Сонька, стоявшая чуть в сторонке, подошла к ней.
— Мы попросим господина полицмейстера, и он устроит нам визит в больницу.
— Это должно быть сегодня. Или завтра!.. Но не позднее! Я убеждена, мадемуазель Бессмертной необходимо мое участие!
— Хорошо, мы постараемся. Сейчас я позвоню Василию Николаевичу, а вы ступайте в туалетную комнату, и пусть Анастасия приведет себя в порядок.
— Вот видишь, — вытирая слезы, сказала Анастасия Михелине, — хотела познакомить тебя с кузеном, а вышла такая неприятность.
— Не беда, — ответила та. — Познакомишь в следующий раз.
Девочки ушли, воровка обратилась к Никанору на плохом русском:
— Найди мне номер телефона господина полицмейстера.
Тот с места не двинулся, продолжал смотреть на воровку внимательно и выжидающе.
— Ты не расслышал?
— Я бы советовал вам, сударыня, держаться подальше от господина полицмейстера.
— Как ты смеешь давать мне идиотские советы? — возмутилась Сонька. — Выполняй, что я велела!
Дворецкий не двинулся с места.
— Ты не расслышал?
— Вам, сударыня, о чем-то говорит имя «штабс-капитан Горелов»? — спросил он с усмешкой.
— Нет. Я в России мало кого знаю.
— Он был изгнан из армии, опустился, крепко пил, пока не встретил даму по имени Сонька Золотая Ручка. Потом, по слухам, утоп в море. Я его брат. Родной. Приглядитесь. — Никанор откинул назад длинные волосы, и теперь можно было легко угадать в нем черты штабс-капитана. — Мы близнецы. Одно лицо.
От неожиданности Сонька вдруг на мгновение растерялась, не зная, как реагировать на увиденное и услышанное, но быстро нашлась.
— Как тебя?
— Никанор.
— Любезный Никанор. Ты что-то путаешь. Тебя я вижу впервые, а уж твоего брата, какого-то штабс-капитана, откуда мне знать? Смешно…
— Ваше право. Только имейте в виду, вашими фотоснимками обклеены почти все стены в участке, где меня допрашивали. Я поначалу сомневался, что это именно вы, теперь же окончательно удостоверился. Держитесь, мадам, от полицмейстера все-таки подальше.
— Ты заявишь на меня? — с насмешкой, едва ли не игриво посмотрела на слугу воровка.
— Зачем? — пожал дворецкий плечами. — Живите как знаете… Тем более что княжна без ума от вашей дочери. Но просьба все-таки к вам будет.
— Относительно господина полицмейстера?
— Относительно княжны. Постарайтесь оставить ее в покое. Все, что надо было сделать, вы сделали. Теперь вам надо исчезнуть, чтобы ребенок забыл о вас. Навсегда.
Сонькино самолюбие было задето. Она не без двусмысленности спросила:
— Ты полагаешь, я все здесь сделала?
— Вам виднее.
Она шагнула поближе.
— Ты ведь знаешь, что я должна была украсть у князя бриллиант «Черный Могол»?
— Это не моего ума дело, сударыня.
— Я не украла его. Хотя об этом меня попросила княжна. Я выронила его возле Алмазной комнаты!.. Не знаешь, у кого он сейчас?.. У княжны?
— О таких вещах мне знать не положено.
— Знаешь… Ты про все здесь знаешь!.. Девочка нашла его?
— Оставьте девочку в покое, — спокойно попросил Никанор.
— Ты ее душеприказчик?
— Я ее слуга. А обязанности слуги — оберегать свою госпожу.
— Позволь мне самой решать, как поступить в данном случае. Я не привыкла, чтобы мне указывали.
— Я вас предупредил, сударыня.
— Ты мне угрожаешь?
— Всего лишь прошу поступить по совести. В противном случае я вынужден буду заявить на вас и вашу дочь.
— Ты можешь сделать это сейчас.
— Не могу. Во-первых, в память о брате. А во-вторых, вы слишком расположили к себе княжну. Она не поймет, если я решусь на подобный шаг.
— Хорошо, — кивнула Сонька. — Найди в записках князя телефон полицмейстера, а там видно будет.
Она ушла, дворецкий постоял какое-то время в раздумье, затем направился к кабинету князя. Здесь он с трепетной осторожностью просмотрел бумаги на столе покойного, обнаружил изящную записную тетрадь в позолоченном окладе, открыл ее, принялся внимательно изучать записи. Нашел нужное, снял с аппарата телефонную трубку, набрал номер.
— Ваше высокопревосходительство?.. Великодушно простите за беспокойство, это дворецкий князя Брянского Никанор. Не гневайтесь, Василий Николаевич, на мою бессовестность, но мне крайне важно сообщить вам некоторую конфиденциальную информацию… Нет, с княжной, слава Богу, все благополучно, это больше касается покойного Александра Васильевича. Да, дело мне представляется весьма неотложным. Когда?.. Сегодня? Благодарю, Василий Николаевич. И еще раз простите за мою вероломность.
Никанор положил трубку, макнул перо в чернильницу, после чего на листке написал телефон полицмейстера и покинул кабинет с намерением вручить бумагу воровке.
Для тайного разговора Никанор тихонько отвел полицмейстера в одну из дальних комнат дома, вынул из кармана завернутый в бархотку золотой сундучок, протянул его Агееву.
— Что это? — удивился тот.
