Никакого слова он, конечно, не давал, я выдумала это, чтобы увести его и позволить его матери опомниться. То, что ей это необходимо, я точно знала, потому что, в отличие от Эда, благодаря прочитанным записям кое-что понимала в этой истории.
16
…
Возвращаться — плохая примета. Так мама говорила.
Бежим по улице, торопимся на экзамен в музыкальную школу. Мамины каблуки — цок-цок по мостовой. Белая рука — твердая, с коротко остриженными ногтями, рука пианистки — сжимает мою ладошку. Я перепрыгиваю через трещины в асфальте. Вдруг останавливаюсь.
— Что? Что ты, детка? — Мама присаживается рядом со мной на корточки, заглядывает в глаза.
— Забыла… Ленту забыла. Как я на сцене без банта? Давай вернемся.
— Нет, — мама сжимает губы. — Нельзя. Плохая примета! Провалишься на экзамене!
— Не пойду без банта. Не хочу! Не хочу! — реву и топаю ногами.
Мама снимает с шеи легчайший шелковый шарфик, перламутровый на просвет, пахнущий знакомыми духами.
— Вот посмотри!
Разворачивает передо мной шарф, быстро целует, собирая губами слезинки. Я прижимаю шарф к щеке, уже не плачу, спрашиваю:
— А почему возвращаться — плохая примета?
— Не знаю, доченька, так говорят…
За окном машины мелькают заснеженные улицы, сугробы, привалившиеся к стенам домов. Разноцветные окна — живые, теплые — подмигивают мне. Стекло запотевает от моего дыхания. Стаскивая перчатку, стираю ладонью влагу и вздрагиваю. Нет кольца на пальце — маминого кольца, старинного, из тяжелого темного серебра, с крупным гранатом в окантовке.
Забыла. В спальне, на тумбочке у кровати. Сняла украшения, когда легла подремать перед вечерним спектаклем. Без кольца нельзя. Сегодня премьера. «Тоска». Тянусь вперед, пальцами стучу по могучему болоньевому плечу водителя:
— Володя, притормози. Нужно вернуться. Я забыла кольцо.
— Светлана Алексеевна, не успеем, — косится на часы водитель. — Ведь полтора часа осталось, а вам еще гримироваться. Может, шут с ним?
— Говорю тебе, разворачивайся! — резко бросаю я. — Я никуда не поеду без кольца!
Мое кольцо — вроде талисмана. Глупость, конечно. Но вот один раз забыла его надеть, когда ехала пробоваться на роль в фильме, а съемки сорвались. И дальше покатились неприятности одна за другой. Вот ведь и Толю видела тогда в последний раз, вскоре после смерти жены его арестовали, обвинили в тунеядстве, еще какую-то ересь приплели — образ жизни, недостойный советского гражданина. Чушь, разумеется, наверно, перешел дорогу кому-то из гэбистов. Но как бы там ни было, а отправили-таки моего бессменного опекуна и телохранителя на пару лет в тайгу на поселение, а я даже и писать ему не могу теперь — главная прима Большого, всегда на виду, вечно под колпаком.
Нет, нет, я не могу выйти петь партию, о которой мечтала столько лет, без кольца. Успеем, ничего.
Когда я сжимаю серебряный ободок пальцами, кажется, что мама со мной. Со мной, а не под голубыми незабудками, увенчанными серой мраморной плитой. Мама…
— Мы возвращаемся! Быстро! — командую я.
Володя пожимает плечами и лихо заносит машину в обратном направлении.
«Возвращаться — плохая примета, — стучит в голове мамин голос. — Провалишься!» «А выступать без кольца — еще хуже», — качаю головой я.
Плохая примета. Уходи и не оглядывайся, не то обратишься в соляной столб. Ерунда! Это «для всех» приметы, а я — не все. У меня свое.
Тормозим у подъезда, мой старый дом, фасад в гипсовых завитушках — отчего это, интересно, в то страшное время строили этакие дворцы под эпоху Возрождения? Выскакиваю из машины, ветер бросает в лицо горсть снежинок, они щекочут губы. Быстро иду к дому, взбегаю по скользкой гранитной лестнице, дергаю на себя тяжелую дверь из полированного дерева. Парадный подъезд, облицованный мрамором, похожий на одну из первых станций метро. Устало мигающие белые плафоны под потолком. Баба Маша странно косится на меня из своей консьержской будки.
— Вы чего это вернулись? Ай забыли что?
— Забыла…
− Не след вертаться-то! Дурной знак!
— Чепуха!
Бью ладонью по кнопке лифта. Лечу вверх, на свой седьмой этаж. Открываю ключом входную дверь. Дома тепло. Пахнет кофе и табаком чуть-чуть. Темно и тихо. Только слышно, как в ванной шумит душ. Не раздеваясь, не зажигая света, иду в спальню. Мне только взять кольцо — и обратно.
Толкаю дверь. Яркий свет бьет в лицо. Я смотрю и… обращаюсь в соляной столб…
Светлана в распахнутой, запорошенной снегом шубе застыла в дверях. На широкой супружеской постели, среди смятых, влажных от пота шелковых простыней кремового цвета возлежала Тата. Ее светлые прямые волосы были рассыпаны по подушке, на округлые обнаженные плечи накинут Светланин черный халат. Голые розовые ляжки бесстыдно развалены на стеганом одеяле.
Увидев подругу, она сначала рванулась, судорожным движением дернула на себя покрывало. Затем, опомнившись, расплылась в глумливой улыбке.
— Ты в своем уме? — резко бросила Светлана. — Что ты делаешь в моей постели?
