Мы уже сталкивались с этой проблемой. Когда мы классифицировали птиц как животных, а самолеты как машины, тем самым мы как бы разделяли на составляющие класс всего, что летает. Позднее, когда перейдем к теориям метафор, мы увидим, что появление подобных проблем почти неизбежно, потому что нам известны лишь очень немногие – а оттого тем более ценные – схемы, охватывающие несколько сфер мышления.
12.9. Принцип исключения
Как поступать с законом или правилом, которое оказывается верным не всегда? Мы видели один из вариантов поведения, когда создавали унифрейм для арки с кубиками. Мы просто продолжали изменять описание для соответствия каждому новому примеру. Но что, если после всех трудов все равно останутся исключения?
Принцип исключения:Не нужно корректировать правило, которое оказывается верным почти всегда. Лучше просто дополнить его перечнем конкретных исключений.
Все дети узнают, что птицы могут летать, а животные, которые плавают, являются рыбами. Как же быть, когда детям говорят, что пингвины и страусы – это птицы, но они не умеют летать, а киты и дельфины – морские обитатели, которые не относятся к рыбам? Как быть с унифреймами, которые больше не годятся? Принцип исключения советует: не торопитесь менять унифреймы. Не нужно ожидать, что наши правила будут совершенными, они лишь сводят воедино типические признаки. Если мы затем примемся менять правила в желании учесть все возможные исключения, наши описания сделаются слишком громоздкими в использовании. Чем плохо начать с определения «Птицы могут летать», а позднее подправить его на «Птицы могут летать, если только они не пингвины или не страусы»? Но если мы сохраним тягу к совершенству, наши правила превратятся в нагромождения определений:
Птицы могут летать, если только они не пингвины и не страусы, если они мертвы или у них не сломаны крылья, если они не в клетках, если их лапы не застряли в цементе, если они не подверглись таким ужасным испытаниям, которые сделали их психологически не способными к полету.
Если не рассматривать исключения по отдельности, они разрушат все обобщения, к которым мы можем прибегать. Спросите себя, почему общее представление о рыбах настолько полезно. Оно отражает накопление информации о классе, элементы которого имеют много общего: живые существа, которые живут в воде, имеют определенную обтекаемую форму и перемещаются, извиваясь и раздвигая воду различными придатками-плавниками. Однако представление биологов о рыбах сильно отличается от данного; биологов больше интересуют происхождение и внутреннее устройство этих существ. Потому они выделяют характеристики, менее очевидные для простого человека: раз у китов легкие, а у форели жабры, значит, их нужно классифицировать по-разному. Детей смущает, когда они слышат, что киты – не рыбы, поскольку их обычно сильнее занимают назначение и облик, а не происхождение и внутреннее устройство. Скорее всего, дети зададутся вот такими вопросами:
Что делают эти животные? Где они живут? Легко ли их поймать? Они опасны? Они полезны? Что они едят? Каковы они на вкус?
Могущество обычных слов, наподобие слова «рыба», проистекает из того факта, что мы вынуждаем их охватывать столько разных смысловых миров одновременно. Однако для этого нам нужно примиряться со множеством исключений. Почти не встречаются правила, не имеющие никаких исключений – разве что в особых, искусственно сконструированных мирах, которые создаем мы сами, придумывая их правила и законы. Такие искусственные сферы, как математика и богословие, являются изначально сконструированными и лишены живой произвольности. Но следует проявлять осторожность, чтобы не принять наши собственные изобретения за обнаруженные нами природные явления. Настаивать на совершенных законах в реальной жизни – все равно что отказываться соблюдать законы вообще. Лишь в науке, где каждое исключение должно быть объяснено, стоит платить такую цену.
12.10. Как строят башни
Почему башни или арки возводят из камня или кирпича, но не из воды, воздуха или песка? Ответ сводится к вопросу: «Как строят башни?» Впрочем, этот вопрос выглядит почти бессмысленным, потому что ответ представляется очевидным: «Мы ставим один кубик на другой, вот и все!» Как было сказано ранее:
Идея покажется само собой разумеющейся, стоит забыть, как мы ее усваивали!
Мы часто используем такие слова, как «прозрение» или «интуиция», чтобы охарактеризовать понимание, которое выглядит мгновенным. Но ошибочно предполагать, будто «очевидное» является элементарным или само собой разумеющимся. Многое из «очевидного» становится таковым благодаря деятельности грандиозных систем нашего разума, сложившихся в давно забытые детские годы. Мы редко думаем о гигантских механизмах, которые создали, постигая пространство, и которые работают настолько бесшумно, что наше сознание этого не фиксирует. Как строить башни – это знание все мы приобрели так давно, что странно даже вспоминать.
Высота башни зависит только от высоты ее частей! Никакие другие характеристики кубиков не имеют значения – ни сколько они стоили, ни где хранились, ни что вы о них думаете. Считается только перемещение вверх, и мы строим башню, думая лишь о действиях, которые увеличивают ее высоту.
