– Каждую четверть века! Одно и тоже. И каждый раз люди не учатся ничему.
Элли наблюдала за происходящим с какой-то высокой стойки. Помещение представляло собой огромную аудиторию с круглым залом и ступенчатыми партами, уходящими вверх, в бесконечность.
«Это вам не игрушечный суд, – подумала девочка про себя. – Очень даже настоящий. Даже чересчур».
Фима залепетала что-то невнятное, но более симпатичная и менее злобная версия деда-хамелеона ответила за нее.
– Простите нас, исанд[12]. Но люди не могут вечно мириться со смертью… Женщины приняли сделку и сейчас имеют право пересмотреть условия. Они дарят жизнь и причастны к общему циклу.
– О чем ты толкуешь, аллу?[13]О каком даре жизни идет речь? Девчонка не способна пройти через Озеро! А это значит, что сила моя нерушима!
– Она еще ребенок, исанд. Позвольте мне заметить, что до Озера мы смогли преодолеть многое. Мы искали встречи с вами во имя дипломатии, а не во имя войны.
Тот, кого ткач со знаком минус называл «исанд», издал странный скрежет.
– ДИПЛОМАТИЯ! ДИПЛОМАТИЯ! ДИПЛОМАТИЯ!
Невидимая глазу Элли аудитория рассмеялась. Девочка оглянулась, посмотрела направо, налево. Нет, парты точно пустовали. Но смех был настолько громким, словно за каждой из них сидел невидимый человек.
И каждый, как было положено в толпе, считал необходимым отреагировать.
– О дипломатии толкует мне дитя человеческого рода! Отрицает войну! Благодаря войнам и рождаются пограничные сделки, аллу! Разве тебе это плохо известно?
– Известно хорошо, исанд.
– Тогда скажи. Почему я должен верить в то, что месть не затмит ей глаза? Не станет началом еще одного переворота?
– Я беру ответственность, исанд, – дед-хамелеон сгреб Фиму в охапку и опустился перед исандом на одно колено. – Как ваш верный приспешник.
– ЛОЖЬ! ЛОЖЬ! ЛОЖЬ!
Невидимый зал взбунтовался. Дед-хамелеон встревоженно посмотрел по сторонам, испуганно оглядываясь в поисках поддержки, но те, кто следил за ним со стороны убегающих в бесконечность парт, менять свое мнение не собирались.
– Они тонко чувствуют обман, аллу, – твердо проговорил человек в мантии. – Тонко чувствуют страх. Вы явились сюда, будучи полными того и другого. И помощь твоя дитю человеческому доказывает не верность работе, а лишь обратное.
Исанд внимательно посмотрел на Фиму, а затем на ее референта.
– Ты действовал так из собственных интересов. Из собственных чувств.
– ПРЕДАТЕЛЬСТВО! ПРЕДАТЕЛЬСТВО! ПРЕДАТЕЛЬСТВО!
– Все так, – растягивал слова человек в мантии. – Помощь существу из другого мира – будь то верх или же середина – считается предательством.
– Но я пришел по зову креста, исанд! – дед-хамелеон начинал паниковать и его речь становилась быстрее и сбивчее. – Вы посылаете референтов по собственному велению! В чем же я виноват?!
– Референт обязан следовать воле хозяина своего! – прогремел исанд. – Ты был послан не для того, чтобы проложить дитю путь, а для того, чтобы понять, достойно ли оно встречи! Не думай, что испытание Страхами сделано для тебя! Ты мертв – давно и навеки! Со Страхами борется живой человек, тем самым показывая силу своих намерений!
– Исанд, я…
– МОЛЧИ! МОЛЧИ! МОЛЧИ!
– Ты сделал достаточно, аллу, – голос человека в мантии успокаивался каждый раз, стоило лишь залу начать бунтовать снова. Казалось, всеобщего крика неодобрения было вполне достаточно. – И натворил сполна. Вы здесь теперь стоите передо мной. Так пусть дитя говорит! Пусть скажет мне, зачем пыталась идти тропой, что ей не по силам!
Дед-хамелеон отпустил Фиму и что-то шепнул ей на ухо. Девочка вышла вперед. Но дрожала так сильно, что даже Элли могла заметить это со своего места.
– Представься, дитя. – сказал исанд.
– Меня зовут Серафима, – еле вымолвила девочка. – Серафима Грэм.
– Известно ли тебе, Серафима, – протянул человек в мантии. – О тех условиях, что я установил с Вирве Грэм? О том, что мы с ней обсудили много веков назад и закрепили, как нерушимое?
Элли ахнула и тут же зажала себе рот руками. Все выражались так сложно, что она не сразу могла понять, что к чему. Это был Тууни! Человеком в мантии был сам Тууни, и никто иной!
– Известно, – почти прошептала Фима. Голос ее срывался на плач, но она старалась продолжать выговаривать слова громко. – Ткач мне все рассказал.
– А знаешь ли ты, Серафима. – Тууни начал ходить кругами вокруг девочки и подбирался все ближе к ней. Деда-хамелеона это явно беспокоило, но он ничего не мог сделать. – На каких условиях можно пересмотреть пограничную сделку? Что должно произойти?
– Я-я… – Фима заикнулась. – Женщина. Любая женщина рода должна пройти Рубежи и преодолеть Страхи. Доказать, что достойна. И просить вас, молить пересмотреть договор.
