22.10. Словесное выражение
Поразительно, сколь легко люди могут общаться. Мы слушаем и говорим, нисколько не задумываясь о том, как это происходит! Один из нас выражает идею, другой понимает ее, и никто не считает это действие сколько-нибудь сложным: говорить для нас столь же естественно, как ходить. Но эта простота и легкость иллюзорны. Чтобы ходить, нужно задействовать огромное количество агентов, перемещающих тело по улице. Чтобы говорить, нужно задействовать огромное количество агентов для создания новых структур в сознании другого человека. Но как узнать, что следует говорить, чтобы оказать влияние на агентов другого человека?
Давайте предположим, что Мэри хочет что-то рассказать Джеку. Это означает, что в сети агентов Мэри сложилась некая структура, и что языковый агент Мэри должен «породить» аналогичную структуру в уме Джека. Для этого Мэри нужно произносить слова, которые активируют соответствующие действия агентов Джека, а затем нужным образом связывают эти действия воедино. Что предпринимает Мэри? Ниже приводится теория «речевой редупликации», описывающая, как мы формулируем то, что говорим.
Мэри продолжает шаг за шагом конструировать новую версию p – назовем ее q – в своем сознании. При этом она применяет различные операции управления памятью, чтобы активировать конкретные изономы и полинемы.
Когда Мэри выполняет какое-либо внутреннее действие, ее языковый агент подбирает соответствующие словесные выражения, и в результате точно такие же процессы начинают происходить в сознании Джека. Следовательно, Джек создает структуру, похожую на q.
Чтобы так случилось, Мэри должна была усвоить хотя бы одну технику выражения, которая соответствовала бы каждой часто реализуемой умственной операции. А Джек должен был научиться распознавать эти техники – назовем их грамматической тактикой – и использовать их для активации соответствующих изоном и полинем в своем уме.
Чтобы сконструировать новую версию p, Мэри может использовать схему достижения цели: она продолжает сравнивать p с последней версией q, и всякий раз, когда выявляет существенное различие, применяет к q конкретное действие, устраняющее или уменьшающее разницу. Например, если Мэри замечает, что у p есть пронома Начало, а у q та отсутствует, ее система управления памятью сосредоточится на Начале p. В этом случае, если p является фреймом движения, обычная речевая тактика сводится к употреблению слова «из». Затем следует описать субструктуру, связанную с прономой. Будь это простая полинема (например, «Бостон»), языковый агент Мэри побуждает к произнесению соответствующего слова. Но если этой прономе сопоставлена более сложная структура, скажем, цельный фрейм, языковому агенту Мэри придется прерваться, чтобы скопировать фрейм. Это выражается, как мы видели, словами наподобие «что» и «который». Так или иначе Мэри будет продолжать процедуру изучения различий до тех пор, пока не выявит отсутствия существенных расхождений между q и p. Конечно, что именно Мэри считает существенным, зависит от того, что она «хочет сказать».
Эта теория речевой редупликации описывает только первые этапы использования языка. На более поздних этапах умственные операции, которые мы используем для построения q, не всегда применяются моментально к произнесению слов. Вместо того мы усваиваем методы временного хранения цепочек «грамматической тактики», что позволяет изменять наши слова и предложения прежде, чем они будут озвучены. Освоение этого навыка требует длительного времени: большинству детей нужно не менее десяти лет, чтобы «финализировать» языковую систему, а многие продолжают учиться на протяжении всей жизни, дабы находить новые различия и способы их выражения.
22.11. Творческое выражение
Существует удивительная способность, которая «сопровождает» способность «выражать» идеи. Что бы нам ни хотелось сказать, на самом деле мы, скорее всего, скажем не совсем то, что хотели. Взамен появляется шанс сказать что-то еще, нечто разумное и новое! В конце концов, «то, что хочется сказать» – структура р, которую мы пытаемся описать, – не всегда является фиксированной структурой, которую наши языковые агенты легко могут считывать и копировать. Если p вообще существует, вероятно, оно представляет собой подверженную изменениям сеть, где взаимодействуют несколько агентов. Если так, то языковый агент может лишь выдвигать гипотезы и строить догадки о p и пытаться подтвердить или опровергнуть их, проводя эксперименты. Даже будь p четко определено, воздействие языкового агента способно изменить его настолько, что окончательная версия q не будет соответствовать исходной структуре p. Порой мы называем этот процесс «мышлением в словах».
