– Я обязательно приду к вам еще, – пообещал Владимир.
– Спасибо, – серьезно ответила официантка. – Ну, вы ешьте, я пойду маме таблетки дам. Может, уснет.
Она ушла. Из кухни доносились тяжелые стоны и тихий успокаивающий голос. Все это заглушал звук аккордеона. Владимир не мог сказать мужчине, чтобы тот прекратил играть. Ему было неловко, особенно после откровений его дочери, которая наверняка рассказывала историю их семьи не раз и не два, объясняя посторонним людям, чем болеет мать. И делала это, не желая вызвать жалость, а просто так. Как знакомым, которые зашли в дом. Да, Владимир чувствовал себя именно неловко – то состояние, которое он никогда не мог для себя определить. Некомфортно, непривычно – это он понимал, но как можно чувствовать себя неловко? Даже слово такое – девичье, чересчур женское. Именно от Александры он часто слышал это «неловко» и, наконец, узнал, каково это.
Аппетит пропал, да и рыба остыла. Владимир ковырнул вилкой зажаристую кожицу и поморщился. Выдавил лимон и осторожно попробовал кусок. Рыба была переперчена, но недосолена. На столе стояла солонка, и Владимир без особой надежды потряс ею над рыбиной. Рыба стала соленой, горькой и кислой. Даже чтобы не расстраивать девушку, он не смог проглотить ни куска. Хотя как говорила в таких случаях бабушка, если тебе не нравится еда, значит, ты или недостаточно голоден, или уже сыт. И была права.
Владимир терпеливо ждал, когда из кухни появится официантка. Она, наконец, пришла, осторожно ступая, уже обеими руками держась за спину.
– Мне, к сожалению, пора, – сказал Владимир. – Можно счет?
Она с тоской посмотрела назад – ей предстоял обратный путь до кухни и кассового аппарата.
– Мне не нужен чек. Просто скажите, сколько я должен, – предложил Владимир.
Официантка назвала сумму, такую ничтожную, такую смешную, что ему стало опять неловко. Но она спокойно объяснила:
– Когда мама была здорова, она брала только плату за основное блюдо – рыбу или мясо. А салаты, хлеб – за счет заведения. Она считала, что неправильно брать с людей деньги за нарезанные помидоры или огурцы. Или хлеб. Нельзя же брать с людей деньги за хлеб. Вот я поддерживаю эту традицию.
– Но ведь вы нуждаетесь! – возмутился Владимир. – Сейчас все берут деньги за салат. Это отдельное блюдо. А салат у вас отличный. И за воду берут, и за хлеб тем более!
– Но рыба вам не понравилась, – улыбнулась она, – в дорогом ресторане вы бы вернули это блюдо, а повара бы уволили в тот же день.
– Просто у меня на рыбу аллергия. И я наелся салатом. Вот, возьмите, – он положил на стол купюру.
– Это много.
– Считайте, что это – чаевые. Вы меня прекрасно обслужили.
– Спасибо. Я возьму. Знаю, что не должна, мама бы не одобрила, но я возьму. – Женщина как будто уговаривала сама себя.
– Еще раз спасибо. Пусть у вас все будет хорошо, – искренне пожелал Владимир.
Он уходил так же, как пришел, – пробираясь по тропинке, потом по берегу моря, и, наконец, добрался до поляны своего комплекса, где все было накрыто к ужину и обнаружилось неожиданно много народу.
– Мама встала к плите! – его едва не сшиб с ног пробегавший Константин. – Она приготовила свое фирменное рагу!
– И я должен сказать, что обожаю рагу, – тут же понял намек Владимир.
Константин поднял вверх большой палец. Владимиру совсем не хотелось есть, а вот выпить он бы не отказался – во рту остался горький привкус рыбы. К своему облегчению, он увидел, что Соня сидит за столом в компании Давида и разодетой женщины, считавшейся хозяйкой. На Соне были новые бусы, по всей видимости, только что приобретенные из неиссякаемых запасов хозяйки. Она опять поразила Владимира внешним видом – не изменила своему стилю «всего слишком». Укладка сверкала лаком и стояла колом, если так можно сказать о волосах. Макияж немного поплыл. Запах парфюма легко забивал запах специй. Давид сидел немного с краю, через стул от женщин, как бы деликатно отстраняясь от дамских разговоров. За угловым столом с новыми гостями сидел странный мужчина, на этот раз с головоломкой в руках. На нем были другие шорты и другая футболка, которые по качеству не уступали тем, что он носил накануне, – такие же вылинявшие и застиранные до дыр. Нынче он и вовсе ходил в одном шлепанце, что его совершенно не смущало, и предлагал новым гостям разгадать головоломку – соединенные между собой железные скобы. Гости пытались крутить скобы то так, то эдак, но ничего не выходило. Мужчина был счастлив. Секрет фокуса оказался прост – нужно просто дернуть посильнее. Гости удивились, что головоломка требовала применения не логики, а силы, но за старания им предложили приз: маленькую бутылку оливкового масла, шоколадку, колокольчик, мешочек с благовониями. Гости радовались неожиданному развлечению и пустяковому, но приятному подарку и в хорошем настроении ждали фирменного рагу.
За одним из столов Владимир увидел старика с палкой, который вместе с ним сидел в кафе у моря. Это казалось совершенно неправдоподобным – старик не мог добраться из одного места в другое так быстро. Хотя за разговором с беременной девушкой Владимир упустил его из вида и не заметил, в какой момент он ушел. Но даже если бы старик ушел раньше, Владимир наверняка догнал бы его по дороге.
