бесстрастного дворецкого Филиппа.
— Слушаю вас, господин, — почтительно склонил тот голову.
— Уголовный сыск.
— Илья мне доложил. Чего изволите?
— Надобно побеседовать.
— Княжны дома нет, а более никто вам на вопросы ответить не сможет.
— А ты, любезный?
— Я всего лишь нанятый человек и вряд ли смогу оказаться вам полезным.
— А ты вели открыть калитку, вот мы с тобой и погутарим.
Филипп кивнул привратнику, тот откинул запор, впустил следователя.
Они пересекли двор, дворецкий предупредительно смахнул возможную пыль со скамейки, указал на нее гостю, после чего присел сам.
— Слушаю вас, господин.
— Как тебя?
— Филипп.
— Ты, Филипп, понял, из какого я ведомства?
— Разумеется. Предупрежу, однако, что в доме я человек новый и ничего особенного поведать вам не смогу.
— Поглядим, — Георгий Петрович огляделся и поинтересовался: — А госпожа Бессмертная в доме?
— Актриса?
— Бывшая.