Я задумалась. Честно признаться, ни одна из пассий Евгения симпатии у меня не вызывала, что скандальная хабалка-жена, что надутая синьора-примадонна. Играть в пользу одной из них мне не было никакого резона. С другой стороны, если у Стефании завяжется какая-нибудь канитель с бывшим мужем, возможно, она выкинет из головы мысли о немедленном возвращении обратно в Италию, да и за сыном, наверно, станет следить не так пристально… Черт с ними, придется взять на себя роль сводницы.
— Ладно, — кивнула я Евгению. — Предлагайте место. Я, так уж и быть, приведу ее туда, как будто случайно. Но дальше на меня не рассчитывайте, разбирайтесь сами. Идет?
— Идет! — согласился он, обрадованный. — Спасибо вам, Алена!
— Спасибо не булькает, — отшутилась я.
Твое счастье, неистовый влюбленный, что у меня нашелся в этой истории собственный интерес, иначе все прочувствованные речи остались бы без ответа.
— Я хотела вас спросить по поводу «Аиды». Это же 86-й год, да? А кто был режиссером-постановщиком?
Мы со Стефанией чинно прогуливались по палубе, обсуждая детали будущей книги. «Михаил Лермонтов» дремал у пристани, с палубы хорошо просматривалось выцветшее бледно-зеленоватое здание речного вокзала. Под дощатым навесом теснились продавцы сувениров, из буфета тянуло пережаренным маслом. Чуть дальше к реке лесенкой спускались каменные постройки. Сквозь зелень проглядывали сверкающие золотом купола церкви, тянулась к небу узкая колоколенка. По причалу лениво бродила унылая тетка в стоптанных туфлях, выкрикивая в мегафон предложения посетить обзорную экскурсию по жемчужине Золотого кольца городу Плесу с заездом в Дом-музей Левитана.
По трапу лениво сходили особо любознательные пассажиры теплохода. Стюард вежливо раскланялся с женой и дочерью владельца казино Тихорецкого. С первого взгляда казалось, что дамы примерно одного возраста — обе длинноногие, высушенные в солярии, пухлогубые блондинки, и, лишь приглядевшись, можно было понять, что милая мордашка дочери досталась ей от природы, в то время как мать отвалила за свою немалые деньги лучшему пластическому хирургу Москвы. Стюард напомнил пассажиркам, что отплытие состоится через два часа, и те, пересмеиваясь, проследовали на пристань. За ними вальяжной походкой спустился Черкасов — завидев его, я резво отпрыгнула от перил, чтобы настойчивый поклонник меня не заметил, — затем трап опустел.
Сегодня мадам выглядела не такой взбаламученной. Должно быть, уже переварила столкновение с прошлым, свыклась с мыслью, что оказалась, в прямом смысле слова, в одной лодке с бывшим мужем и его новой женой. Только вот на голову для чего-то накрутила шелковый шарф, а глаза снова спрятала за огромными темными очками.
Я, проявляя чудеса красноречия, живописала посетившие меня идеи по поводу книги и, идя на шаг впереди, ловко вела внимавшую мне примадонну к цели. Гаммельнский крысолов, да и только! Мы миновали бар, где по вечерам отплясывали лихие пассажиры, видеосалон — судя по звукам, доносившимся из-за двери, там крутили какую-то муть с мордобоем и стрельбой, и вырулили на лестницу, ведущую вниз, к расположенному прямо на борту теплохода тренажерному залу, оборудованному по последнему слову техники.
Стефания ступила на лестницу и, как нарочно, поскользнулась. Тонкий каблук чиркнул по узкой ступеньке и провалился в пустоту. Взмахнув руками, моя собеседница полетела вниз. Я не успела даже охнуть, не то что подать ей руку.
Падая, благообразная дама выругалась от неожиданности, громко, по-русски, пытаясь поймать в падении слетевшие с носа очки. Но ловкости не хватило, трехсотдолларовый «Диор» с печальным треском шваркнулся о кафельный пол. Самой же Стефании повезло больше — ее подхватили мужские сильные руки. Женщина машинально вцепилась в твердые мускулы плеч удержавшего ее человека, перевела дыхание, подняла голову и встретилась взглядом со знакомыми коньячными, в зеленоватых искрах глазами.
— Значит, это все-таки ты, — тихо произнес Евгений, не разжимая рук.
Я же на этой радужной ноте предпочла по-быстрому отчалить и заняться собственными делами.
10
Я взбежала по лестнице — прямо-таки воплощенный порыв и страсть! — и забарабанила кулаком в дверь люкса. Эд отворил, за его спиной с телеэкрана лихо отбивался от банды негодяев безоружный Брюс Уиллис. Видимо, в каюте открыто было окно, потому что, едва он распахнул дверь, нас чуть не сбило с ног порывом свежего, пахнущего водой и майской зеленью ветра. Ополоумевшее весеннее солнце ввалилось в каюту, а вслед за солнцем вошла я в растянутой белой футболке с полустершейся Мадонной.
И уже через мгновение я оказалась прижата к обитой чем-то пурпурным стене гостиной и Эд сжимал горячими ладонями мое лицо. Бог знает что делалось со мной, когда до меня дотрагивался этот парень, он целовал меня, и я припадала к его губам, как к источнику, будто мучимая жаждой, пила и не могла напиться — не отрываясь, не открывая глаз, растворяясь в каждом прикосновении. Его ладони проникли под футболку, и я дернулась, словно от электрического разряда. Он оторвался от моих губ, перевел дыхание, и я, обессиленная, прислонилась лбом к его плечу.
