– Да, встречаюсь.
– Расскажите мне о ней.
Я подумал, как описать Софию.
– Она красивая, умная, сильная и правильная. Не для меня такая ягодка росла, короче.
– Вы считаете, она слишком хороша для вас?
– Не думаю, а знаю. Она, несомненно, слишком хороша для меня.
– Что заставляет вас так думать?
Я пожал плечами.
– Это правда.
– Давайте вернемся к вашему описанию. Вы сказали, она умна. Вы считаете себя ниже ее по умственным способностям?
– Нет, мы примерно наравне.
– Далее, вы сказали, что она красива. Вы считаете себя непривлекательным?
Я знал, что это не так, и дело тут было не в этом.
– Я сэкономлю вам время, док. Неравенство в нашей правильности.
– Потому что вы склонны к адюльтеру, а она нет?
Пока я в постели с Софией, шальная мысль об измене боялась ко мне даже приближаться.
– Нет, к сексу это отношения не имеет.
– Значит, она не сможет на вас положиться, если дело не касается физических сношений?
Я печально, тяжело вздохнул.
– У меня недлинный список людей, которые считают, что на меня можно положиться. К тому же… Скажем так, наши отношения начались не вполне честно.
Доктор Хэлперн взяла блокнот и что-то записала.
– Как вам кажется, кого вы подвели в своей жизни?
Я фыркнул.
– Легче сказать, кого я не подвел!
Помолчав, она кивнула.
– Предположим, что все, что вы сказали, правда, хотя я уверена в обратном. Почему эта женщина не может стать первой, кто узнает нового Вестона Локвуда?
– Потому что люди не меняются.
Доктор Хэлперн скептически поджала губы.
– Тогда моя работа была бы бесполезной, не правда ли?
Я промолчал.
Доктор Хэлперн рассмеялась.
– Вы хорошо воспитаны и не озвучили свое мнение, за что я вам признательна, но у вас на лице все написано. Есть очень немного вещей, о которых я стану спорить с пациентом, и способность измениться – одна из них. Мы все можем меняться, Вестон. Пусть не в ДНК, но наше отношение к людям мы в состоянии модифицировать. Это не всегда легко, но первый шаг – осознание. Надо признать, что пора меняться, и захотеть, чтобы все стало по-другому. Правы вы насчет себя или ошибаетесь – это почти несущественно. Важно, чтобы вы верили, что это правда, и чтобы у вас появилось желание измениться.
– Не обижайтесь, док, но это какая-то психология для бедных. Если меняться так просто, почему этого никто не делает? Тюрьмы переполнены рецидивистами, а ведь большинство парней, которые грабят магазины, не выходят из тюрьмы с желанием побыстрее загреметь туда снова.
– Тут я с вами соглашусь. Отбывшим тюремный срок приходится нелегко – у них чаще всего нет денег, а жизнь, которую они знали до тюрьмы, не стояла на месте. Я не говорю, что меняться легко, но если вы готовы взяться за любую работу со скромной оплатой, то у вас хватит на пропитание и крышу над головой. Проблема в том, что труднее работать сорок часов в неделю, моя пол или посуду, чем навести пистолет на продавца и забрать несколько тысяч из кассы. Поэтому человек должен очень захотеть жить честно. – Доктор Хэлперн покачала головой. – Мы отклоняемся от темы, но принцип все равно один и тот же. В вашей жизни будут возникать ситуации, когда вам захочется свернуть с пути, и порой устоять перед соблазном будет чего-то вам стоить. Все дело в том, насколько вы этого хотите и чем готовы ради этого пожертвовать.
В ее изложении все представало элементарно простым, но я же не сознательно в прошлом запарывал важнейшие вещи! Я до самой развязки не сознавал, к чему дело клонится, пока с размаху не приземлялся на задницу.
– Я не всегда предугадывал последствия своего выбора, пока мне не прилетало ими по башке.
Доктор Хэлперн кивнула.
– Это можно понять. Но есть определенные вещи, которые вы можете начать практиковать, чтобы двигаться в правильном направлении.
– Например?
– Для начала выражайте свои чувства. Хорошо вам или плохо, постарайтесь быть откровенным. Не лгите и не умалчивайте, что у вас на уме, хотя, простите за каламбур, это легче сказать, чем сделать. Например, ваша знакомая знает о ваших чувствах?
Я покачал головой.
– Я пока и сам не разобрался в своих чувствах к ней.
Доктор Хэлперн улыбнулась.
– Вы уверены? Очень часто нам кажется, что в душе царит сумбур, но на самом деле в нас говорит страх перед тем, что мы чувствуем.
Черт… Я провел рукой по волосам. Она права. Я влюблялся в Софию, и не то чтобы медленно и постепенно – я летел в любовь кубарем, стремительно и неудержимо, и это пугало меня до мокрых штанов. Несколько минут до меня доходило очевидное. Голова гудела, угрожая лопнуть, во рту стало сухо, как в Сахаре. Покосившись на Хэлперн, я увидел, что она наблюдает за эффектом от своих слов.
– Может, вы и не простая шарлатанка, в конце концов, – нехотя признал я.
Она засмеялась.
