ПОЖАР
Картина I. На следующий день…
19 января 52 года до н. э
I
Утром со всех сторон на форум сбегались люди, толпа ярилась, рыдания перемежались проклятиями. Больше других суетился клиент убитого Гай Клодий. Он всем и каждому подтверждал, что Милоном убит Публий Клодий, потрясал кулаками, грозил расправой убийцам и требовал сжечь тело народного любимца не где-нибудь, а прямо здесь, на форуме! Пусть проклятые оптиматы увидят, что смерть Клодия им даром не пройдет! Месть! Месть!
— Месть! — подхватила толпа и ринулись в Гостилиеву курию, где столетиями заседал сенат Рима.
Второпях вытащили из курии деревянные скамьи и сложили костер подле. Из близлежащих домов снесли на форум все сколько-нибудь подходящее для огня — свое и чужое. Потом на руках принесли тело Клодия и водрузили на огромный костер. Он лежал под наклоном и, казалось, взирал на сошедший с ума Город с высоты, наблюдал за происходящим и торжествовал, наслаждаясь любовью толпы и своей властью над нею.
Костер подожгли с трех сторон, сухое дерево мгновенно вспыхнуло, огонь перекинулся на Гостилиеву курию. Никто даже не пытался ее тушить. Толпа как зачарованная смотрела на пылающее здание, кто-то даже принес амфору масла и плеснул на ступени.
Вместе с телом народного трибуна умирала в огне мятежа Республика.
II
Люди Милона ворвались в Альбанскую усадьбу Клодия на рассвете. Ключница только-только поднялась и резала хлеб, чтобы накормить домашних — рабов и свободных. Работы в этот зимний день предвиделось немного: женщины собирались шить из старых туник лоскутные одеяла, несколько человек должны были поправить упавшую изгородь на дальнем поле, остальным поручалось заняться починкой мотыг и плугов к предстоящему севу. Да еще с десяток бездельников оставались в доме, где заново штукатурили хозяйские покои.
И тут, как банда разбойников, налетели люди Милона. Управляющий и двое вольноотпущенников попытались встать у них на пути. Тибр во время наводнения остановить было бы легче. Вольноотпущенники тут же были убиты, а управляющий схвачен, связан и притащен на кухню в виде самом жалком. Следом неспешно вошел Милон. Женщины завизжали, но тут же смолкли, в ужасе зажимая ладонями рты.
— Где мальчишка Клодия? — спросил кандидат в консулы, усаживаясь на скамью, где обычно сиживали рабы за вечерней трапезой, жадно поглощая густую похлебку, сваренную из бобов вместе со стручками и заправленную оливковым маслом.
Управляющий трясся, как осенний лист.
— Так где мальчишка? — повторил Милон спокойным, почти равнодушным тоном.
— Не знаю, — наконец выдавил управляющий и покосился на кинжал, который Биррия накалял на огне. — Клянусь Юпитером, не знаю!
— А кто знает?
Управляющий беспомощно шлепнул губами. Но тут вновь глянул на светящийся красным кинжал и плаксиво выкрикнул:
— Галикор знает! Он прибежал вечером, сказал, что от господина, и сам спрятал куда-то мальчишку.
— Где этот Галикор?
— С другими рабами.
Милон дернул в сторону Биррии подбородком.
— Приведи Галикора.
Управляющего отпустили, и старик рухнул на пол мешком.
— Доминус, так ведь нельзя, — простонал он, утирая с разбитой губы кровь.
— Твой хозяин мертв, — злорадно ухмыльнулся Милон.
Управляющий заскулил.
Два раба Милона притащили Галикора. Тот даже не сопротивлялся, шел спокойно, зная, что вырваться и убежать не удастся.
— Где мальчишка? — спросил Милон.
— Какой мальчишка? — глядя в потолок, спросил Галикор.
Сверху, из спален прислуги донесся женский визг — это люди Милона добрались до двух хорошеньких служанок, что жили в усадьбе и присматривали за хозяйским сыном.
— Маленький Публий.
— Не знаю.
— Вытяните ему руку, — приказал Биррия рабам, что держали Галикора.
Гладиатор махнул кинжалом и разом отсек сразу четыре пальца у пленника. Тот зарычал от боли и стал валиться навзничь. Его тут же поставили на ноги, плеснули водой в лицо.
— Где щенок? — теперь спрашивал Биррия, поигрывая кинжалом перед лицом Галикора.
Он что-то промычал в ответ. Его вновь облили.