Эд настороженно покосился на дверь номера, и я быстро качнула головой:
— Не волнуйся! Твоя мать сейчас занята и не заявится в ближайшие пару часов.
Легкая тень набежала на его сияющее лицо. Брови сдвинулись над переносицей.
— Мне все равно, пускай приходит. Я не позволю ей вмешиваться в мою жизнь. Мы просто поставим ее перед фактом, и все. Ей придется смириться!
— Э, нет, — я яростно замотала головой. — Вот этого делать совершенно не нужно. Что-то мне кажется, если ты поставишь ее перед фактом, она в ответ тоже поставит тебя перед фактом — собирай вещички, сынок, мы возвращаемся домой. А я отправлюсь прямиком в Москву. Наоборот, ты должен изо всех сил делать вид, что и думать обо мне забыл. Это усыпит ее бдительность, и мы сможем встречаться тайком.
— Значит, врать маме? — нахмурился Эд. — Нет, я не могу… это унизительно как-то… Должна же она понять, что я — взрослый мужчина и она не может вечно командовать, что мне делать.
— Ничего она не поймет, — уверенно заявила я. — Только еще больше взбеленится. Но если ты хочешь рискнуть — пожалуйста. Не плачь потом, когда она впихнет тебя в ближайший самолет до Рима.
— Что же мы будем делать? — растерянно спросил мой бесхитростный мальчик.
Я наклонила голову к нему так, что лбы наши столкнулись, а глаза оказались совсем рядом, почти соприкасаясь ресницами, и сказала шепотом:
— Полагаю то, за что бы она нас точно не похвалила.
Он секунду помолчал, обдумывая смысл моего ответа, потом глаза его потемнели, зрачки расширились, и, не думая больше ни о чем, не говоря ни слова, он привлек меня к себе, жадно ища губами губы. Руки его, еще секунду назад скованные волнением, сделались вдруг смелыми и ловкими, скользнули по спине, лаская кончиками пальцев каждый выступающий позвонок. Он подхватил меня на руки, стиснул горячей ладонью под коленками и ринулся в свою комнату, с размаху стукнувшись плечом о дверной косяк. Там опустил меня на пол, стянул майку через голову, ткнулся лицом в грудь. Я извивалась змеей, освобождаясь от тесных джинсовых шорт. И наконец наши тела, ничем больше не стесненные, прижались друг к другу, сплелись живыми гибкими путами. Я всей кожей ощущала его мучительную, пронизывающую нежность. Окружающий мир подернулся туманом, мы больше не различали его очертаний, чувствуя лишь властное горячее биение жизни в наших лихорадочно пылающих телах.
После лежали опустошенные, измотанные этой ослепительной вспышкой. Его кудлатая голова покоилась на моем плече, лицом он уткнулся куда-то под ключицу. Потом вдруг заворочался, приподнялся, посмотрел на меня задумчиво.
«Сейчас начнется!» — подумала я. Этот любимый допрос всех допущенных к телу. «А сколько их было до меня? А почему? А как? А ты их любила?» И что мне ему отвечать? «Милый, ты у меня первый и единственный»? Или неутешительную правду? Про страшную любовь на первом курсе, закончившуюся страшным же обломом? Про несколько скоротечных студенческих романов? И одного очень перспективного жениха с московской пропиской и новой «девяткой» в анамнезе, который все разливался соловьем и сулил золотые горы, пока не встретился мне на пороге женской консультации с глубоко беременной женой?
Я еще не успела выбрать правильный вариант ответа, как Эд вдруг выпалил:
— Выходи за меня замуж!
Я прямо-таки поперхнулась от неожиданности и выговорила с трудом:
— Эд, милый, если ты думаешь, что теперь, как честный человек…
— Ничего я не думаю! — оборвал меня он. — Просто я тебя люблю!
Ох, господи, что же ты творишь, зеленоглазый мальчишка с влажными от пота, прилипшими к вискам медными вихрами? Вот теперь держись, Алена, держись изо всех сил! Иначе вся твоя выучка, вся школа жизни, по скользким ступеням которой проволокла тебя мордой безжалостная судьба, все те преподанные ею познавательные уроки, к двадцати двум годам сотворившие из восторженной любопытной провинциалки циничную и расчетливую стерву, — все это полетит к чертям. А ты расплывешься сопливой сентиментальной лужицей. Мальчик мой, мой золотой, наивный, ласковый мальчик! За что же ты свалился такой мне на голову?
— Я люблю тебя, — уверенно повторил он, заглядывая мне прямо в глаза. И я, вывернувшись из-под его руки, приподнялась на локте, уткнулась лицом в его теплую загорелую спину и прошептала чуть слышно, как будто бы втайне от самой себя:
— Я, кажется, тоже…
— Значит, все-таки ты… — медленно повторил Евгений, словно силясь уяснить, уложить в голове немыслимый факт.
Что они сказали друг другу? Как она выдержала его первый пристальный взгляд? Этого я не знаю… Однако же встреча их видится мне с чрезвычайной яркостью, словно заснятая на пленку невидимым оператором. Кого за это благодарить — свою ли неуемную фантазию, теперь уже превращенную моей железной рукой в источник дохода, то ли отдельные, случайно оброненные ЕЮ слова, обрывки воспоминаний, которыми она начала вдруг делиться под старость. Как бы там ни было, а думая о том дне, я словно чувствую горячие пятна солнца на лице, слышу тихий шепот плещущейся за кормой волны, вижу перед собой узкое бледное лицо ее бывшего мужа с высокими резкими скулами и морщинкой слева у самых губ, вижу, как он в растерянности проводит ладонью по седоватым волосам на затылке…