Она не смогла сдержать гримасу отвращения. Эти желтоватые пятки на ее — ее! — простыне. Тщательно выбранное постельное белье, в которое так приятно бывает нырять после трудного дня, касаются чужого тела. А халат? Пакость какая!
— Тебя замещаю, — нахально ответствовала Тата. — Ты ж вечно где-то пропадаешь. А свято место пусто не бывает.
Во рту пересохло, неприятно заныл висок. Света машинально потерла его кончиками пальцев. Она еще не понимала, не хотела понимать увиденного. Просто пыталась побороть тошноту.
— Кто там в душе? — Светлана кивнула головой в сторону темного коридора. — Ты что, мужика сюда привела? В мой дом?
Тата откинулась на подушки и захохотала. Смех перекатывался по ее горлу, клокотал и булькал в груди. И Светлане отчего-то стало вдруг страшно.
— Да ты совсем дура, как я погляжу! — промурлыкала Тата. — Зачем мне кого-то приводить? Здесь вроде и так мужик есть.
Глаза Светланы расширились, зрачки задрожали, длинные пальцы вцепились в пушистые меховые отвороты.
— Где Женя? Где мой муж? — свистящим шепотом выговорила она.
— В душе, — отозвалась Тата. — Наш муж всегда из постели прямо в душ. Ну да ты знаешь…
— Выметайся из моей постели! Живо! — задыхаясь, произнесла Света. — Ты… Ты…
— Да пожалуйста, — пожала плечами Тата. — Только что это изменит?
Она не спеша поднялась с постели и плотнее запахнулась в легкий халат, затканный темными розами. Светлана нервно дернулась, словно это ее разгоряченных плеч коснулся прохладный шелк. Она шагнула к подруге и изо всех сил рванула рукав халата. Тонкая ткань поддалась, затрещали нитки, и с плеча Таты свесился безобразный разлохмаченный лоскут, обнажив бледную, испещренную веснушками и голубыми прожилками грудь. Тата отшатнулась, прижимая к груди лохмотья шелка. Глаза ее сузились, тонкие губы сжались, вмиг она ощетинилась, как обозленная кошка.
— Вон! Вон отсюда! — выкрикнула Светлана.
— И не подумаю, — прошипела Тата. — Я здесь со своим любимым. И не уйду, пока он меня не попросит!
— С каким любимым, с каким? — отчаянно закричала Света.
— А что ты так раскричалась? Ты думала, тебе все позволено? Как же — прима, звезда… звездулина прямо!!! — ядовито выговаривала Тата. — Все обожают да на руках носят? А он — поди ж ты — меня выбрал. Он меня любит! Меня, а не тебя!
— Замолчи! Замолчи!
— Нет уж! Слишком долго ты мне рот затыкала, дрянь самовлюбленная! Теперь я все скажу… Тебе всегда на всех было наплевать, только о себе всю жизнь думала. Перла, как танк… Карьера, деньги, поклонники, а об нас можно ноги вытирать, да? Ну вот и доигралась. Чего глаза пялишь? Твои истерики и закидоны всех тут достали. И Женя твой знать тебя не хочет, когда-то он тебя, может, и любил, но это — прошлое, понимаешь ты?
— А ты… ты — настоящее, что ли? — оскалилась Светлана.
— Да! Я — настоящее и будущее! Я, может, и не третьеразрядная звездочка, как некоторые, да зато я любить умею. Мне главное, чтобы он был счастлив! А тебе не дано. Ты не женщина, а так — ошибка природы.
Света, всеми силами пытаясь остаться спокойной, не опуститься до базарной ругани, старалась чаще дышать. Ногти впились в ладони, оставив на нежной коже темные полумесяцы.
— С чего ты решила, что я не женщина? Разве быть женщиной — это значит забираться в чужие постели? Спать с чужими мужчинами? И что ты называешь любовью? Ты думаешь, случайная связь значит больше, чем проведенные вместе годы?
— Случайная? — взвилась Тата. — Ты ошибаешься, дорогая моя подруга! Ничего случайного, все закономерно. Мы любим друг друга и хотим быть вместе навсегда. Чтоб ты знала, у нас скоро будет ребенок. Так что мешаешь нам только ты.
Тщательно спланированный удар попал в цель. Светлана отшатнулась, лицо ее сморщилось, словно от боли, задрожали губы.
— Ты врешь! Этого не может быть!
И Тата, почувствовав, что враг выбит из колеи, словно ощутила прилив сил, стала наступать с большим напором и уверенностью. Пухлые щеки ее покрылись алыми пятнами.
— Вру? Не надейся, все так и есть! Хочешь, справку покажу? Тебе ж все некогда было, все не до того. Какие дети, нашей актрисе фигуру надо беречь. А мы люди простые, высоко не метим. Нам нормальную семью хочется иметь.
— Ты врешь, врешь, — как заклятие повторяла Светлана, в ужасе глядя на Татин пока еще обыкновенно бледный и пухлый живот. — Женя не мог…
— А ты спроси у него! Спроси, спроси! — посоветовала Тата. — Давай-ка позовем его и все узнаем.
И тут же, словно в ответ на ее слова, плеск воды в ванной прекратился, и Женин голос окликнул:
— Наташ, ты что-то сказала?
Звук его голоса подействовал на Светлану, как удар грома. Она вжала голову в плечи, веки ее нервно дернулись. Все определено, больше нельзя рассчитывать, что все это — весь обрушившийся на нее кошмар — выдумка обезумевшей от зависти толстощекой некрасивой бабы. Сейчас, еще минута, и появится он. Как страшно увидеть его, своего любимого мужа. Что он станет делать? Врать, изворачиваться, юлить? Жалко прятаться за ее спину? Или спокойно подтвердит ее слова? Нет, этого она просто не вынесет. С нее довольно!