Это упрощает строительство башни, позволяя отделить представление о постройке от разнообразных мелких деталей. Чтобы возвести башню определенной высоты, мы просто находим достаточно «элементов вышины» и складываем их друг на друга, поднимая с пола. Но башня, кроме того, не должна падать. Потому следующей задачей будет определить действия, которые сохранят равновесие башни. Здесь мы можем использовать второй замечательный принцип:
Башня будет стоять, если каждый кубик правильно отцентрирован на том, что ниже. Потому мы строим башню, сначала поднимая каждый кубик вверх, а затем подправляем его положение по горизонтали.
Обратите внимание, что этот второй тип действий, нацеленный на устойчивость башни, требует только горизонтальных движений, которые вообще не влияют на высоту постройки. Это объясняет, почему строить башни так легко. Чтобы увеличить высоту башни, нужны только вертикальные действия (подъем кубиков). Вторая задача, обеспечение устойчивости, требует лишь горизонтальных скользящих движений, которые никак не влияют на высоту – при условии, что у кубиков есть горизонтальные поверхности. Так мы достигаем своей цели и строим башню, просто сделав сначала «самое необходимое».
Для взрослых не секрет, что высота и ширина не зависят друг от друга. Но это не столь очевидно в младенчестве: чтобы понять мир пространства и времени, каждый ребенок должен совершить много подобных открытий. Тем не менее разделение действий на подъем и скольжение имеет особое значение. Существует бесконечное множество способов перемещения по миру; разве человек в состоянии освоить их все? Ответ таков: нам не нужно их изучать, поскольку мы можем освоить перемещение в каждом измерении по отдельности. Подъем важнее, потому что это действие вычленяет вертикальное измерение и увязывает его с представлением о равновесии. Дополнительную операцию скольжения можно соотнести с двумя прочими измерениями: мы либо тянем и давим, либо перемещаем кубик из стороны в сторону. Один способ подъема и два способа скольжения – этого вполне достаточно для передвижения по трехмерному миру!
12.11. Как действуют причины
Поистине прекрасно, когда можно найти причину какого-то события. Башня высокая, потому что каждый из кубиков вносит свою лепту в общую высоту, каждый достаточно прочен и широк, чтобы она не падала. Ребенок плачет, потому что хочет еды. Камень падает под воздействием силы тяжести. Почему мы можем объяснить столько различных явлений с точки зрения причин и следствий? У нас что, есть причина для всего – или мы просто учимся спрашивать только о тех событиях, которые вызваны какими-то причинами? Или же причин на самом деле не существует, их лишь изобретает наш разум? Верно все вышеперечисленное. Причины действительно изобретаются разумом, а действуют они в определенных частях определенных миров.
Что такое причина? Сама концепция причины подразумевает некое условие: причинное объяснение должно быть кратким. Если объяснение не является компактным, мы не можем использовать его в качестве объяснения. Можно согласиться с тем, что X вызывает Y, если очевидно, что Y больше зависит от X, чем от всего остального. Но мы не назовем X причиной Y, если описание X опирается на бесконечный дискурс, охватывающий практически все мироздание.
Не может быть никаких «причин» в мире, где все происходящее зависит, в более или менее равной степени, от всего происходящего.
В таком мире было бы бессмысленно рассуждать о «предметах». Само понятие «предмет» предполагает некоторое сочетание качеств, которое остается неизменным (или изменяется способами, которые возможно предсказать), когда другие предметы и объекты вокруг изменяются. Когда Строитель перемещает кубик, местоположение этого кубика изменяется, но цвет, вес, материал, размер и форма остаются прежними. Просто здорово, что наш мир позволяет менять местоположения предметов, не затрагивая множества их других свойств! Это дает возможность предугадывать последствия движений, и мы объединяем движения в комбинации, ранее не опробованные, но все равно способные предсказать последствия своих действий. Кроме того, поскольку наша Вселенная имеет три «измерения», не составляет труда предсказывать эффект комбинирования нескольких действий на основе представления об их последствиях в каждом из этих трех измерений.
Почему кубик сохраняет свои размеры и форму при перемещении? Потому что нам посчастливилось жить в пределах Вселенной, в которой эффекты локализованы. Твердый объект стабильной формой может существовать только потому, что его атомы «склеиваются» весьма плотно, и когда мы перемещаем некоторые из них, остальные, так сказать, тянутся следом. Но это возможно только во Вселенной, законы которой взаимодействуют с «близостью» времени и пространства; другими словами, во Вселенной, в которой сущности, находящиеся далеко одна от другой, оказывают меньшее влияние друг на друга, нежели находящиеся поблизости. В мирах без подобных ограничений не будет ни «предметов», ни «причин» в нашем понимании.