– По-моему, сегодня наша сессия прошла плодотворно. Я не стану глубже зондировать чувства, которые вы испытываете к вашей новой знакомой, но искренняя привязанность – это улица с двусторонним движением, и она начинается с честности. Теперь, когда вы разобрались, что у вас на сердце, возможно, пришло время поделиться этим с похитительницей вашего сердца.
Глава 22
Несколько дней мы были заняты по горло. Отец снова прилетел в Нью-Йорк, юристы работали по двенадцать часов в день, потому что близился срок подачи предложения. Для меня уже стало привычным работать почти до полуночи, но даже когда я уходила, в кабинете Вестона горел свет. Правда, это не мешало ему пробираться ко мне в постель, когда он наконец доделывал все дела.
Казалось, мы едва закрыли глаза, а уже утро и надо вставать. Первый луч солнца пробился через щель между занавесками и лег поперек лица Вестона.
Он играл с моими волосами, а я смотрела на него, подперев подбородок рукой:
– На столе ключ от люкса.
Рука Вестона остановилась.
– Ты хочешь, чтобы у меня был ключ от твоего номера?
– Ну, вчера ты меня разбудил минут через десять после того, как я заснула, вот я и подумала – входи уже тихо, что ли.
Он улыбнулся.
– Уверен, ты просто приглашаешь меня тебе вставить, пока ты спишь.
Я шутливо шлепнула его по груди.
– Я говорю, не в меня входи, а в номер!
Вестон ловко перекатился так, что я оказалась на спине, а он надо мной, и убрал волосы с моего лица.
– Моя идея мне нравится больше.
Я улыбнулась.
– Ну еще бы. – Мы лежали обнаженные после ночи, и бедром я чувствовала, как у него крепнет эрекция. – Отец сегодня улетает, я обещала переговорить с ним на ресепшене в семь. К сожалению, у меня времени только в душ забежать.
Вестон нагнулся и поцеловал меня в шею.
– Я могу убедить тебя опоздать на пять минут?
Я засмеялась:
– С тобой не существует такой вещи, как пять минут!
– Ты так говоришь, будто это плохо.
Я покачала головой.
– Это очень хорошо. Но еще это причина, почему я сейчас пойду в ванную и запру дверь.
Вестон надулся – я залюбовалась его сердитой гримасой, – перекатился на спину и разочарованно выдохнул.
– Пожалуйста, иди. Но не жалуйся, если на твоей стороне кровати будет мокрое пятно.
Я сморщила нос и, вставая, утащила за собой одеяло.
– Почему обязательно на моей стороне? Трудно сделать все на своей?
Вестон потянул за одеяло, которым я пыталась обернуться.
– Потому что это твоя вина, что здесь вообще что-то будет. Если бы ты дала мне пять минут, я оставил бы это там, где полагается, – в тебе.
Господи, я по уши влюбилась в этого мужчину. Сказанное Вестоном было неприличным, однако внизу живота я почувствовала сладкую судорогу от одного упоминания его спермы в моем теле. М-да, романтично… Но зато правда.
Я наклонилась и поцеловала его в губы.
– Отец уедет к полудню. Приходи к часу на ланч, и я позволю тебе оставить это пятно, где только захочешь.
Глаза Вестона потемнели.
– Где угодно?
Опасная почва. Но кто не рискует…
– Где угодно. Только не отвлекайся во время совещаний, пока будешь решать, где именно тебе интереснее.
– Гляжу, ты подружилась с этим мальчишкой Локвудом, – начал мой отец.
В переговорной мы остались вдвоем – папаша со своей обычной бесцеремонностью велел юристам и аудиторам «не отсвечивать».
К чему он клонит? Отец редко отпускал общие реплики без дальнего прицела. Он обращался с людьми как с пешками в шахматах. Я принялась выравнивать растрепанную стопку бумаг.
– Да, мы нашли общий язык. Иначе нельзя, если вместе управляешь отелем.
– Он не на совместную работу с тобой настроен, София. Он заглядывается на твою задницу. Я не дурак, я вижу, как он на тебя пялится, когда забывает, что на него могут смотреть.
Я замерла.
– И как же он на меня смотрит?
– Будто он питбуль, которого неделю не кормили, а ты – сочный стейк.
Я поморщилась – не потому, что это неправда, а потому, что дочери не подобает слушать от отца такие вещи. Слово «сочный» в отношении меня из уст папаши прозвучало гнусно. Зная, что у меня все всегда написано на лице, я отвернулась и пошла по комнате, собирая пустые кофейные стаканы и тарелки, оставленные командой наших экспертов.
– По-моему, ты преувеличиваешь, – сказала я. – А если даже и смотрит, что с того? Вестон красивый мужчина, я на него тоже смотрю.
Я украдкой покосилась на отца и увидела, как он сразу посуровел.
– Даже и думать не смей. Этот щенок ниже тебя по положению! Но, как бы там ни было, ты могла бы…
– Ниже по положению? – перебила я. – Как это понимать? Может, существуют неписаные уровни людей, которые я не вижу? Может, и ты бросил мою мать потому, что она не твоего поля ягода?
Отец вытаращил глаза.
– София, не сейчас, я тороплюсь на самолет! У нас нет времени на очередной скандал, потому что тебя задел наш развод с твоей матерью.