в Адмиралтействе) тоже молчат. С одной стороны, там рады тому, что Порт-Артур будет сохранен как место для базирования Второй Тихоокеанской эскадры, которая идет-идет и все никак не может прийти на Дальний Восток. А с другой стороны, в Петербурге просто не знают, что надо делать в сложившейся ситуации, когда за японским флотом сохраняется подавляющее превосходство; при этом на нашей эскадре у «Победы» и «Пересвета» практически пусты погреба главного калибра, на «Севастополе» действует только одна башня. Более-менее боеспособными являются только «Ретвизан», «Полтава» и «Баян» («Палладу» Эссен считает недоразумением, а не боевым кораблем), а у адмирала Того в строю четыре броненосца линии и восемь броненосных крейсеров. Адмирал Скрыдлов, назначенный командующим флотом вместо погибшего Макарова, более дипломат и организатор, нежели боевой флотоводец, тем более находится он во Владивостоке, а тут у нас – такое чудо как контр-адмирал Вирен. Глянул я на него Истинным Взглядом, пока благословение не выдохлось, и понял, что лучше бы я этого не делал, не бередил душу. Этому человеку больше бы подошло начальствовать над каторгой, чем служить во флоте. Впрочем, о чем-то подобном я знал и раньше, ведь Виреновский «Баян» был в Артуре притчей во языцех. Неудивительно, когда на корабле замордованы матросы; нижнего чина каждый рад обидеть, но вот когда в таком состоянии находятся офицеры, то это вовсе не лезет ни в какие ворота.
Команды с берега было велено отозвать еще и для того, чтобы матросики не набрались «артанской заразы». А вот тут – блажен кто верует. Поздно запирать сгоревшую конюшню. После того ночного боя преданными сторонниками Артанского князя стали не только попавшие под его благословение нижние чины (их возвращение на корабли позволило этому поветрию разрастись вширь), но и многие господа офицеры, в том числе и я сам. Кроме того, раненые из госпиталей, подчиненных Морскому ведомству, почти полностью переместились в артанские госпитали, и выцарапать их оттуда у Вирена не хватает ни власти, ни решимости. Ведь это будет такой скандал в благородном обществе, – при том, что в наших госпиталях не хватает самого элементарно, а у артанцев им обеспечен самый лучший уход. Вот когда эти раненые и больные начнут возвращаться с излечения (а лечат в Артании быстро и качественно) – вот тогда и начнется самое интересное, если, разумеется, каких-либо значимых эксцессов не случится раньше.
В Артуре поговаривают, что Артанский князь всегда узнает, если с кем-нибудь из его Верных случается несчастье (да он и сам об этом говорил). Правила встречной страшной клятвы, которую дают друг другу Верный и патрон, в таком случае требуют от господина Серегина самых решительных действий. Не знаю, распространяются ли такие обязательства на кандидатов и тех, кто один раз попал под благословение, но если распространяются, тогда в случае обычного для Вирена свирепства в отношении «освященных» Артанским князем матросиков последствия для адмирала-мучителя могут оказаться самыми печальными – как говорят доктора, вплоть до летального исхода. Поговаривают, что, когда господин Серегин начинает «зверствовать» в своей манере, то у него совершенно неприкрыто проявляются признаки архангельского достоинства – как и тогда перед боем, когда он повел нас на японцев. И в этот момент ему лучше не перечить: ослушник будет скатан в трубочку и закинут в такие Тьмутаракани, откуда иди хоть сто лет, все равно никуда не придешь.
И поэтому, когда вчера (или уже сегодня) около двух часов ночи на койке в командирской каюте «Севастополя» меня растолкал вестовой и сказал: «Ваш высокбродь, там вас Артанский князь спрашивает. Грозный…», я подумал было, что дело как-то связано с контр-адмиралом Виреном… И ошибся.
– Николай Оттович, – сказал господин Серегин, когда я к нему вышел, – вы уж извините ради Бога, что пришлось потревожить вас в столь неурочный час, но мое дело к вам не терпит отлагательств…
– Да, Сергей Сергеевич, – непроизвольно зевая, ответил я, – слушаю вас…
– Нет, так дело не пойдет, – внимательно посмотрев на меня, сказал господин Серегин, – Лилия!
И тут мне стало не до зевания. Рядом с нами прямо из воздуха появилась темноволосая девочка примерно так двенадцати лет от роду. Об особе с этим именем, кстати, уже наслышан весь Артур: поговаривают, что она ведунья-целительница, способная исцелять болящих и раненых одним лишь прикосновением рук.
– Да, папочка, – сказала девочка, глядя на господина Серегина, – я вся внимание.
– Этого человека зовут Николай Оттович фон Эссен, – сказал Артанский князь, указывая на меня, – мне необходимо, чтобы ты обеспечила ему двадцать четыре часа бодрости и работоспособности.
– Нет ничего проще, – сказала девица и прикоснулась указательным пальчиком к моей руке, – крекс-пекс-фекс, готово!
И тут же сон от меня куда-то ушел; и я почувствовал во всем теле прилив необычайной бодрости и ясности ума. Это было почти такое же чувство, как и при том благословении, которое накладывал лично Артанский князь, но все-таки ощущалось несколько иначе. Не было чувства святости и непререкаемой правоты, а только бодрость и прилив сил.