Иначе говоря, то, что мы «имели в виду», может существовать (или нет) на самом деле до произнесения слов, но языковый агент, как правило, либо переформулирует некие прежние выражения, либо создает нечто новое, отличное от прежних опытов. Всякий раз, когда мы пытаемся выразить словами какое-либо сложное ментальное состояние, нам приходится упрощать – что оборачивается потерями смысла или нежелательным «акцентированием» каких-то моментов. Никакое словесное описание ментального состояния никогда не будет полным: отдельные нюансы всегда выпадают. Однако, будучи вынужденными отделять существенное от случайностей, мы обретаем возможность выполнять переформулировки. Например, столкнувшись с проблемой, мы можем сказать себе следующее: «Ну-ка, давай посмотрим, что именно мы пытаемся сделать». Далее, поскольку наш языковый агент мало что знает о фактическом состоянии других агентов, ему нужно отвечать на подобные вопросы и строить теории, а в результате мы можем очутиться в состоянии «ясности ума», лучше подходящего для решения нашей задачи.
Когда мы пытаемся объяснить что-то, что, как нам кажется, мы знаем, скорее всего, на выходе будет что-то новое. Всем учителям известно, как часто мы постигаем истинный смысл чего-то, лишь объясняя это что-то кому-то другому. Наши способности формулировать словесные описания могут задействовать все прочие способности мышления и решения задач. Если речь идет о мышлении, следует уточнить: «Насколько сильно обыденная мысль зависит от использования слов?» Разумеется, многие из наиболее эффективных способов мышления практически не используют навыки языкового агента. Возможно, мы переходим к словам только тогда, когда другие способы оказываются непригодными. Выходит, что употребление языка способно открыть нам совершенно новые миры мышления. Это логично: если мы репрезентируем объекты через цепочки слов, становится возможным использовать их неограниченным множеством способов для изменения происходящего в других наших агентах. Конечно, мы не понимаем, как это осуществляется, и потому прибегаем к обозначениям вроде «парафраза» или «смещение акцентов», словно не изменяем того, что пытаемся описать. Важнее всего то, что в моменты, когда эти словесные цепочки отделяются от своих «значений», они перестают подчиняться ограничениям, установленным другими агентами, и языковая система может творить с ними, так сказать, что ей заблагорассудится. Далее мы можем передавать от ума к уму эти цепочки, плод деятельности нашей «грамматической тактики», и любой человек способен получить доступ к наиболее успешным формулировкам, созданным другими людьми. Вот то, что мы называем культурой, – концептуальные сокровища, накопленные людьми на протяжении истории человеческого рода.
Глава 23Сравнения
Каковы, по сути, условия для возникновения формального мышления? Ребенок должен не только применять операции к объектам – другими словами, мысленно выполнять возможные действия с ними; он должен также «осмыслять» эти операции в отсутствие объектов, которые заменяются чистыми предложениями. То есть «осмысление» есть мысль второго порядка. Конкретизация является представлением возможного действия, а формальное мышление есть репрезентация репрезентации возможного действия… Поэтому неудивительно, что система конкретных операций должна окончательно формироваться в последние годы детства, прежде чем ее станет возможно «осмыслить» в формальных операциях. В функциональном смысле формальные операции не отличаются от конкретных, за исключением того, что они применимы к гипотезам или суждениям, логика которых является абстрактным переводом значений системы «вывода», управляющей конкретными операциями.
23.1 Мир различий
Обыденная мысль опирается в основном на опознание различий. Это объясняется тем, что обычно признается бесполезным делать что-либо, не оказывающее заметного влияния. Выяснять, действительно ли сделано что-то существенное, все равно что спрашивать: «В чем разница?» В самом деле, всякий раз, рассуждая о «причинах и следствиях», мы подразумеваем воображаемые отношения, которые связывают воедино различия, ощущаемые нами. По сути, наши цели являются лишь способами, которыми мы репрезентируем потенциальные изменения и отличия.
Любопытно отметить, что множество привычных умственных действий возможно представить в терминах различий между ситуациями. Допустим, у нас есть две ситуации A и Z, а D – описание различий между ними. Допустим также, что мы хотим применить некоторую процедуру P к ситуации A. Имеется несколько вариантов этого мысленного действия.
Рис. 115
Прогнозирование:В той мере, в какой возможно предугадать воздействие P на ситуацию A, мы можем избежать реальных затрат и рисков фактического выполнения этих действий.
Ожидание:Если мы ждем, что P приведет к ситуации Z, но на самом деле возникает ситуация Y, возможно объяснить происходящее через описание различий между ситуациями Y и Z.
Объяснение:Если действия наподобие P обыкновенно приводят к возникновению различий типа