Девушка, по-прежнему потирая виски, зажгла в ванной свет, взглянула на себя в зеркало, осталась довольна увиденным и прислушалась к тишине в номере. Сонька проследовала в спальню, увидела в утреннем полумраке спящего на просторной постели господина. Она открыла платяной шкаф и стала обследовать карманы висевшей там одежды. Извлекла бумажник с какими-то деньгами, сняла с галстука жемчужную заколку, принялась вынимать запонки из рукавов сорочки.
Неожиданно Сонька задела дверь шкафа — она громко стукнула, и шкаф заскрипел. Мужчина проснулся, удивленно уставился на ночную гостью. Воровка на миг замерла, но тут же нашлась и начала неспешно снимать с себя халат, ночную сорочку, не обращая внимания на хозяина номера.
— Мадам, вы кто? — не без испуга спросил мужчина.
Сонька вскрикнула, подхватила одежду, прижала ее к себе.
— А вы кто? Что вы делаете в моем номере?
— Какой это ваш номер? — Мужчина зажег свет и сел на постели. — Это мой номер! Что вы ищете в шкафу, мадам?
— Я переодевалась, — с трудом сдерживая слезы, сообщила Сонька. — Видимо, я перепутала номера. Какой это номер?
— Триста шестой, мадам.
— Боже… Кошмар. Простите меня. Конечно перепутала! Простите великодушно. У меня ужасно болит голова…
— При чем тут голова? Вы в моем номере! Да еще шарите в шкафу!
— Я перепутала. Ходила за врачом и случайно зашла не в свой номер. Стала раздеваться… Не будете же вы из-за этого вызывать полицию. — Сонька, держа пальцы у виска, набросила халат и быстро покинула чужой номер.
Кочубчик крепко спал, когда Сонька вернулась к себе. Она присела на постель, поцеловала спящего парня. Он недовольно поморщился, открыл глаза.
— Чего? Вышло что-нибудь?
— Вот, — показала Сонька добычу. — Но придется отсюда срочно съехать.
— Прямо сейчас?
— Лучше сейчас, пока господин из того номера не проснулся.
— Черт… — Кочубчик был недоволен. — А не могла как-нибудь поаккуратнее?
Она снова поцеловала его.
— Не сердись, дорогой. Зато теперь ты можешь некоторое время не работать.
— Конечно, меня жалеть надо. Я ведь сирота.
Было обеденное время, Сонька как раз покинула ресторан гостиницы и направилась к широкому маршу главной лестницы. Дорогу ей пересек штабс-капитан. Он был в штатском, вид у него был озабоченный.
— Доченька…
Она удивленно посмотрела на него:
— Что здесь делаешь?
— Тебя жду.
— Что-то случилось?
— Пока нет. Но может случиться.
Сонька вопросительно посмотрела на «папеньку»:
— Ну?
— Мне он не нравится, — сглотнув, проговорил Горелов.
— Кто?
— Этот твой Володя.
— А почему он должен тебе нравиться? Главное, что нравится мне.
— Он гнилой, Соня.
Она молчала, неотрывно смотрела на штабс-капитана, и глаза ее медленно наливались злостью.
— Беги от него, дочка, — повторил тот. — Бежим вдвоем. Он доведет до беды.
— Ты кто такой? — спросила Сонька, продолжая смотреть ему прямо в глаза.
— Я? — штабс-капитан растерялся. — Горелов… Твой папенька.
— Ты пьяница и прощелыга! И не тебе меня учить!
Она резко развернулась и пошла прочь. Горелов постоял какое-то время, глядя ей вслед, и поспешил за ней. Догнал, коснулся руки.
— Доченька, ты хочешь, чтобы я исчез из твоей жизни?
— А мне все равно! Как появился, так и исчезнешь. И не смей больше делать мне замечания.
Штабс-капитан снова придержал ее:
— Я не уйду, я буду рядом с тобой. Даже тогда, когда тебе совсем станет худо. Знай это, доченька. — Он повернулся и медленно побрел к выходу из гостиницы.
Сонька подумала о чем-то, потом попросила:
— Разыщи Володю, скажи, что я его жду. Очень жду.
В выход ной полдень улица Дерибасовская просто-таки кишела публикой. Казалось, вся Одесса вышла показать себя и пообсуждать других.
В этом потоке вышагивала Сонька под ручку с Кочубчиком. Володя явно чувствовал себя некомфортно, пытался избавиться от Сонькиных нежностей, но она не отпускала его, улыбаясь с каким-то бабьим садизмом.
— Да не ходил я ни с одной девкой вот так! — злился парень. — Как на привязи!
— Ни с кем не ходил, со мной пойдешь.
— Ну, Сонь…
— Иди и молчи.
В какой-то момент к ним подвалил золотозубый местный блатной, увидел Володьку под ручку с незнакомой ему девахой и заржал:
— Вовка, ты это с кем? Что за шмару подцепил?
Сонька от такого обращения даже остолбенела:
— Это я — шмара?
— Ой, о чем ви говорите? — тут же нашелся блатной. — Куколка! Где ты, Вова, виковирял такую куколку?
— Выковыривают знаешь что? — надвинулся на него Кочубчик.
— Кто ж не знает, Вова? — Одессит был явно навеселе. — Козявки! Из носа! Противные выковыривают козявки! — Причем буква «ы» у него упорно выходила как «и».
— По-твоему, я — противная козявка? — не отступала Сонька.
