— Загадка русской души… Хотя почему только русской? К примеру, князь Икрамов, туземец по сути, вдруг также выразил свое сострадание к бывшей приме.
— Господин Икрамов?.. Начальник сыска, и — сострадание?
— Представьте. И даже просил передать мадемуазель о его искреннем беспокойстве.
— Простите, граф, но вы идиот… Или провокатор! И вообще вы мне глубоко неприятны.
— Если я так вас раздражаю, мне лучше уйти.
— Да? — пьяно удивился следователь. — Но вы, кажется, обещали прокатить мою дочь!
— Я помню.
— А еще что вы обещали?
— Кажется, все.
— Короткая же у вас память, граф… Вы обещали помочь госпоже Бессмертной.
— Если вы подскажете ее адрес.
Следователь подумал, качнул головой:
— Хорошо, подскажу. Но вы должны помнить следующее. Если вы прибыли сюда по злой воле, вам это аукнется. Даже не от меня — от Господа!.. Помните это, сударь.
Провожать Гришин гостя не стал. Кудеяров вышел от него, миновал коридор, увидел в одной из комнат молчаливых жену следователя и двух пареньков и лишь в прихожей неожиданно натолкнулся на Дашу.
— Я готов, мадемуазель.
— Вас возле автомобиля ждет госпожа, — произнесла та, глядя на графа большими печальными глазами.
— Госпожа?.. Какая госпожа?
— Видимо, та, с которой вы приехали.
— Я приехал один, — произнес озабоченный граф. — И что же, она ждет меня?
— Да, возле автомобиля.
— Странно. — Константин в некоторой растерянности потоптался, спросил: — Вы с ней беседовали?
— Она спросила, скоро ли вы освободитесь.
— Что же вы ответили?
— Ответила, скоро, так как папенька не совсем здоров.
— Надеюсь, вы не сообщили даме, что ваш папенька следователь?
— Она сама об этом знает.
— Действительно странно, — пробормотал граф и неожиданно предложил: — Может, все-таки составите мне компанию?
— Вы ее опасаетесь? — спросила девочка.
— Кого?.. Госпожу?.. Почему я должен ее опасаться? Я ее не знаю, — граф протянул руку. — Идемте?
— Идемте.
Они покинули квартиру, стали спускаться вниз, не заметив в глубоком стенном проеме второго этажа ту самую даму.
Это была Ирина.
Константин и Даша вышли из-под арки.
Поодаль стояла пролетка без клиента.
— Где же ваша госпожа? — озираясь, спросил Константин.
— Видимо, ушла.
— Может, вам показалось?
— Нет, сударь. Я ведь с ней беседовала.
Граф еще раз огляделся, все-таки предложил Даше:
— Я обещал вас прокатить.
— В следующий раз, — с виноватой улыбкой ответила та. — Мне пора домой. Папенька гневаются, если я где-либо задерживаюсь.
— Как прикажете, сударыня.
Кудеяров уселся за руль, завел двигатель, махнул девочке, посигналил и покатил прочь.
Даша проследила, пока он не скроется за углом, вздохнула и побрела в сторону своей арки.
Вошла в парадную, стала подниматься и неожиданно увидела ту самую даму.
Ирина шагнула навстречу девочке, негромко предупредила:
— Не надо меня бояться, мадемуазель.
— А я не боюсь.
— Мне нужна ваша помощь.
— Граф уехал, не дождавшись вас.
— Бог с ним. Зачем он приезжал к вашему отцу?
— Мне неизвестно.
— Не стоит лгать, мадемуазель.
— Даю вам слово чести, сударыня. Папенька не разрешают присутствовать при взрослых разговорах. Но скорее всего они беседовали о госпоже Бессмертной.
— С чего вы так решили?
— Я немножко подслушала. Папенька очень сострадает мадемуазель.
— Граф также?
— Не думаю. Граф любит только себя.
— Госпожа Бессмертная часто навещает вас?
— Никогда не навещала. Хотя я об этом мечтала бы.
Ирина помолчала в раздумье. И вздохнула.
— Благодарю вас. Полагаю, мы еще встретимся.
— А вы, сударыня, кто?
— Тень господина Кудеярова, — усмехнулась Ирина и неторопливо стала спускаться вниз.
…Ночью того же дня к дому, где находилась квартира Глазкова, подкатили сразу две пролетки, набитые полицейскими. Старший чин на бегу жестом велел всем выскакивать и первым бросился к парадной.
Стараясь не сильно стучать сапогами, полицейские поднялись на четвертый этаж, возле двери Глазкова скучковались, стараясь унять дыхание, старший потрогал дверь — она была не заперта.
Он осторожно перешагнул через порог, следом за ним стали заталкиваться в квартиру остальные.
Кто-то из них зажег свет, старший закричал истошно:
— Все остаются на местах!.. Не двигаться!
Квартира была пуста.
Когда часы на городской ратуше пробили полночь, капитан «Ярославля» прошагал по безлюдному Приморскому бульвару до Потемкинской лестницы, спускаться вниз не стал, решил ждать человека наверху.
Погода была довольно ветреная, в порту перекликались гудками пароходы, пробиваясь огнями сквозь листву. Прохожие почти не появлялись, а если где и возникали одинокие фигуры, то совсем ненадолго, скрываясь в слабо освещенных переулках.