— Не знаю… — выдавил пленник.
Новый взмах кинжала — и большой палец упал на пол. Часто-часто закапала кровь — лезвие успело остыть и не прижгло сосуды.
— Тестикулы ему отрежь, — посоветовал Евдам.
— Нет, он от боли сдохнет, — деловито заметил Биррия. Он схватил раба за волосы, наклонил голову набок и отсек ухо.
Потом склонил обезображенную голову на другую сторону.
— Учти, молчун, скоро очередь дойдет до языка, а потом — до тестикул.
— Я ничего не знаю, — прохрипел Галикор.
III
Биррия в бешенстве пинал обезображенное тело раба, когда на кухню ворвался покрытый пылью посланец из Рима.
— Клодий жив! — выкрикнул он.
Все к нему обернулись, один Милон не двинулся.
— Абсурд! Мы оставили его на дороге. Он был дохлый.
— Это был его гладиатор. А сам он спасся. Кольцо… сенаторское кольцо… его нашли на теле?
— Абсурд! — повторил Милон. — Он не мог спастись. Его убили.
— Что будем делать? — спросил Биррия.
— Возвращаемся в Рим, — подумав, решил Милон. — Я — кандидат в консулы. Или вы забыли? Биррия и Евдам, вы получите свободу. — Он поднялся. — Теперь мне никто не помешает стать консулом Рима. И прирежьте на всякий случай управляющего.
IV
Клодий умер. Его плоть растерзали на Аппиевой дороге, она сгорела на костре, и все, что осталось, — это кучка пепла, который безутешные родственники собрали в урну.
Вдруг мелкими показались все обиды, смешными — амбиции, а смерть — не такой уж страшной по сравнению с тем, что не успел он свершить за оставшиеся годы. Всю жизнь он был надменным ребенком, капризным баловнем, всеобщим любимцем, которому все и всё время должны прощать его дерзкие выходки. Он стремился к власти, интриговал, обманывал, стравливал друг с другом своих врагов. Он обольщал толпу и женщин, он враждовал с самыми могущественными римлянами. И вот он умер. Его прошлое было лишь фундаментом, который теперь скроется в песке времени.
Республика всегда представлялась ему огромным домом, облицованным мрамором, с крышей из бронзовой черепицы. Клодий распахнул двери и вошел. В просторном атрии гулко отдавались шаги, и полосы света перемежались густыми тенями. Теперь он наконец входил в этот дом, который так часто видел в своих мечтах. Он обошел бассейн с зеленоватой дождевой водой и распахнул дверь в ближайшую комнату. Какие-то люди встретили его — знакомые и незнакомые, он отвечал на их приветствия и шел дальше. Все новые и новые двери распахивались. Все новые и новые комнаты он проходил, все больше становилось людей, знакомые попадались реже. Вот снова атрий, только поменьше; библиотека, экседра, вновь комнаты… Он шел и шел, и казалось, анфиладе не будет конца. И вдруг распахнулась дверь, а за нею — тьма. Ничего. Пустота. Небытие. Вечность.
И посмертная слава. Слава бунтаря и мятежника.
Картина II. Милоновы хлопоты
21 января 52 года до н. э
I
Вечером в атрий Клодиева дома влетел весь грязный, в пыли и крови, раб и рухнул на пол — то ли от изнеможения и ран, то ли заранее вымаливая пощаду.
— Кажется, он из Альбанской усадьбы, — проговорил Зосим.
Раб всхлипнул и пополз к ногам своей хозяйки на коленях. Фульвия побледнела, хотя казалось, что это невозможно.
— Мой мальчик… Публий… — прошептала она. — Его убили?
— Милон и его люди ворвались в усадьбу. Мы ничего не могли сделать, — забормотал посланец. — Они убили двух наших, убили управляющего, а Галикора пытали страшно. Все разгромлено, разбито, над женщинами надругались. Никого не выпускали. Они ушли только на рассвете сегодня.
— Публий… — повторила Фульвия.
— Мы не знаем.
— Что значит — не знаем?
— Галикор где-то его спрятал, и никто теперь не ведает — где.
— Зосим, ты знаешь? — Вольноотпущенник отрицательно покачал головой. — Тогда бери людей и немедленно скачи в усадьбу. Найди моего мальчика.