— Ой, нет, что ви! — Блатной был уже не рад, что влип. — Ви самая лучшая в мире козявка!
— Моя дама — лучшая в мире козявка?! — Володя взял его за грудки.
— Послушай, Вова, только не надо меня душить. — Дернулся блатной. — Мне это не интересно.
— Значит, я шмара, козявка… Кто еще? — напирала с другой стороны Сонька.
— Принцесса! Королева! Графиня! Цыпа! Только оставьте меня в покое, барышня. Что ви от меня хотите? Топайте своей дорогой, как топали до этого.
Неожиданно Кочубчик вытащил из кармана нож с узким лезвием, приставил его к животу одессита и процедил:
— Сейчас же, козлодой, извинись перед дамой.
Тот испуганно замер, не желая напороться на нож, и пробормотал:
— Кто ж возражает, Вова? — Он улыбнулся Соньке: — Извините, дамочка. Вы своей красотой затмили не только всех одесских женщин, но даже небесное светило, которое, кажется, именуется солнцем. — Одессит увидел, что Володя убрал нож, облегченно пожал плечами. — Боже, что за народ в этом городе? — И торопливо ушел.
Сонька рассмеялась, нежно обняла Кочубчика:
— Спасибо, любимый. Ты поступил как мужчина.
Тот снисходительно отмахнулся:
— Ой, не надо меня смешить! Это ж Одесса-мама!
— Как? Мама?! — возмутилась воровка.
— Есть претензии? — не понял Кочубчик.
— Нет, мне нравится, — подумав, согласилась Сонька и повторила: — Мама…
— Значит, окончательно будешь мамой… При встрече с подобным фраером — будь я не одесситом, а каким-нибудь придурковатым москалем — я, мама, от страха в один момент наложил бы в свои шикарные штаны.
Сонька весело и счастливо рассмеялась:
— Смешные вы здесь все.
— Веселые, — уточнил Кочубчик. — Только запомни, мама, они все делают весело: любят, ругаются, воруют, обманывают, предают, убивают.
— Ты знаешь Мотю Бессарабского?
— Лично нет. Но так знаю. У тебя к нему интерес?
— Я была у него.
— Зачем, мама?
— Позвал.
Володя помолчал, почему-то оглянулся:
— Видать, Мотя не очень лыхает, что ты появилась в этих краях.
Они пошли дальше и притормозили возле толпы зевак, наблюдавшей за дрессировщиком с шимпанзе: обезьяна прыгала, вертелась, кувыркалась, влезала на дерево и раскачивалась на ветках. Но больше всего одесситов забавляло то, как ловко и профессионально она шмонала народ. Шимпанзе цеплялась за одежду очередной жертвы, пристально и довольно долго заглядывала ей в глаза и в этот момент вытаскивала из карманов гражданина все, что там лежало, — бумажник, ключи, носовой платок или табак. Все украденное немедленно возвращалось хозяину, и обезьяна, получив из рук дрессировщика банан в качестве награды, принималась за новые штучки. Народ от души хохотал, и каждый стремился испробовать себя в качестве жертвы.
Сонька и Кочубчик некоторое время наблюдали за ловким аттракционом, затем Сонька попросила Володю:
— Передай артисту мою гостиничную визитку.
— Зачем? — удивился тот. — Этот придурок уже полгода дурачит публику.
— Пусть придет. У меня к нему дело.
Возмущенный Володя немного помедлил, но все-таки проломился сквозь толпу, передал дрессировщику визитку, показав на воровку. Тот бросил взгляд на адрес гостиницы, на миг зазевался, и обезьяна немедленно, под общий смех, выхватила у него визитку и запихнула ее в рот. Дрессировщик с трудом отобрал у зверюшки ее добычу, низко поклонился Соньке и на прощанье послал воздушный поцелуй.
— Фраер поганый, — недовольно проворчал Кочубчик.
Когда они отошли от толпы, Володя извлек из кармана несколько мятых денежек, с довольным смешком продемонстрировал их подружке.
— Щипнул. Будет на что поиграть вечером.
— Больше не делай этого, Вова, — попросила Сонька. — Попадешься — я не переживу. Лучше я буду рисковать.
— Как скажешь, мама.
Кочубчика дома не было. Сонька как раз находилась в ванной, где с помощью кремов приводила лицо в порядок, когда в дверь постучали.
— Войдите! — крикнула она.
В номере неловко возник дрессировщик со своей обезьянкой, галантно снял шляпу.
— Я не ошибся адресом?
Девушка торопливо промокнула лицо салфеткой и вышла навстречу гостю.
— Не ошиблись. — Протянула руку: — Меня зовут Софья.
— Кондратий Аверьев. — Дрессировщик коснулся губами пальцев девушки и придержал обезьянку, немедленно пожелавшую что-нибудь снять с хозяйки номера. — Марта, веди себя воспитанно. — Он достал из кармана сушеный банан, сунул в рот животному и поднял глаза на Соньку: — Я слушаю вас, мадемуазель.
— Я хочу купить вашу Марту.
Кондратий удивленно поднял брови:
— Мадемуазель, она не продается.
— А за большие деньги?
— За большие? — Дрессировщик задумался. — Если за очень большие, можно подумать. А зачем вам надо это беспокойное животное? Вы знаете, сколько с нею хлопот?
— Хорошо, я куплю ее у вас ровно на один месяц.
— Всего на месяц? То есть вы хотите вдоволь насытиться этой проказницей и вернуть обратно? — Кондратий насмешливо улыбался.