Прошло не менее пятнадцати минут. Углов хотел было уже уходить, как до слуха донесся цокот копыт, и вскоре поодаль остановилась пролетка.
Из нее выбрался господин, направился к капитану.
Это был Фадеев.
— Простите за опоздание, — произнес, приложив ладонь к козырьку фирменной фуражки.
— Бывает, — ответил тот и протянул тугой сверток. — Здесь как было договорено.
— Верю на слово.
— Надеюсь, вы также сдержите слово.
— Относительно возвращения на пароход?.. Можете не сомневаться.
— Благодарю.
— Всего доброго.
Валерий Петрович проводил взглядом судебного пристава до пролетки, запахнул куртку и неторопливо, с чувством сброшенного груза стал спускаться.
Он шагал по причалу, заставленному контейнерами, громадными ящиками, тюками, мощными погрузочными лебедками, достал из кармана трубку, закурил.
Завернул в узкий проход между горами портового богатства, здесь свет от погрузочных прожекторов пробивался меньше, дошел почти до упора, чтобы повернуть к своему пароходу, и тут на него кто-то навалился.
Нападавших было трое.
Они сшибли капитана на землю, принялись яростно и безудержно бить его ногами.
Он уворачивался, пытался закрыть голову, лицо руками, но удары были такими сильными, что вскоре Углов потерял способность сопротивляться.
Нападавшие на всякий случай пару раз еще пнули тело и торопливо скрылись.
Утром следующего дня Улюкай, Сёма Головатый и Эмик стали вести своих жертв чуть ли не от начала Дерибасовской.
Толкались в громкоголосой гуще публики, делали какие-то мелочные покупки, внимательно следили за «женихом» и Груней, шагающими впереди, перебрасывали взгляд на другую сторону улицы, где плелся в сопровождении двух филеров Михель.
Позади изредка поскрипывала колесами четырехместная пролетка, запряженная двумя сытыми жеребцами.
Предстояло выбрать тот самый момент, когда можно было бы налететь на Груню и ее компаньона без лишнего шума и внимания.
Так добрались они почти до того места, где улица начинала круто спускаться. Публики здесь стало меньше, филеры на другой стороне слегка расслабились и даже позволили себе присесть на соседней с Михелем скамейке.
Жертвы в нерешительности потоптались на месте, не понимая, что им делать дальше, развернулись было обратно, и тут взгляд «жениха» натолкнулся на троих господ.
Опыт его не подвел.
Он выхватил из кармана свисток, успел дунуть, но Улюкай сильным ударом свалил филера с ног, а Сёма и Эмик уже подхватили с двух сторон орущую Груню и потащили к пролетке.
Филеры на противоположной стороне, отчаянно свистя, бросились на помощь «жениху». Извозчик огрел лошадей по мощным крупам, и те с силой рванули с места, стремительно увозя воров, обмякшего «жениха» и визжащую от испуга Груню.
Разговор с Груней проходил на дальней воровской хавире, из окна которой можно было не только увидеть море, но даже услышать его шум.
В хавире была скромная обстановка — две лавки, стол, несколько табуреток.
Воровка сидела как раз на одной из них. Смотрела испуганно и виновато, зачем-то пыталась улыбнуться, вытирала рукавом разбитые губы и нос.
— Клянусь… Вот вам крест, ничего не знаю про Соню.
— А про дочку? — мрачно спросил Улюкай, сидевший напротив.
— И про дочу не знаю. Меня ведь таскают, вот я и хожу.
— Зачем тебя таскают?
— Как подружку… Мы ведь с ней на Сахалине были почти как подружки.
— Как Михель оказался в полиции?
— Мне неизвестно… Вот водят который день как корову на веревочке, я и хожу следом.
— Зачем водят?
— Так ведь не говорят… Ходи, говорят, и наблюдай.
— Знаете, мадам, я даже стесняюсь такое слышать, — вмешался Сёма. — Вы который день утюжите Дерибасовскую и не понимаете, кто вам потом будет покупать новые ботики. А покупать их будет, мадам, полиция. Или я сильно ошибаюсь?
Груня, не все поняв из сказанного, молча смотрела на вора.
— Что вы смотрите на меня так, будто я когда-то был мужем вашей неродной мамы? — возмутился Сёма и повернулся к Эме. — Эмик, объясни дамочке, как это делают биндюжники, когда их считают за полных поцов. Но только так, чтобы она не потерялась за дверями и мы больше не нашли ее.
Тот поддернул рукава сорочки и решительно двинулся к Груне.
— Рано, — остановил его Улюкай и снова повернулся к воровке. — Ты сдала Михеля?
— Я, — севшим голосом ответила та.
— Расскажи.
— Меня выдернул Лев Петрович…
— Это кто?
— Ну, который со мной… Он после Сахалина взял меня в расклад. И велел с ним ехать в Одессу. Ловить Соньку.
— Дальше.
— А дальше что?.. Дальше, как говорят в Одессе, или ты ловишь рыбу в море, или рыба ловит тебя. Зажухали мы их в кабаке, я подвалила…
— Кого — их?
— Соньку, дочку и придурка… Стала балабонить с ними.
— Сонька признала тебя?
— А то!.. Хотя стала корчить из себя нерусскую. А придурок вина нажрался и загасил меня.
— Ты была в кабаке одна?