Зосим вдруг представил, что где-нибудь в искусственном гроте или в кладовке, в одиночестве, закутанный в чей-то грязный плащ, замерзший, голодный, испуганный, сидит малыш и таращит глазенки, пытаясь разглядеть в темноте, кто там копошится в углу и шуршит…
Зосим его найдет. Непременно найдет… Ведь Зосим может все.
II
Стемнело, но Город продолжал бурлить. Цицерон делал вид, что это его не волнует. В тот миг, когда пришло известие об убийстве Клодия, «Спаситель отечества» так обрадовался, что захлопал в ладоши, потом воздел руки к потолку и принялся обнимать всех и каждого. Теперь сторонники Клодия носились по улицам, и Марк Туллий опасался даже выйти за дверь. Ну что ж, тем больше времени можно посвятить ученым трудам.
Цицерон только что пообедал и теперь собирался поработать и записать несколько рубрик нового трактата. В последнее время он много сочинял и даже говорил всем, что рад отойти от политики, отойти от форума, от вечных интриг и дрязг и предаться философии.
Но написать удалось всего лишь несколько слов — явился Милон. Он был с дороги, весь в пыли, раздражен и готов на все.
— Когда выборы? — спросил Милон хмуро. — Я спрашиваю, назначили консульские выборы?
— Еще нет, а…
— А! — передразнил Милон. — Вот нам всем и «а»! Надо срочно провести выборы, пока сторонники Клодия не открутили нам головы. Я пытался встретиться с Помпеем, но он заперся у себя в усадьбе и не пожелал принять. Как бы кто ни подумал, что Великий меня поддерживает! Я направился домой, но тут меня поджидала толпа — встретили камнями и накинулись с палками! Чуть не убили! Мои люди отгоняли нападавших от дома стрелами, но я все равно не смог к себе пройти. И что теперь? Что? Я должен стать консулом, и как можно скорее, иначе родичи Клодия потащит меня в суд.
Цицерон вздохнул и протер глаза — по привычке. Сейчас они не гноились.
— Видишь ли… Я был сегодня у Великого. Я говорил с ним.
— И что? — нетерпеливо перебил Милон.
— Катон предлагает избрать консула без коллеги, чтобы навести порядок в Городе.
— То есть диктатора? — Милон весь подобрался.
— Консула без коллеги, — повторил Цицерон. — И… — Он опять вздохнул.
— Это будет Помпей?
— Мы все мечтали, что так и будет. К его дому еще утром приносили консульские фаски.
— О, боги… — прошептал Милон и упал на стул. Ноги его не держали. — Если я не стану консулом, меня убьют. Орк! Орк! Орк! Вели принести вина.
— Теренция не любит… — Цицерон глянул на гостя и осекся. — Хорошо, я пошлю кого-нибудь.
Вина принесли — просто потому, что с обеда еще осталось немало разбавленного хиосского.
— Где твой Тирон? — спросил Милон, озирая таблин.
— Он очень болен и потому сейчас живет в моей Формийской усадьбе. Я дал ему свободу…
— А, свободу. Я тоже обещал свободу своим рабам. Тем, кто дрался лучше прочих. — Милон осушил чашу и немного успокоился. — Зачем вино разбавили? Воды я мог напиться у фонтана. Если меня не изберут консулом, то точно отдадут под суд.
— Я буду тебя защищать, — пообещал Цицерон.
— Да ну! Неужели? И ты надеешься, что меня оправдают?
— Пока есть дыхание, есть надежда. Сторонники Клодия сейчас без серьезной поддержки — старший брат Аппий уехал в провинцию, Цезарь занят делами в Галлии, а Гипсей и Метелл Сципион, если не получат консульства, на всех озлятся…
— Толпа, вся эта свора — его поддержка! — Милон презрительно скривил тонкие губы. — Когда они заорут на форуме в тысячу глоток, кто осмелится меня оправдать? А? Я спрашиваю, кто?
— Ну, дело не такое уж и сложное. Ты защищался, он нападал…
Милон нехорошо улыбнулся.
— А потом я ворвался в его Альбанское имение, прикончил несколько рабов и управляющего, одного раба запытал до смерти, пытаясь отыскать мальчишку.
— Ты убил маленького Публия? — Цицерон побледнел. — Он же… Ему же… кажется… года четыре? Или пять?
— Нет, я его не убил! Не нашел! Рабы надежно спрятали звереныша. Ну, так что? Будешь меня защищать? — Милон расхохотался при виде растерянной физиономии «Спасителя отечества».
— Я обещал, — выдавил с трудом Цицерон, как будто во рту у него застрял кусок сырого теста.