– Элли, что ты собираешься сделать? За что ты извинялась передо мной? Скажи сейчас же.
Вот так, в лоб, врать маме было бессмысленно. Да и достаточно бесполезно. При всей невнимательности Лауры глупой назвать ее было нельзя.
– Мама, – нашлась девочка. – А можно я скажу тебе об этом на похоронах? Или лучше даже покажу?
– Не понимаю, – отрезала Лаура.
– Я хочу признаться тебе честно во всем, – сказала Элли. – Но скажу об этом после того, как закончатся похороны. Мы можем так договориться?
Мама потерла лоб и опустила голову.
– Хорошо, Элли. У меня нет ни желания, ни сил спорить с тобой или ругаться. Дай мне обещание, что все расскажешь завтра. И перед тем, как ты куда-то отправишься с Марком, я хочу с ним поговорить.
– Хорошо! – почти обрадовалась девочка. – А можно мне фонарь?
Лаура всплеснула руками.
– Фонарь-то тебе зачем?! Похороны утром, Эльга! Больше чем на час я тебя не отпущу!
– Ну… – опустила голову девочка. – Ладно.
– Иди, пожалуйста, и займись чем-нибудь, – мама снова повернулась к плите. – Ты меня очень нервируешь.
Элли пожала плечами и, захватив свое осеннее пальто с вешалки в коридоре, направилась на задний двор.
Новый ноябрьский день встретил девочку первым, больше похожим на дождь, снегом. Маленькие белые крупицы не успевали долетать до земли и по пути превращались в капли, размывающие плодородную почву бабушкиных клумб.
Элли оглянулась в поисках чего-то полезного и вспомнила про садовые ножницы, которые Серафима хранила в ведре под крылечком. Аккуратно спустившись по ступенькам, девочка заглянула вниз и вытянула металлическую емкость.
Ножницы с деревянными ручками, конечно, не были похожи на удобный нож, который бы точно справился с корой дерева, но все еще были достаточно острыми. Рассмотрев их с обеих сторон, девочка свернула налево, к плодовым деревьям, за которыми никто и никогда не ухаживал, и выбрала яблоню для тренировки.
Кончик ножниц вонзился в кору с глухим стуком, но двигать садовым прибором было почти невозможно. Для того чтобы провести хотя бы одну линию – сверху вниз, – Элли прилагала немало усилий. А потому внутренне порадовалась, что решила попробовать заранее.
Занимаясь с корой, девочка вспомнила, что так и не нашла ничего похожего на фонарь, чтобы взять с собой в дорогу. Спрашивать еще раз у мамы было бесполезно, у бабушки – не имело смысла с самого начала.
Оставалось снова надеяться на референта.
Вдруг у него, как и у Ткача, будут с собой свечи? Было бы неплохо, если бы у каждого порядочного представителя Низовья имелся с собой такой набор полезных вещиц.
Ткач… Увидит ли Элли его снова? Столкнется ли с ним в Низовье, когда будет проходить со своим референтом все испытания, о которых Тууни говорил вчера в кошмаре? И будет ли ее сопровождающий хоть чуть-чуть похож на него?
Элли почувствовала, что в глазах защипало. Руки, чертящие крест сквозь толстый слой коры, задвигались быстрее.
Они с Ткачом были знакомы совсем недолго. Сколько дней он посещал ее? Кажется, три? А может быть, пять? Но за это время девочка успела к нему привязаться так, словно знала этого странного нечеловека слишком давно.
Будто всегда ждала, что он к ней придет. Знала, что он появится.
Кап. Кап. Кап.
Элли расплакалась, сама того не заметив. Горячие слезы стекали по щекам и падали на серую ткань осеннего пальто, оставляя кривые мокрые точки. Лембит, узнал ли ты этого человека, когда убедил его тебя увести? Догадывался ли ты о том, что это Элиас Грэм, твой папа?
Грусть перерастала в злость. Элли давила на ножницы все сильнее и сильнее. Каждый день она просыпалась с мыслью о том, что сама прогнала Ткача и теперь об этом жалела. Каждый день она ждала, что он не поступит с ней так же, как с мамой, и обязательно вернется.
Но день заканчивался и наступал новый. Ночь сменялась днем, отвратительное, страшное мероприятие, которое должно было состояться по всем традициям, несмотря на отсутствие тела умершего, приближалось и приближалось.
Но Ткач не возвращался.
Элли обманула маму, сказав, что может ей что-либо показать после похорон. В ритуалы, Низовье и пограничную сделку Лаура не верила. А потому покажи ей Эльга даже открытый портал, в котором бы виднелось загробное царство, ничего бы не произошло. Ничто бы не убедило маму в том, что Элли уходит для того, чтобы исправить положение, а не потому что заразилась несуществующей болезнью от бабушки и сошла с ума.
До последнего девочка надеялась на то, что Ткач появится завтра. Захочет прийти на этот дурацкий праздник смерти и посмеяться всем, кто рыдает над пустым гробом, в лицо. И в момент, когда Ткач вдоволь навеселится и, может быть, даже ляжет на этот дурацкий ящик забавы ради, Элли попросит его посмотреть маме в глаза.
И тогда она сразу все поймет и отпустит Элли в Низовье без лишних вопросов.
Но что, если этого не произойдет?
Будет ли Элли искать шанс улизнуть, пока гроб опускают в землю?
