– Владислав Петрович, попрошу вас не задевать государя-императора, – строго сказал Рашевский.
– К сожалению, товарищ Седов прав, – сказал я, – во всей государственной машине Российской Империи государь-император Николай Александрович Романов – самая главная и одновременно самая слабая шестеренка. То, что творится в Порт-Артуре – только слабый отголосок петербургских безобразий, невероятно усилившихся за десять лет правления нынешнего государя. И хоть судьбу царской фамилии я собираюсь обсуждать исключительно с ныне правящим монархом, но с этим надо что-то делать. Собственно, сейчас, после того как мы отодвинули угрозу скорого военного поражения, вопрос быстрого укрепления верховной власти и стремительно перетряхивания ее правящей верхушки выходит на первый план. Если нынешняя ситуация продолжит свое существование, то последствия будут весьма печальными, включающими в себя полный крах российской государственности.
– Сергей Сергеевич, выражайтесь, пожалуйста, яснее, – несколько раздраженно произнес Рашевский. – Скажите конкретно, что вы собираетесь делать в ближайшее время и вообще… Человек вы решительный, в чем-то даже страшный, и после ваших последних слов мне даже стало как-то тревожно за ныне правящую фамилию…
Вариант первый, самый желательный, но и самый маловероятный, называется позитивная реморализация, – сказал я. – Анастасия Николаевна, вы у нас, можно сказать, эксперт по нынешнему государю-императору. Скажите, возможно ли приведение Николая Александровича в более-менее дееспособное состояние, адекватное угрозам начала двадцатого века, или все это бесплодные мечтания?
Молодая женщина, которая, в отличие от большинства присутствующих, носящих артанскую военную форму, была одета в пышное платье цвета морской волны, вздохнула и посмотрела на меня тоскливым взглядом и сказала:
– Лично я, конечно, хочу верить, что при условии излечения Алексея ПаПа и МаМа успокоятся и начнут вести себя как настоящие монархи, взвешивающие каждый свой шаг, а не как взобравшиеся на престол обыватели, но что-то подсказывает мне, что такое неосуществимо. Анна Сергеевна и честный отче Александр могут изгнать из их душ бесов, но они не в силах изменить их поверхностных легковесных характеров…
– ПаПа и МаМа? – переспросил Рашевский.
Я счел нужным пояснить:
– Анастасия Николаевна, что сидит сейчас перед вами и маленькая трехлетняя Настасья, которая играет сейчас в куклы в Зимнем дворце – на самом деле одно и тоже лицо. Почти одно и то же. Анастасия Николаевна родом из другого мира и там, у себя почти до самого финала наблюдала трагедию семьи Романовых. В самый последний момент она усилием воли смогла избежать смерти, уйдя в иные миры. Зная историю, вы должны помнить, чем кончаются «свержения тиранов». Только новые русские якобинцы решили переплюнуть своих предшественников и постарались казнить всех, кто имел какое-то отношение к правящей фамилии, даже горничных и лейб-медиков.
– Какой ужас! – воскликнул Рашевский, – а горничных и лейб-медиков за что?
– За то, что прислуживали кровавой царской своре, – мрачно произнесла Кобра. – Но, насколько я понимаю, именно такой исход наш Батя желает предотвратить?
– Да, – сказал я, – «до основанья, а затем» – это не для меня. Намаялся я с этим кровавым делом в мире Смуты, и больше не хочу. Да и России такие методы обойдутся слишком дорого, быть может, даже не дешевле, чем в основном потоке.
Тут подала голос моя Елизавета Дмитриевна:
– Мне кажется, что если очистить сознание нынешнего государя от всяких ложных сущностей, то они сами осознают, насколько не по силам им эта ноша, и захотят оставить трон и жить жизнью частных лиц, воспитывая детей и радуясь каждому дню.
– Особенно это касается царицы, – с солдатской прямотой сказала Кобра, – без ее истерик и выкрутасов император, быть может, подобрал бы себе русский аналог кардинала Ришелье, лет на тридцать разделив с ним обязанности, кому царствовать и кому и править.
– Нет, – с печальным видом покачала головой Анастасия, – думаю, что если Анна Сергеевна и отче Александр изгонят из императорской четы злые сущности, то они оба сразу начнут искать возможности немедленно оставить трон. По-другому никак. Избавившись от ложных страстей, они непременно осознают, насколько это страшное дело – монарший труд, и как много они уже успели наломать дров с самого момента своей коронации, отмеченной трагедией на Ходынском Поле.
Кобра поспешила добавить:
– И тут же на святое место, вдруг ставшее пустым, толпой полезет вся ближняя и дальняя родня. В первую очередь семейство Владимировичей: три гнусных мизерабля Кирилл, Борис и Андрей и мать их Великая княгиня Михень, больше похожая на разбогатевшую базарную торговку с Привоза. А за спинами этой компании будут стоять британские капиталы – и в результате как бы не получилось хуже, чем сейчас…
– Поэтому первоочередным становится вопрос о преемнике нынешнего императора, – сказал я. – Если Николай Александрович отречется и за себя, и за сына, то это будет Наследник, который сядет на трон, а если только за себя – регент на долгие двадцать лет, что само по себе равно целому царствованию.
– Естественным наследником моего ПаПа является наш дядя Михаил, – сказала Анастасия. – Но, насколько я помню, он категорически не желает принимать трон, и чтобы его не втащили в Зимний дворец силой, даже устроил себе преужасный мезальянс.