– Уважаемый Николай Оттович, – вежливо сказала мне Лилия, – с этой минуты вы можете бодрствовать не дольше двадцати четырех часов, после чего вы должны обеспечить себе полный покой и проспать так называемым «мертвым сном» не менее суток. Иначе у вас неизбежны серьезные проблемы со здоровьем. А папочка хочет, чтобы вы были живы и даже очень здоровы.
При этом я обратил внимание, что вестовой, который не успел никуда уйти, стоит остолбеневши, открыв при этом рот.
– Закрой рот, братец, – сказал я, – а то тараканы набегут. И, будь добр, ступай, у нас с его высокопревосходительством господином Серегиным имеется конфиденциальный разговор.
И как только вестовой вышел, а девица Лилия исчезла так же внезапно, как и появилась, я спросил у господина Серегина:
– Ну-с, Сергей Сергеевич, расскажите, что у вас за дело, раз я потребовался вам посреди ночи, да еще на целые сутки…
Артанский князь бросил на меня испытующий взгляд и сказал:
– Николай Оттович, я только что получил сведения о том, что японское командование выслало к Дальнему два броненосца, которым приказано обстрелять фугасами город и портовые сооружения. При этом береговые батареи, построенные японцами, предназначены скорее против миноносцев, чем против крупных броненосных кораблей.
– В таком случаемой совет вам – эвакуировать все что возможно, – сказал я, – ибо ваши сухопутные броненосцы из своих пятидюймовых пушек не смогут пробить бронепояс, рассчитанный на противостояние двенадцатидюймовым снарядам. И, кстати, почему вы обратились именно ко мне, а не к контр-адмиралу Вирену, который мог бы распорядиться выслать к Дальнему несколько миноносцев?
– С господином Виреном мы разберемся позже, – сказал Артанский князь. – К вам я обратился за консультацией как к человеку, близкому мне по духу. Я знаю, что у броненосцев очень тонкая горизонтальная броня, выполненная к тому же из экстрамягкой никелевой стали, которая не трескается при скользящем ударе. У меня есть возможность при навесной стрельбе из гаубиц существенно увеличить вероятность попадания по крутой траектории фугасным снарядом калибра в сорок восемь линий, в любую произвольно выбранную точку горизонтального бронирования. Какая у них там толщина бронепалубы – один дюйм?
– Да, – подтвердил я, – верхняя бронепалуба на броненосцах имеет именно такую толщину, но под ней лежит вторая палуба, толщиной уже в два дюйма, и все ваши фугасы будут вполне безопасно для японцев рваться в межпалубном пространстве. Есть там несколько по-настоящему уязвимых мест, но просто так на словах этого не объяснишь.
– В таком случае, Николай Оттович, – торжественно сказал Артанский князь, – приглашаю вас принять участие в операции «Давид против Голиафа». Я надеюсь, что, соединив ваши знания, умения командира моего гаубичного дивизиона и мои особые способности, мы отучим ваши японских коллег совать свой нос в наши дела, а заодно, быть может, у нас даже получится пребольно щелкнуть по этому носу.
– Сергей Сергеевич… а разве у вас не каких-нибудь более серьезных методов по борьбе с вражескими броненосцами, чем обстрел их с помощью фугасов не самого крупного калибра? – осторожно спросил я.
– Такие методы есть, – с серьезным видом ответил господин Серегин, – и даже вполне приемлемые, с этической точки зрения. Но мне кажется, что их применение в вашем мире преждевременно, поскольку не все возможные игроки еще вступили в игру. А следовательно, самые крупные козыря лучше держать в рукаве. И, кроме того, гораздо почетнее Давиду победить Голиафа, чем если бы это за него сделал сам Бог, метнув с небес молнию. Если нам с вами удастся насмерть забить японский броненосец фугасными снарядами, как вы сказали, не самого крупного калибра, тем больше для нас в том будет чести. Ну что, вы согласны?
Я подумал и согласился. Кроме того, мне было весьма любопытно, как это артанский князь собирается достичь поставленной им цели. Гаубицы калибром в сорок восемь линий – это нонсенс в военной науке, или господин Серегин в этом деле понимает гораздо больше нас, грешных.
И вот, несколько раз сделав «одна нога здесь, другая там», мы стоим на вершине горы, поднимающейся над мысом Входный на отметке в семьдесят восемь саженей. Тут уже оборудован артиллерийский наблюдательный пункт, и у приборов, мудреных для меня как китайская грамота, хлопочут артанские офицеры и солдаты. Орудия самоходного дивизиона, все восемнадцать установок, размешены в небольшой долине возле озера позади нас и полностью закрыты от настильного огня с моря. Как в свое время мы в Артуре намучались с японскими осадными гаубицами, так же размещенными в узких лощинах, которые оказывались неуязвимыми даже находясь в пределах досягаемости огня нашей корабельной артиллерии.
Артанский князь представляет мне старшего из офицеров:
– Это, Николай Оттович, капитан Серегин Сергей Юрьевич – мой, как видите, почти тезка и гений снайперской артиллерийской стрельбы. А это – Сергей Юрьевич – капитан первого ранга Николай Оттович фон Эссен, гроза японских миноносцев и просто хороший военно-морской специалист, который сегодня поработает у нас экспертом по японским броненосцам…