Будет ли она подговаривать Марка соврать ее маме?
Сможет ли она попрощаться с Лаурой, сказав, что уходит на час, а сама – уйти на непонятный, но точно долгий срок?
И главное – примет ли ее мама обратно?
Утерев слезы рукавом, Элли зажмурилась и громко проговорила:
– Ты сказал, что иногда нужно просто попросить, и прямо сейчас, в эту секунду я прошу! Прошу, чтобы ты пришел и поговорил со мной! Сделал так, чтобы мне стало легче! Чтобы завтра все получилось так, как должно, и никто не смог мне помешать начертить этот крест! Появись, Ткач! Появись сейчас же!
Эльга открыла глаза и посмотрела по сторонам. Она вернулась обратно к клумбам, обошла виллу вокруг, вгляделась вдаль, в ту сторону, где скрывалась злосчастная опушка.
Но Ткач не появился.
Остаток дня Элли провела без пользы.
Глава 20Похороны
– Давай! Поднимай!
История повторялась. Уже хорошо знакомая Элли бригада рабочих, состоящая на этот раз всего из двух человек – хриплого-высокого и Гнома-Вонючки, – выносили пустой гроб на своих плечах.
Количество собравшихся на вилле Имедема гостей поражало. Люди начинали толпиться в гостиной и заканчивали стоять стройным ручейком у самого выхода на улицу. Все они были одеты в черное. Бабушки, женщины, дети сжимали в руках салфетки, платки и цветы. Унылые букеты сродни тем, что Элли давали с собой в школу.
Серафима и Лаура стояли там, где предыдущие пару дней деревянный ящик заменял обеденный стол. Элли же прижималась к двери в свою комнату.
Черно-фиолетовое платье – один из любимых нарядов девочки, который она и выбрала для похорон, – привлекало лишнее внимание. Как и черемыши в волосах, которые Элли решила нацепить в последний момент. Когда люди начали собираться для того, чтобы пронаблюдать за выносом пустого ящика, понеслись шепотки:
«А еще более помпезно нельзя? Бедная Лаура».
«Бедная Серафима! Она тянет этих двоих. Ни одной, ни другой ничего не надо».
«Сына не нашли, а она его хоронит… Такое только в кошмаре приснится. Пустой гроб».
Девочка наблюдала за гостями мрачного праздника со сдержанной насмешкой. Если им так не нравилось торжество смерти, то зачем они вообще пришли?
А маме и бабушке, в общем-то, было все равно, как Элли была одета.
– Ярковато, – только и сказала мама с утра, одеваясь сама. – Может, что-то почернее?
– Нет, – уверенно заявила Элли. – Лембит бы не хотел, чтобы я горевала. Ему это платье нравилось.
– Ну, если так, – пожала плечами Лаура. – Покажись еще бабушке, мало ли что.
Элли послушалась маму и пришла на кухню к Серафиме. Та доготавливала последние закуски к поминальному обеду и была очень занята.
– Бабушка, – сказала Элли и покрутилась на месте. – Что ты думаешь про мое платье?
– Одевайся как хочешь, – бросила бабушка без особого интереса и даже не повернулась к внучке. – Только теплее. Все знаешь сама.
– Ага, – девочка довольно кивнула. – Не будешь мне мешать сегодня?
– Эльга, – глубоко вздохнула Серафима. – Я уже сделала все, что могла.
– Значит, твой дед?
– Он мне не дед.
На этом взаимодействие между Грэмами перед похоронами было окончено.
Элли дождалась, пока вся траурная процессия во главе с мамой и бабушкой покинет виллу, и зашла в свою комнату, для того чтобы захватить оранжевый рюкзак.
Мысленно она оглядела пространство и попрощалась с детской.
На улице толпа разбредалась по маленьким белым автобусам, которые назывались «газель», хотя на это красивое, стройное и грациозное животное вообще не были похожи. Элли подумала, что назвала бы такой транспорт «пузель», потому что в брюхо машины без разбору набивались люди.
Девочка спустилась вниз по ступенькам и вдруг заметила, что на все еще влажной после вчерашнего снегодождя земле появились отпечатки множества следов взрослой обуви. Но лишь одна пара вела не к пузелям, а куда-то в сад.
– Эльга, – окликнула мама. – Быстрее.
– Я подожду, пока его загрузят, – соврала Эльга, отмахнувшись от Лауры. – Не хочу смотреть.
Гном-Вонючка и хриплый медленно загружали деревянный ящик в единственную пузель черного цвета. Она отличалась от других еще и тем, что в районе крыши была чуть выше.
«Это пузель в шляпе», – развеселила Элли сама себя и улыбнулась.
Но следы от ботинок на земле все еще были куда интереснее придумок про машины. Следы куда-то вели, а вот пузели пока стояли на месте.
– Что-то меня тошнит! – крикнула Элли маме, которая все еще наблюдала за погрузкой гроба. – Я отойду в сад и вернусь. Очень быстро!
– Две минуты, и ты здесь, – бросила мама, не поднимая головы.
Люди, уже сидящие в салоне пузелей, проводили Элли взглядом.
Девочка поспешила проследовать по цепочке отпечатков на земле. Они шли ровно, не петляли и были очень четкими. А еще достаточно большими. Вот тут тот, кто наследил, обогнул дом, тут свернул к бабушкиным клумбам…