– ЛОЖЬ! ЛОЖЬ! ЛОЖЬ!
К удивлению Элли и, как она могла лишь предполагать, всех присутствующих, Тууни поднял руку с посохом вверх.
Толпа затихла.
– Она не врет, вестники! Она не знает. И это твоя главная ошибка, аллу. Ты обманул не только нас. Ты ввел в заблуждение и ее.
Фима оглянулась на своего референта в панике, но тот лишь опустил голову.
Должно быть, он признавал вину, но что именно пошло не так – пока было неясно.
– Пограничных сделок во всем твоем мире, Серафима Грэм, сотни тысяч. Но условия их соблюдения совпадают. Равно как и условия расторжения наших договоренностей с потомками того, кто взял на себя ответственность.
Тууни подошел к девочке почти вплотную.
Бедная Фима заглянула в ту темноту, что скрывалась под капюшоном, вскрикнула и поспешила отвернуться.
– Первое, – невозмутимо продолжал Тууни. – Преодоление шести человеческих Страхов, стоящих в основе нашего мира. Первый и самый важных из них – Смерть!
– СМЕРТЬ! СМЕРТЬ! СМЕРТЬ!
– Но ты остановилась на том, что шел третьим по счету. Однако это не все, что представляет собой договоренность. Есть и второе условие. Аллу!
Дед-хамелеон поднял свою голову на Тууни и застыл.
– Ты не назвал его ранее. Назови же сейчас.
Ткач со знаком минус помедлил.
– Я не уверен, исанд…
– ТРУС! ТРУС! ТРУС!
– Ты боишься собственного обмана, аллу? Ты признаешь, что привел сюда овцу, а не воителя? Ты осознаешь, что ты сделал?
Дед-хамелеон молчал. Тууни стукнул посохом.
– Второе условие, Серафима Грэм, заключается в жертве, что ты принесешь на алтарь. Семья не получит освобождения, пока ты не пожертвуешь тем, что составляет тебя, ради других. Пока ты не поймешь, что имеет для тебя главный вес, и не отдашь это добровольно! Ты должна пожертвовать этим так же, как мужчины твоего рода жертвовали собой для того, чтобы земля в среднем мире была наполнена жизнью!
– Я… – Серафима плакала. – Я не понимаю.
– Ты неразумное дитя, Серафима! – гремел Тууни. – И ты не первая из женщин Грэмов, кто тревожит мой покой, не собираясь отдавать ничего взамен!
Референт Серафимы вдруг поднялся с места.
– Они и так отдавали своих мужчин, исанд! Множество лет! Да смилуйся же! Подари Грэмам освобождение!
Тууни застучал посохом, и толпа снова забесновалась.
– МЯТЕЖ! МЯТЕЖ! МЯТЕЖ!
– Я милостив более чем достаточно, аллу. Я принял вас, хотя ты знаешь, что следует за нарушением правил. Что следует за тем, когда мой покой потревожен, а жертва не принесена. Баланс должен соблюдаться!
– КАЗНЬ! КАЗНЬ! КАЗНЬ!
Рокот невидимой аудитории возрастал с каждой секундой. Единым выкриком наполнялось все пространство – от пола до потолка. В какой-то момент Элли даже захотелось заткнуть уши, но то, что происходило внизу, было слишком важным и очень-очень сложным для понимания.
Девочка старалась запомнить каждое слово.
– …Но казнь слишком малая мера, аллу, для вашего проступка. Я поступлю иначе.
Элли открыла глаза и наваждение рассеялось: в реальности, всенощное бдение было в самом разгаре. Элли и Серафима сидели вместе, на обеденных стульях, в окружении свечей.
– Бабушка?
Бабушка неотрывно смотрела на маленький гроб.
Дед-хамелеон стоял прямо за ее спиной, сжимая в руках дымящийся букетик сухой лаванды.
К удивлению самой девочки, кидаться на ткача со знаком минус и Серафиму с порога не хотелось.
У гроба Лембита, даже если он был пустым, спорам места не было.
А уж пугалкам и крикам и подавно.
– У меня есть два вопроса, – сказала девочка, потирая глаза.
– Задавай, – ответил бывший референт бабушки без привычной ухмылки.
– Первый, – кивнула Элли сама себе, – О какой жертве они говорили? Я так и не разобрала. Разве папу, брата, сына или внука отдать недостаточно? Разве это не есть самое дорогое?
– Если бы я знала, что это за дополнительная жертва, Эльга, – сказала бабушка. – Отец и брат были бы с тобой.
– Я тоже думал об этом с самого начала, – добавил ткач со знаком минус. – Но условия существующей пограничной сделки не приравниваются к жертве, которая должна быть отдана для ее расторжения.
– Понятно… – Элли поджала губы и принялась болтать ногами. Но не от скуки, а от того, что что-то внутри теперь трепыхалось и заставляло девочку переживать. – И второй. Как вас наказали?
Дед-хамелеон уставился на Элли своим неморгающим рептильим взглядом.
– Это не то, что может остановить тебя, Эльга. Тогда зачем об этом говорить?
– Эти твои сны, – хмыкнула девочка, – и внушение тоже ничего не решают. Но ты же продолжаешь это делать. Так почему бы нам и о теме наказания не поговорить?