Он налил себе вина, которое стояло на столе, перелитое из бутылки в графин; вино оказалось, конечно, лучше, чем то, что подали в кафе, но сейчас ему не было никакого дела до качества напитка. Владимир пытался понять, как мог старик, не выпускавший палку из рук, оказаться здесь. Хранитель сидел в той же позе, что и в кафе, опершись подбородком о палку, смотрел вперед и никого не видел. Перед ним уже стояла тарелка с рагу – первая порция. Почему его кормили первым, игнорируя гостей? Кем был этот старик?
Пока Владимир думал, что, вернувшись в Москву, сразу же купит легкое успокоительное, Соня переключилась с разговора о бусах на другую тему. Повод нашелся тут же, под рукой, точнее, перед глазами. Константин играл с маленьким мальчиком, который днем катался с горки на детской площадке.
– Какой милый мальчик, – сказала Соня хозяйке.
– Да, – ответила та, но тут же встала и пошла раскладывать на столе товары для продажи.
Константин отвлекся от мальчика и побежал на кухню – его звала Ирэна. На столах появились порции с рагу. Владимир не стал говорить Соне, что уже ел салат в кафе, чтобы не вызвать лишних вопросов, поэтому покорно принял тарелку. Рагу было вкусным. Да что говорить, просто отличным. Так готовила бабушка Владимира – единственная женщина, которую он любил, и единственная женщина, которая любила его. Рагу было таким же простым, как салат, как хлеб, как дешевое вино. Горячим, с грубо порезанной картошкой, на которую не осталось сил, местами пережаренное, местами сыроватое, так что можно было отличить, какая часть блюда перележала на середине сковороды, на самом жару, а какая – по бокам. Владимир, распробовав, ел с удовольствием, а вот Соня ковырнула вилкой и отодвинула тарелку.
Из кухни вышла Ирэна. Следом за ней семенил Константин. Управляющая подходила к гостям и спрашивала, как им понравилось блюдо. Рядом стоял ее сын и подливал гостям в бокалы вино. Гости улыбались и благодарили. Ирэна дошла до их стола и сразу увидела, что тарелка Сони почти не тронута.
– Вам не понравилось? – Ирэна улыбнулась вежливо, но угрожающе.
Константин быстро налил в бокалы вино, выудив откуда-то из-за спины новую бутылку.
– Я на диете, а здесь картошка, – ответила Соня.
– А мне очень понравилось, – признался Владимир, но не для того, чтобы сгладить бестактность Сони.
Он показал тарелку, на которой ничего не осталось, – так он делал в детстве, для бабушки, показывая, что все съел, до последней крошки.
– Как вы провели день? Все в порядке? – Ирэна оставалась любезной хозяйкой.
– Я гулял, дошел до кафе на берегу, – признался Владимир.
– Как там София? – Ирэна сняла фартук и присела.
– София?
– Хозяйка кафе. Мы были подругами. Вместе выросли. Она меня не помнит сейчас, – сказала Ирэна.
– Она разрисовала меню. Ее дочь беременна.
Соня слушала Владимира, раскрыв рот.
– Бедная София. За что ей такая судьба? А муж ее так же мучает гостей аккордеоном?
– Да, отрабатывает свой хлеб. Так дочь сказала.
– Про хлеб – это в точку. В болезни Софии ее муж виноват. И все из-за этого кафе… – вздохнула Ирэна и задумалась.
– Там красивые ставни, – сказал Владимир, поскольку хотел узнать больше.
– Это я их расписывала. И интерьер создавала. София считала, что я должна писать картины или реставрировать мебель. Ругала меня, что я не стала развиваться, учиться… – улыбнулась Ирэна, – она всегда считала меня талантливой. Надо будет зайти к ним, лаком все покрыть. Давно собираюсь, но сил не хватает. Не могу Софию видеть в таком состоянии.
– Я вас понимаю. К ним мало кто ходит. Клиентов совсем нет.
– Они вас накормили?
– Да, я съел отличный салат. И хлеб.
– Хлеб София сама печет. Она меня не узнает, Дмитрия не узнает, а руки помнят, как хлеб печь. Каждое утро встает и печет. Только хлеб ее и держит. Не дает сойти с ума окончательно. Хорошо, что вы к ним сходили. Вы вернитесь туда. Им будет приятно.
– Да, я обещал.
Соня повела себя предсказуемо. Не понимая, откуда у него появилась общая тема с Ирэной, кто такая София и о каком кафе идет речь, она вспылила.
– Ирэна, а я хотела спросить, – начала Соня, улыбаясь, как будто снималась для рекламы зубной пасты. – Правда ли, что у вашего брата есть дочь? И он хочет, чтобы наследство досталось ей? А вы делаете все, чтобы наследство досталось Константину?
– У него есть дочь? Откуда? – Ирэна чуть не упала со стула. – Почему я узнаю обо всем последней?
– Мы, женщины, всегда узнаем обо всем последними. – Соня гневно посмотрела на Владимира, как будто у него тоже только что обнаружился внебрачный ребенок. – Да, у вашего брата есть дочь, и она претендует на наследство. И шансов, между прочим, у нее больше, чем у вашего сына! Так и знайте! – Соня обвела всех торжествующим взглядом.