– Но в нашем мире государь Михаил Александрович принял трон у убиенного брата, – сказала Елизавета Дмитриевна, – после чего правил долго, сурово и счастливо, а самое главное – с большой пользой для страны.
– В вашем мире, Лизонька, – вздохнул я, – императора Николая Александровича замочили эсеровские бомбисты, чего мы допускать ни в коем случае не собираемся. И я не уверен, что тот же, или почти тот же, Михаил захочет меняться местами с живым и здоровым братом. В нашей истории, по крайней мере, это было именно так. Твоя бабка, вдовствующая императрица Мария Федоровна, с ужасающей силой давила на обоих своих сыновей, желая добиться их рокировки, однако не добилась ничего, кроме уже описанного мадмуазель Анастасией мезальянса.
Елизавета Дмитриевна вздохнула, посмотрела на мрачно молчащую Птицу и сказала:
– А что если Анна Сергеевна поработает не только с царствующей четой, но и с Михаилом Александровичем? Чтобы, так сказать, ободрить его и воодушевить…
Птица посмотрела на мою супругу как Ленин на буржуазию и сказала:
– Вы, Елизавета Дмитриевна, весьма поверхностно воспринимаете смысл моей работы. Я лишь помогаю людям разобраться в себе и избавиться от внутренних противоречий, и при поддержке отца Александра и иногда мисс Зул, могу избавить их сознание от посторонних сущностей. При этим я не убеждаю, и тем более не принуждаю их принимать какие-то решение, потому что это было бы нарушением принципа свободы воли, что противоречит установлениям Творца Всего Сущего. Я могу провести сеанс с великим князем Михаилом и помочь ему стать цельной и самодостаточной личностью – но и только. Все решения, которые он будет принимать впоследствии, будут исходить исключительно из его внутренней убежденности.
– Позиция, весьма достойная уважения, – произнес полковник Рашевский, – но идея перемены царствования мне все равно не нравится…
– Кобра, – сказал я, – после нашего совещания отведи, пожалуйста, милейшего Сергея Александровича к Ольге Васильевне, пусть она подберет ему соответствующую литературу, чтобы получился беглый обзор за период с четвертого по восемнадцатый годы. Потом посмотрим, сохранит он такую убежденность в необходимости незыблемости нынешнего правления или нет. Игорь Петрович, вы что-то хотите сказать?
– Мне, как начальнику штаба, кажется, – сказал полковник Половцев, – что присутствующие увлеклись обсуждением дальних перспектив, позабыв про ближайшие задачи. Да, враг осаждавший Порт-Артур, разгромлен и полностью уничтожен, а линия фронта отодвинута до Цзиньчжоу, но это еще не повод впадать во всеобщую эйфорию. Война далеко не выиграна, во главе Маньчжурской армии находится дурак и бездельник, который готов отступать хоть до Читы, чтобы японская армия погибла от чрезвычайно растянувшихся коммуникаций…
– Куропаткин не столько дурак и бездельник, – сказал я, – сколько человек, находящийся не на своем месте. Гений логистики, он ни хрена не разбирается ни в тактике, ни в стратегии, и, подобно Стесселю, в силу этого попал под влияние окружающих его советников. Единственный местный военный гений в шаговой доступности от нас – это генерал Линевич. Но он чрезвычайно стар и требует хотя бы краткого восстановительного курса.
– Ничего, – сказала Лилия, неожиданно объявившись за спиной Половцева, – если старик будет пить каждый день по одному стакану свежей магической воды, то до конца кампании не загнется. А как омолодим его по полной программе – так и будет у России еще лет на пятьдесят командующий масштаба Суворова или Рокоссовского. Уж за это я ручаюсь!
– Ну хорошо, – сказал я, – договорились. С отдаленными перспективами ясно только то, что с ними не ясно вообще ничего. В этом направлении придется действовать по принципу милейшего Бони и решать задачи по мере их возникновения. А в данный момент придется признать, что ничего еще не предрешено, и работать над улучшением сложившейся ситуации. В настоящий момент такой первоочередной задачей является моя личная встреча с государем-императором Николаем Александровичем и обсуждение практических вопросов борьбы с японской агрессией. В состав официальной артанской делегации, помимо меня, войдут Лилия и отче Александр. Считаю необходимым немедленно наложить на маленького Алексея все исцеляющие заклинания, чтобы у его родителей голова была занята страной и войной, а не их ребенком, который может умереть в любую минуту. Итак – за работу, товарищи!
07 декабря (24 ноября) 1904 год Р.Х., день третий, 17:35. город Санкт-Петербург, Зимний дворец, Малахитовая гостиная.
В этот день самодержец всероссийский император Николай Второй с утра принимал записанных на прием посетителей, потом, после полудня, поехал на охоту в Царскославянский лес, где убил одного лося (вороны и кошки в этот день царственному живодеру не попадались), в четыре часа вернулся в Зимний дворец. А уже в пять вечера на чаепитие (английский обычай) к царской чете завернули Великий князь Владимир Александрович (он же дядя Володя), а также его супруга Велика Княгиня Мария Павловна (тетка Михень). Все было как «обычно», несмотря на то, что поезд мировой истории уже свернул на новый путь; русский монарх все еще существовал как бы в колее основного потока, из-за чего в его сознании получался определенный диссонанс.