30.3. Ментальные модели
Знает ли книга о том, что в ней написано? Конечно, нет. Содержит ли книга знания? Конечно, да. Но как нечто может содержать знания и не знать об этом? Мы видели, что утверждение, будто человек или машина обладает знаниями, на самом деле означает, что некий наблюдатель мог бы использовать этого человека или машину для получения ответов на ряд вопросов. Вот еще одна точка зрения на значение слова «знать».
«Джек знает об А» означает, что в уме Джека есть «модель» M для A.
Но что это скрывается за утверждением, будто один объект является моделью другого – и как модель возникает в разуме? Опять-таки, мы должны задать некие стандарты или границы. Давайте назначим Джека «судьей».
Джек считает, что M является хорошей моделью A, поскольку, на его взгляд, M помогает отвечать на вопросы об A.
Допустим, например, что A – это настоящий автомобиль, а M – тот объект, который мы называем игрушечным автомобилем или моделью. Тогда Джек сможет использовать М, чтобы ответить на некоторые вопросы об А. Однако было бы странно говорить, что М олицетворяет «знание» Джека об А, ведь слово «знание» в обыденном толковании относится к разуму, а Джек не может «вместить» в свой ум игрушку. Но никто не утверждал, что модель обязана быть обычным физическим объектом. Наше определение модели лишь постулирует, что она помогает человеку отвечать на вопросы. Следовательно, человек может обладать как физической, так и «ментальной» моделью, в виде какой-то мысленной структуры, какого-то сочетания агентов в разуме. Отсюда вытекает простое объяснение того, что мы подразумеваем под знанием: знание Джека об А выражается в неких ментальных моделях, охватывающих мыслительные процессы или агентов разума, а эти модели могут использовать других агентов Джека для ответов на вопросы об А. То есть ментальной модели автомобиля нет необходимости каким-либо очевидным образом совпадать с реальным автомобилем. Она не должна быть тяжелой, не должна быстро ездить или потреблять бензин, чтобы мы могли ответить на такие вопросы об этом автомобиле, как «Насколько он тяжелый?» или «До какой скорости он разгоняется?»
Наши ментальные модели также работают в социальной сфере, позволяя отвечать на такие вопросы, как «Кому принадлежит эта машина?» или «Кто позволил припарковать ее здесь?» Однако, чтобы понять смысл таких вопросов, нужно уточнить, что в данном случае подразумевается под «кто»; ответ будет заключаться в том, что мы создаем ментальные модели людей. Чтобы «узнать» склонности, мотивы и чувства Джека, Мэри должна построить в своей голове мысленную структуру, отвечающую на эти вопросы, и данная структура станет ментальной моделью Джека. Подумайте обо всем том, что способны творить наши модели других личностей! Если Мэри хорошо знает Джека, она сможет ответить не только на «физические» вопросы («Насколько Джек высок ростом?»), но и на социальные («Он мне нравится?»), а также на «психологические» («Каковы идеалы Джека?»). Вполне возможно, что модель Джека в уме Мэри позволит получить более точные ответы на эти вопросы, чем если задать их самому Джеку. Ментальные модели наших друзей, к слову, нередко полнее в ряде отношений, нежели ментальные модели самих себя.
Все мы моделируем себя и используем эти модели, чтобы предсказывать, какие поступки мы склонны совершать. Естественно, что наши модели часто выдают нам неверные ответы, поскольку это отнюдь не безупречный способ «увидеть» себя, а лишь своего рода самодельный автоответчик.
30.4. Модели мира
Теперь изучим модель мира в разуме Мэри. (Под «миром» я имею в виду Вселенную, а не только планету Земля.) Это лишь мысленные структуры в уме Мэри, и ее агенты могут их использовать для ответов на вопросы об устройстве мироздания.
Рис. 144
Но что, если мы зададим Мэри вопрос не о каком-то конкретном объекте мироздания, а о том, каково само это мироздание? Такой вопрос наверняка поставит Мэри в любопытное затруднительное положение. Она не может ответить на него, опираясь на свою ментальную модель, поскольку каждая часть этой модели предназначена для ответов на вопросы о конкретных объектах. Мироздание же не является объектом в мироздании.
Один из способов выхода из этого тупика (данным методом безусловно пользуется множество детей) заключается в дополнении модели мира еще одним «объектом», который репрезентирует само мироздание. Далее, поскольку все объекты обладают какими-то свойствами, ребенок может назначить этому новому объекту свойства, скажем, очень большого мячика. Естественно, это приведет к неприятностям, если ребенок продолжит задавать обычные вопросы об этом необычном объекте; например, будет спрашивать: «Что удерживает Вселенную на месте?» или «Что находится за пределами Вселенной?» Подобные вопросы ведут в данном случае к возникновению странных, фантастических образов. Постепенно мы узнаем некоторые способы справиться с этой проблемой – к примеру, усваиваем, какие вопросы следует подавлять. Но, как и в случае идеальной точки, нам крайне неуютна «компания» объекта, невообразимо громадного по размерам – и не имеющего формы.