— Бриллиант, из-за которого погиб князь, — едва слышно произнес дворецкий.
— Как это возможно?.. Он же украден!
— Никак нет. Камень был обронен воровками во время погони.
— Что-то чудишь ты, старик.
Полицмейстер с любопытством и недоверием стал вертеть в руках черный бриллиант, разглядывал его со всех сторон, проверял на свет, после чего опустил его в золотой сундучок.
— Получается, князь погиб зазря?.. Никакой камень у него украден не был? — спросил он намертво застывшего дворецкого.
— Об этом и речь.
— А вдруг ты врешь? — хмыкнул Василий Николаевич. — Вдруг выдумал все и морочишь мне голову?!
— Какой мне резон, ваше высокопревосходительство?.. Подобрал находку и теперь не знаю, чего с ней делать. Может, вы подскажете?
— Верни княжне, и дело с концом.
— Нельзя. Они боятся этого камня.
— С чего это вдруг?
— Говорят, камень этот нехороший. Недобрый. Способный принести человеку большие неприятности.
— Опять врешь?
— Чистую правду говорю, господин полицмейстер. Вот вам крест, — перекрестился Никанор.
— Княжна знает о твоей находке?
— Никак нет. Я не стал докладывать им об этом.
— И правильно поступил. — Агеев с опаской огляделся, перешел вдруг на шепот. — Она у себя?
— У себя. Занимаются рисованием.
— О камне ничего ей не говори. Понял?
— Так точно.
— Я его заберу, пусть будет у меня. Так понадежнее будет.
— Он опасный, ваше высокопревосходительство.
— Для воровок! — сказал тот, пряча сундучок в карман. — Ежели они бриллиант посеяли, то непременно попытаются за ним вернуться. А мы к ним тут же с браслетиками!
Полицмейстер довольно рассмеялся, свойски хлопнул старика по спине и покинул комнату.
Императорская больница, в которой лежала прима оперетты, находилась на Петроградской стороне, недалеко от Каменного острова. У подъезда с мощными колоннами дежурили солдаты с оружием, сюда регулярно подкатывали кареты и повозки с разными знатными персонами, изредка шныряли хорошенькие сестры милосердия, радуясь погоде и собственной молодости.
Первым, кто решил проведать приму в императорской больнице, оказался граф Константин Кудеяров. Был он весьма нетрезв. Оставив карету у подъезда, он по-пьяному легко и неровно взбежал по ступенькам, двинулся по длинному больничному коридору.
Был он без белого халата, шел стремительно и целеустремленно, поэтому на первом же медицинском посту его остановил дежурный врач, поинтересовался:
— Простите, сударь, вы к кому?
— К мадемуазель Бессмертной! — развязно улыбнулся тот. — Извольте подсказать номер ее покоев.
— Госпожа Бессмертная еще не готова принимать посетителей, — деликатно ответил доктор.
— Я — граф Кудеяров!
— Весьма польщен. Тем не менее посещение больной сегодня невозможно.
— Уважаемый, — Константин взял доктора за полу халата, — вы желаете скандала?
— У нас это не поощряется.
— Поэтому тихонько проводите меня к покоям мадемуазель, и пусть это останется нашей маленькой тайной.
— Граф, они никого не желают видеть!
— Никого не желают, а меня трепетно!.. Вперед, доктор!
Врач со вздохом взял из шкафчика медицинский халат, набросил его на плечи графа, и они двинулись дальше по коридору.
Больничная палата, в которую поместили приму, состояла из двух комнат. В первой безотлучно находилась Катенька, во второй лежала сама больная.
Катенька при появлении доктора и графа отложила модный журнал, привстала, вопросительно посмотрела на вошедших.
— Как больная? — шепотом спросил доктор.
— Кажется, спят.
— Спят, — развел руками доктор. — А будить не имею права.
— Буду ждать, когда проснутся, — ответил Кудеяров и решительно сел на стул.
— Катенька, кто там? — послышался из второй комнаты слабый голос Таббы.
Прислуга быстро подошла к двери.
— Здесь доктор и еще один господин.
— Кто?
— Господина величают граф Кудеяров! — сообщил громко Константин и подошел к двери. — Не ждали-с?
— Господи, граф, — радостно улыбнулась прима и протянула руку. — Здравствуйте, милый. Как я рада…
Он приложился к худенькой, изящной кисти, махнул доктору и Катеньке.
— Свободны!.. Мадемуазель рада!
Они остались в палате одни.
— Я действительно рада, — продолжала улыбаться Табба.
— А я более чем!.. Хотя сам не понимаю, какого черта приперся!
Артистка рассмеялась.
— Вы в своем репертуаре, граф.
— Наверное… К тому же нетрезв! — Граф внимательно посмотрел на больную, удовлетворенно качнул головой. — Неплохо!.. Ждал худшего! — И бесцеремонно поинтересовался: — А какого лешего вы решили резать вены, мадемуазель?
— Вы прелесть, Костя.
— А вы дура, Табба!.. Вам что, жить надоело?
— Наверное. — Прима рассмеялась, и на ее глазах выступили слезы.
— Теперь понял, зачем явился! — вдруг сообщил граф. — Открыть вам глаза!.. Не верьте! Ни одной сволочи не верьте! Ни моему брату, ни этому патлатому-волосатому, ни Гаврилке-директору — никому! Даже мне не верьте! Потому что врут!.. Желают одного — под юбку, а потом гадости веером! Жить, любить, наслаждаться!