Тата испуганно забилась в угол, переводя настороженный взгляд то на разгневанную подругу, то на обличающего ее мужа.
— Мерещатся? — теперь Женя картинно расхохотался, откинув голову. — Да вся Москва знает, что ты спала с Костюковским, вашим дирижером. И можешь не впаривать мне эту фигню про кинопробы. Очередной хахаль поманил, ты и полетела? Шлюха! Дешевка!
Светлана схватила со стола недопитую бутылку «Муската», сжала тонкое горлышко и, размахнувшись изо всех сил, метнула ее в Женю. Тот ловко увернулся, и бутылка, шваркнувшись о притолоку, разбилась вдребезги. На стене расплылось темное бесформенное пятно, хрустнули под ногами осколки.
— Я шлюха, да? Да ты просто завидуешь, — Светланин сильный голос, казалось, разносился по всему парку. — Завидуешь, что я в двадцать восемь лет в Большом выступаю, что у меня известность, поклонники, гастроли. А ты кто такой? Муж Полетаевой? Художник, как же! Полторы выставки в заштатном ДК! Бездарь! Неудачник!
— Да пошла ты! Тоже мне — удачница! Потаскуха дешевая! — взревел Женя. — Убирайся к своему Голубчику, или кто там у тебя! Я ему только спасибо скажу. Достало все!
Он вылетел из домика, хлопнув дверью.
— Ну и катись! — выкрикнула ему вслед Светлана.
Быстро прошла по комнате, вскрикнула, наступив босой ногой на осколок стекла, доковыляла до кресла и вдруг, откинувшись на велюровую спинку, отчаянно зарыдала. Тата была уже тут как тут. Подметала битые стекла, заливала рану перекисью, гладила подругу по волосам.
— Ну что ты, что ты, маленький, — почти баюкала, прижимая темную голову к своей мягкой груди. — Ну успокойся, хорошая моя. Ведь глазки распухнут, глазки наши красивые, черные. Не плачь!
Она быстро целовала подругу в мокрые щеки.
— Тат, почему так каждый раз! — всхлипывала Светлана. — Ведь он меня любит, я знаю. Чего он хочет от меня?
— Но у тебя ведь и правда что-то было с Костюковским, и с Голубчиком этим, — осторожно возразила Тата.
— Какая разница — было, не было… Я же не устраиваю ему истерику за каждую голую бабу у него на картинах и в его чертовых творческих экспедициях! А он выспрашивает, допытывается, чуть ли не следит. Параноик!
— Ему тяжело… Тебя же никогда нет дома, вечно в разъездах. А когда возвращаешься, у вас дым коромыслом — гости, приемы. А потом, ты вспомни, ведь Алексей Степаныч же предупреждал тебя, что он тебе не пара. И свадьбу отложить просил, это тебе не терпелось!
— Да при чем тут папа, — отмахнулась Света. — А мне не тяжело? Эти постоянные творческие кризисы, депрессии… Вся эта его компания непризнанных гениев, которые кормятся за мой, именно мой, счет. А бесконечные пьянки? А когда он просадил в карты деньги на перестройку дачи, я хоть слово сказала? Скандалы, ссоры… А главное, ведь он меня по-настоящему любит, я знаю. И я люблю его больше всех на свете! И ничего у нас не складывается. Что за жизнь такая дурацкая!
— А ты не уезжай никуда! — предложила Тата. — Он побесится и вернется, а ты дома. Будет в ноги падать, прощенья просить.
— Вот еще!
Света решительно встала, сбросила рубашку, и Тата жадно впилась глазами в ее стройное, гибкое и сильное тело, залюбовалась нежной высокой грудью, плавной округлой линией бедер. Света, ничуть не стесняясь наготы, прошла по комнате, отворила дверцу шкафа и принялась выбрасывать на кровать одежду.
— Чтобы я из-за чьих-то глупых истерик такой шанс упустила? — строптиво продолжала она. — Да я никогда в жизни ни у кого на поводу не пойду. Никто мне условий ставить не будет, ясно?
— Ясно, ясно, не кипятись, — завороженно глядя на нее, кивала Тата.
Света облачилась в легкое светлое платье, накинула на плечи льняной пиджак, побросала в кожаную сумку документы и деньги.
— Ладно, я полетела. Вещи собери, пожалуйста, и привези в Москву поездом, договорились? — обернулась она к Тате.
— Конечно, не беспокойся.
Тата подошла прощаться. Светлана торопливо обняла ее. Тата попыталась дольше задержаться в ее объятиях, прижаться щекой к гладкой, пахнущей теплыми сливками коже подруги, но Света уже разжала руки, повернулась.
— Спасибо, Татик, что бы я без тебя делала.
Светлая деревянная дверь «бунгало» захлопнулась за молодой звездой Большого театра.
Через четыре часа Светлана уже спускалась по трапу самолета. Ветер дергал сколотые на затылке волосы, рвал из рук сумочку. Вдалеке, у края взлетного поля, в ясных летних сумерках виднелся знакомый силуэт. Светлана приветственно махнула рукой, и он с готовностью замахал в ответ.
Мужчина, встречавший ее, настолько выделялся на фоне серой толпы, словно какой-то ребенок, забавляясь, вырезал его фотографию из красочного журнала и наклеил на черно-белую газету. Сильное, подтянутое тело — тело человека крайне здорового и могучего от природы, к тому же завзятого любителя плавания и большого тенниса, — широкий разлет плеч, обтянутых светлой летней рубашкой, жесткие черные волосы над бронзовым породистым профилем. Анатолий Маркович Голубчик был тогда в полном своем расцвете — чуть старше сорока.
