да она еще в зачатке
но в мерцании светил
различает отпечатки
дивной воли высших сил
а компьютер железяка
жук без матери-отца
не умеющий однако
славить господа творца
«всякий русский старик обожествляет женского рода…»
всякий русский старик обожествляет женского рода
славу и жизнь смелость и смерть особенно же любви
в отличие от иноязычных наша природа
ты ее извращением быв родинолюб не зови
выскользнет ли из пальцев утеха рязанских акварелистов
или наоборот весна радость для дворников мне
не особо во время оно шумев неистов
отдышаться в бестрепетной тишине
скачивать из сети многозначительные пылинки
щелкая мышкой является все ясней
пусть на других а на этом исхоженном сайте линки
совершенно мертвы так и заснешь не забыв о ней
«как я уже писал политика однажды…»
как я уже писал политика однажды
есть выбор непростой огонь духовной жажды
служа честной народ пусть скромно и негромко
получишь тёмное спасибо от потомка
всесильный деятель в просторном кабинете
искусства уважать жалеет о поэте
и на исходе дня визируя бумаги
в очах его бурлят озера дивной влаги
над древней сетунью над бугом каменистым
блаженный кто рожден марксистом ленинистом
горят его глаза и золотая грива
под ветром ласковым взвивается игриво
«гражданины империи русской…»
гражданины империи русской
изучая кун-фу и у-шу
варят водку с селедкой закуской
только я подходить не спешу
пусть есенин тоска ножевая
по церквам воспевает сион
я другой предпочту проживая
незначительный свой пенсион
я иной подвергаюсь забаве
полюбил я другой дежавю
пеликана и ласточку славя
но душой ни за что не кривю
слушай неблагодарный читатель
то есть слушатель я никогда
не бывал я щелей конопатель
нет бывало а все-таки да
ни за что независимый лирик
даже в жельзнодорожном купе
не возжаждет писать панегирик
или оду в угоду толпе
путешествуя разным дорогам
молча слушает шелест дождя
и один голосит перед богом
в потаенную бездну сходя
«нынче ветрено и волны…»
нынче ветрено и волны
с перехлестом раз два три
хорошо что море солоно
только вслух не говори
тайна даже и для кшатрия
и брахмана что на ты
с буддой сочетание натрия
и солёной кислоты
свет химическая логика
в жизнь предвечную билет
рассыпалась педагогика
на рассвете пленных лет
рассуждай пока из краника
кап да кап светло темно
мирно кончилась ботаника
и черчение заодно
но пускай душа ошпарена
получая рубль на чай
усмехнись расспросы барина
хладнокровно отвечай
«ты думаешь что зря укромный снег лежит…»
ты думаешь что зря укромный снег лежит
на крышах небоскрёб и пограничных хижин
любовный человек немножко инвалид
но кто лишен любви тот вовсе неподвижен
ты полагаешь зря гремит с небес вода
влюбленный океан мешать соленый с пресной
стой время без дождей не стоило б труда
подобно как без церкви день воскресный
лобастый любомудр шар взгромоздит на куб
конструкцию златой венчая пирамидой
и залюбуется улыбкой узких губ
отметив праздник свой не дуйся не завидуй
мыслитель в сущности земельный пароход
чадит его труба и взгляд украдкой светел
а есть участники мятущихся охот
псов взмокших и волков взволнованный свидетель
«когда во гроб его несли…»
когда во гроб его несли
он спал мыслитель всей земли
как некий первобытный атом
и не споткнулся у ворот
где горячительное пьет
старик в халате волосатом
чужой убыткам и трудам
и лепету прекрасных дам
в каком-нибудь канибадаме
лишенный голоса немой
лишенный зрения не твой
плашмя в полупесчаной яме
валяй несладкого налей
за мусульманский мавзолей
за кирпичей его опрятных
и глинобитных бей до дна
чтобы с изнанки фергана
в узлах веревочках и пятнах
а что звезда гостит горит
с подругой быстро говорит
льня к полумесяцу кривому
а ночь а персиковый сад
все позабудут все простят
не женскому так неживому
«это вещи которые я люблю…»
это вещи которые я люблю
это люди которые я терплю
безразлично в ненависти в любви там
словно алым закатным по облакам
словно кубики с буквами по бокам
потерпевшим греческим алфавитом
за саванной скиф за рекой хазар
а во гробе лазарь я все сказал
словно черных ласточек вереница
я рыдал и мерзлую землю рыл
уверял мефодия друг кирилл
все просил из копытца воды напиться
отвечал кириллу мефодий друг
научись исцелять наложением рук
утоляя жажду дождем и тучей
аки наш спаситель в святой земле
он бредет в дремоте и феврале
но латинской грамоте не обучен
хороши челны только вмерзли в лед
хороша пчела только горек мед
для того кто монах небольшого чина
а дорога превратная и долга
за слепым окошком бегут снега
и саднит душа и чадит лучина
«сизый рак в реке трепещет…»
сизый рак в реке трепещет
в ожидании дождя
и на господа клевещет
пальцев в рану не кладя
потому ли бесполезна
вся подводная растит
что федотовская бездна
не обманет не простит
да и правда поле брани
с падший ангел за спиной
переломленный в коране
шаткий мост волосяной
а еще густой ребенок
земноводное дитя
тащит крылья из пеленок
лоб ладонью обхватя
и безденежный младенец
всех молекул иждивенец
оснований легких князь
содрогается смеясь
«отшумевший личность прыткий…»
отшумевший личность прыткий
посреди дневных забот
шлет картонные открытки
с днем рожденья новый год
а моя душа решила
клеить марки смысла нет
на столе стоит машина
а в машине интернет
нет не мать земля сырая
не декабрьская заря
завожу прибор с утра я
почту новую смотря
автомат помыл посуду
ведьма чистит помело
электрическое чудо
в быть житейскую вошло
ах не так ли в свист метели
лев толстой писатель граф
слушать радио хотели
дальнобойный телеграф
да вот так глядел на книжки
типографский гутенберг
и на поезд тезка мышкин
отправляясь в кенигсберг
всяк живущий не мешая
ни капусте ни ежу
эту технику большая
в близких френдах содержу
я не раб земному хламу
я поэт и не умру
а незваную рекламу
в ящик с мусор уберу
«взираю на сограждан ах вы…»
взираю на сограждан ах вы
персть черновик
куда же смотрит тихий яхве
а он привык
неторопливым приговором
забыв давно
глядит сквозь небо за которым
черным-черно
и потому никто не тронет
не унесут
лишь погребальщик в грязь уронит
пустой сосуд
и невысокая теплица
воспел солгал
куда опасней чем молиться
чужим богам
«отрада вольного улова…»
отрада вольного улова
веселый складывать слова
положим за день только слово
бывает за ночь три и два
пусть: мертвоед окаменелый
проморщив в муке ржавый рот
бывает что и жизнью целой
ни хорды не произнесет
хоть сквозь хрустальну чечевицу
но проморгав и смысла нет
сражался титул очевидца
звезд обездвиженных планет
жаль homo ludens неразумный
стучись и я к тебе прильну
замоскворецкий зверь беззубный
как ницше воет на луну
и на излете волчьих трелей
как бы любовное письмо
прочтя спит мачеха творений
земных и видит сны быть мо
«будь я послушником в каком краю арапском…»
будь я послушником в каком краю арапском
назвал бы творчество забавой барской рабским
порывом к воле будь я ленский молодой
над сероглазой айвазовскою водой