Если уж говорить об этом, невозможно описать какой-либо «мировой» объект в буквальном и полном значении слова «описание». Что бы мы ни говорили и ни писали, мы только выражаем собственное мнение. Впрочем, даже эта мрачная мысль позволяет кое-что понять. Пускай наши модели мира не способны дать внятные ответы о мироздании в целом (и пускай другие их ответы часто ошибочны), они могут поведать нам что-то о нас. Мы можем рассматривать свои знания о моделях мира как элементы наших моделей модели мироздания.
Рис. 145
30.5. Познать себя
Давайте попросим Мэри описать себя, то есть рассказать нам все, что она сможет, о своей фигуре, весе, размерах и силе, о склонностях и привычках, достижениях и амбициях, желаниях, страхах, имуществе и т. д. Как можно выразить все это в некоем едином параметре? Поначалу кажется весьма сложной задачей придать этому разрозненному набору фактов некий общий смысл. Но постепенно мы будем замечать, что некоторые факты тесно взаимосвязаны, зато другие редко упоминаются в какой-либо связи с остальными. Мало-помалу мы выделим структуры в описаниях Мэри и в итоге увидим «контуры» как минимум двух ментальных сфер.
Рис. 146
А что произойдет, если мы попросим Мэри рассказать не о конкретных ее «свойствах», а о том, что она за человек? У нее нет способов исследовать все свои «я», и потому она может лишь суммировать сведения из ментальной модели самой себя. При этом она, вероятно, обнаружит, что почти все ее знания относятся к двум вышеупомянутым сферам, разделенным сравнительно малым промежутком. Это означает, что модель Мэри для модели самой себя будет иметь форму пресловутой гантели: одна половина репрезентирует физическое, а другая – ментальное «я».
Продолжают ли люди создавать модели моделей своих моделей самих себя? Утвердительный ответ означал бы, что мы загнали себя в ловушку бесконечной регрессии. Нас спасают наши ошибки, из-за которых мы «сбиваемся с пути» и перестаем видеть различия между текущей моделью и каждой последующей (так наши языковые агенты запутываются, когда слышат фразу «Вот солод, которая крысу, которая кошку, которая собака напугала прикончила съела»). То же самое должно происходить, когда мы задаем себе вопросы типа: «Знал ли Джон, что я знал, что он знал, что я знал, что он это знал?» И то же происходит, когда мы пытаемся исследовать наши собственные побуждения, постоянно повторяя: «Что мною двигало? Каков был мой мотив?» Со временем мы просто останавливаемся и говорим себе: «Да просто захотелось». А когда сталкиваемся с решением, которое трудно принять, мы можем сказать: «Будет вот так»; это помогает вырваться из плена, в который ввергает нас способная растянуться до бесконечности цепочка рассуждений.
30.6. Свобода воли
Каждый считает, что мы обладаем Эго, «я» или «общим центром управления», благодаря которым совершается выбор действий на всех развилках жизненного пути. Разумеется, иногда мы чувствуем, что нас как бы влечет по жизни вопреки нашей воле под воздействием внутренних процессов, которые, даже будучи внутренними, противоречат нашим желаниям. Но в целом мы ощущаем, что вольны выбирать свои действия. Откуда приходит это чувство самоконтроля? Согласно современной научной точке зрения для «свободы человеческой воли» нет места. Все, что происходит в нашей Вселенной, либо полностью определяется тем, что уже произошло в прошлом, либо частично зависит от чистой случайности. Все, в том числе происходящее в нашем разуме, определяется этим – и только этим.
В данной схеме нет места никакому третьему варианту. На каких бы действиях мы ни остановили свой выбор, они не в состоянии внести хотя бы малейшее изменение в то, что могло бы случиться иначе, – потому что суровые законы природы уже сформировали те ментальные состояния, что вынудили нас принять то или иное решение. А если выбор был отчасти случайным, мы все равно ничего не решаем самостоятельно.
Каждое наше действие основывается на множестве процессов внутри нашего разума. Порой мы осознаем некоторые из них, но большинство протекает намного глубже уровней осознанного восприятия. При этом никому не доставляет удовольствие признавать, что наши действия определяются процессами, протекающими незаметно от нас; мы предпочитаем приписывать выбор осознанному намерению, воле или самоконтролю. Нам нравится давать звучные имена тому, чего мы не понимаем; вместо того чтобы задаться вопросом, как «работает» человек, мы просто пускаемся в рассуждения о свободе воли. Возможно, честнее было бы сказать: «Мое решение вызвано внутренней силой, природы которой я не понимаю». Однако никто не любит чувствовать себя зависимым от кого-то другого.
Почему нам не нравится мысль, что нас вынуждают к поступкам? Потому что мы в основном состоим из систем, предназначенных для обучения достижению целей. Но для достижения каких-либо долгосрочных целей эффективные разностные машины должны еще научиться противостоять влиянию любых других процессов, что пытаются внести изменения в поставленные цели. В детстве каждый учится распознавать и не одобрять различные формы агрессии и принуждения, а также сопротивляться им. Потому, естественно, мы приходим в ужас, узнавая об агентах, которые скрываются в наших умах и влияют на наши решения.