Светлана шла быстро, заново привыкая к деловитой московской походке. Она любила возвращаться в Москву. Этот город, где так причудливо переплелись разные эпохи, где сусальная позолота русской старины соседствовала с оживленными магистралями, всегда придавал ей сил, заряжал своей удивительной кипучей энергией. Этот вечный огромный вокзал, ноев ковчег, в котором перемешались москвичи и приезжие, люди и машины, был для нее, вечной странницы, уютнее себя чувствовавшей в дороге, чем дома, родной стихией.
Она приблизилась. Анатолий быстро обнял ее за плечи, привлек к себе, горячие губы коснулись щеки, скользнули ниже, к шее. Света отстранилась, бросила устало:
— Толя, не надо. Мы, кажется, давно уже перешагнули этот этап.
Он тут же разжал руки, подхватил ее чемодан, бросил со смешком:
— Конечно! Просто я все время забываю. Каждый раз, когда тебя вижу, влюбляюсь заново.
— Лгун! — улыбнулась Светлана. — Спасибо, что встретил. Терпеть не могу такси.
Их недавний бурный роман, длившийся почти два года, сопровождался всеми положенными атрибутами. Короткие яростные встречи в гостиничных номерах, поездки на пустые зимние дачи, совместные выходные в лучших советских домах отдыха (запутанные разветвленные связи Голубчика открывали перед ним самые широкие возможности), цветы, подарки, обещания немедленно развестись и не расставаться уже никогда. Однако Светлана, как ни сильно была увлечена, никаких клятв не давала, собственную семейную жизнь оберегала тщательно, отказываясь знакомить Голубчика не только с Женей, но даже и с Татой, и в конце концов именно она поставила в отношениях точку, категорически отказавшись уходить от мужа. Голубчик же, оправившись от недолгого затмения, принял ее решение с некоторой долей облегчения и больше никогда уже не заговаривал о разрыве с семьей. Их отношения сейчас были сродни многолетней дружбе старых фронтовых товарищей, прошедших вместе огонь и воду, не питающих иллюзий насчет друг друга, но всегда готовых прийти на помощь. По крайней мере, именно так определяла их для себя Светлана. Об истинных же мотивах поведения Анатолия, который не вторгался в ее жизнь, но всегда оказывался где-то поблизости, как только в нем возникала нужда, можно было только догадываться — открывать их сдержанный и всегда спокойный мужчина с лицом римского полководца не спешил.
Они уже торопились, пробираясь через обычную шумную толпу аэропорта к стоянке машин. Голубчик распахнул перед Светой дверь белой «Волги». Она устало откинулась на спинку обитого кожей сиденья, Анатолий выжал сцепление, его крупные сильные руки уверенно сжимали руль.
— Значит, сорвалась посреди отпуска? Я ведь предсказывал, что ты не выдержишь, умрешь со скуки. Все это тихое семейное счастье не для тебя.
— Вздор! — сверкнула глазами Светлана. — Я вовсе не потому уехала. Я ведь объяснила тебе по телефону, тут эта история с кинопробами…
Губы его исказила короткая недоверчивая усмешка, он бросил на спутницу быстрый взгляд:
— Почему же тогда ты прилетела одна? Любящий и понимающий супруг не смог сопровождать?
— А зачем ему прерывать отпуск из-за моих дел? Пускай отдыхает! — запальчиво заявила Светлана.
— Конечно, пускай отдыхает, — с комической серьезностью согласился Голубчик. — Он ведь так измотался, бедняга, вкалывая с утра до ночи.
— Перестань! — взорвалась наконец Светлана. — Ты ничего не знаешь о моем муже, даже имени! Ты и не видел его никогда, как ты можешь судить о наших отношениях?
— Просто я знаю тебя, — отозвался Голубчик.
— Хватит! Не хочу больше обсуждать мою семейную жизнь, — отрезала она, хлопнув красивой холеной ладонью по приборной панели. — Лучше о твоей поговорим. Как Лида?
Властное, словно из камня высеченное лицо едва заметно напряглось, дрогнули зрачки под тяжелыми веками.
— Плохо. Химия не помогла, — коротко ответил он.
— Прости!
Светлана дотронулась пальцами до его могучего бронзового плеча. Он же качнул головой, дернул углом рта, показывая, что не хочет больше об этом говорить, и Света покорно замолчала. Обычно резкая, острая на язык, не считавшаяся с условностями, в случае с Голубчиком она отчего-то понимала и принимала, что его семья — жена Лида, последние полгода безуспешно боровшаяся с онкологическим заболеванием, и два сына, Левка и Борька, — запретная тема.
Анатолий уверенно вел машину по вечерним московским улицам. Светлана, откинув голову на подголовник, рассеянно смотрела на убегавший из-под колес серый асфальт. Вот и вернулась ее обычная сумасшедшая, суматошная, не знающая ни сна, ни отдыха московская жизнь. И теперь уже казалось невероятным, что где-то далеко сейчас ласково шумит море, омывая волной опускающееся в него темно-красное солнце, шелестят, прощаясь с дневной жарой, плотными мясистыми листьями толстоногие пальмы, играет негромкая музыка и неторопливые пары ленивых курортников выползают на обязательный вечерний променад по набережной. Интересно, что сейчас делает Женя?