тавите мне свою супругу…
– Моя супруга случайно может вас шокировать, – ответил я, беря Марию Федоровну под руку. – Помимо того что она жена и мать, она имеет офицерский чин штурм-капитана и является командиром боевого летающего корабля, способного доставить в самое пекло битвы сотню вооруженных до зубов гренадер. Так уж переустроил Россию ваш сын Михаил, отменивший закон о дворянской вольности, так что для того чтобы продолжать числиться в рядах аристократии и дворянства, необходимо служить и выслуживать чины, неважно по военной, гражданской или научной части. Как говорит моя супруга, аристократия и наследственное дворянство в той России не менее многочисленны, чем у вас, но они золотой фонд Российской державы, а не свора прожорливых бездельников. А сейчас прошу следовать за мной…
Два часа спустя там же. Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
Итак, провел я своих гостей по всем кругам Тридесятого Царства. При визите в госпиталь Николай догадался сделать непроницаемую морду, и потому снискал большой успех у русских раненых из тысяча девятьсот четвертого года, которые находились на финальной стадии излечения, а потому пребывали в сознании. Они видели в императоре Николае царя-батюшку, который снизошел к их нуждам, но от меня-то не укрылось, что все участие, которое этот тип изображал на своей морде, было лишь хорошо поставленной актерской игрой.
Такова была сущность этого человека, и он все больше и больше вызывал у меня органическое отвращение. Сейчас Птица, я и Небесный Отец удерживаем его психику в нормализованном состоянии, но все это работает ровно до тех пор, пока на него еще действует Страх Божий, выработавшийся в организме под воздействием личной беседы с Отцом. Я вижу, что все это ненадолго, ведь, пока был жив император Александр Третий, он точно так же устраивал выволочки своему старшему отпрыску, но проходило совсем немного времени – и с Николая все внушения стекали как с гуся вода. Насколько я понимаю, подсознание Николая воспринимает Небесного Отца как еще одно воплощение своего земного Папа: мол, пошумит, покричит, погрозит лишить права наследовать трон, но при этом не тронет любимое чадо и пальцем, а потом, за другими делами, забудет обо всех своих угрозах. А вот это уже не есть хорошо, уж больно скоропортящейся может оказаться наша позитивная реморализация.
Мне даже стало страшно при мысли о том, что случилось бы, если бы я прибыл в этот мир после падения Порт-Артура и, самое главное, Кровавого Воскресенья. Я представил, как мы с Коброй плечом к плечу входим в Зимний Дворец и обнажаем мечи, как вздымается к небу пламя благородной ярости, под корень выжигающей прогнившую царскую камарилью, чтобы запугать свой народ, решившей заманить его под винтовочные залпы. Не зря же Небесный Отец буквально втолкнул меня в этот мир, не дав перевести дух после предыдущего задания. Потому что иначе мы имели бы еще один Мир Смуты, но только на несколько ступеней выше, когда в стране нет власти, легитимной в глазах всего народа, а со всех сторон на Россию толпой лезут грабители и насильники. Но этот вариант развития событий не исключен и сейчас, особенно если в тот момент, когда Николай останется вне нашего непосредственного контроля, в нем по старой памяти взбрыкнет ретивое «не заслоняйте»…
Поэтому, сломав постепенность экскурсии по тридесятому царству, я повел вдовствующую императрицу и ее сыновей не по обычному экскурсионному маршруту, а к штурмоносцу, где сейчас Елизавета Дмитриевна до автоматизма дрессировала свою команду из остроухих, молоденьких амазонок и волчиц. Поскольку искусственный интеллект штурмоносца сразу опознал во мне «старшего брата», мне было интересно, узнает ли он в лопушистом поручике синих кирасир Мишкине будущего императора Михаила Второго? Эффект превзошел все ожидания. Ко мне железный болван уже привык, а вот истинные императоры к нему на борт не заглядывали еще ни разу. Николай не в счет: его система распознавания личностей не увидела даже в упор, как и вдовствующую государыню Марию Федоровну. И только находчивость Михаила, сразу же объявившего положение «вне строя». И спасла нас всех от долгих и нудных парадных ритуалов. Знакомство моей супруги с императрицей и ее сыновьями на этом фоне вылилось во вполне дежурную процедуру.
На этом с Марлезонским балетом можно было завязывать и сразу переходить к водным процедурам, то есть к Большому Совету с участием специалистов и всех заинтересованных лиц. При этом было понятно, что Николай покинет Тридесятое царство, только перестав быть императором, или не покинет его вообще, а у Аликс, которая пока мокнет в ванне с магической водой, права голоса нет по определению. При всем богатстве выбора кандидат номер один – это Великий князь Михаил Александрович, кандидат номер два – вдовствующая императрица Мария Федоровна. На этом список допущенных к выборам персон заканчивается. Перед всеми прочими, желающими вскарабкаться на трон, должна маячить неотвратимая перспектива летального исхода через Большую Такатумбу.
И вот мы собрались в моем кабинете. С одной стороны стола сидят вдовствующая императрица Мария Федоровна, император Николай, Великий князь Михаил и замороженные в стасисе (пока) дядя Володя да тетя Михень. При этом по другую сторону, прямо напротив Романовых, расположилась вся наша верхушка: Дима-колдун, Анастасия, Птица, Кобра, мисс Зул, а также моя супруга Елизавета Дмитриевна (в своей форме штурм-капитана ВКС и при всех регалиях). Мы с отцом Александром, представляющим тут непосредственно Небесного Отца, как и положено высшему начальствующему составу, сидим друг напротив друга на торцах стола. За моей спиной застыли, вытянувшиеся в струнку, Профессор и Матильда, а также накрытая пологом невидимости няша Тел (я строго-настрого предупредил маленькую деммку, чтобы без моей мысленной команды она не смела использовать свои особые способности в делании мелких пакостей). Заклинание предельной откровенности должно быть произнесено строго в оговоренный момент – ни минутой раньше, ни минутой позже.
При этом романовское семейство, видимо, почуяв изменение моего настроения, вело себя несколько пришибленно, да и свежемороженные тушки дражайших родственников не добавляли оптимизма. При этом было видно, что Мишкин, то есть Великий князь Михаил Александрович, мучается сразу несколькими взаимоисключающими устремлениями. Во-первых – он отчаянно боится того, что должно произойти, во-вторых – реакция на него искусственного интеллекта штурмоносца задела в нем некие потаенные струны, юношеские мечтания о великих свершениях, славе и подвигах, в-третьих – его неожиданно, как понос, одолел Призыв. Ведь он – воин далеко не из худших: в нашем прошлом водил в бой Дикую дивизию, составленную из диких кавказских горцев и не менее диких туркмен, а эти головорезы кому попало подчиняться не будут, будь этот «кто попало» хоть три раза членом императорской семьи. А вот Призыв – это серьезно, и то, что он накрыл Михаила так быстро, буквально с лета, говорит о том, что этот человек жестоко неудовлетворен текущим положением дел.
Встречаюсь с Михаилом взглядами, время в реальном мире для нас останавливается – и мы проваливаемся ко мне в командный центр. А там все как положено: Агния при знамени, почетный караул, мои старые товарищи и Верные примерно равного ему калибра: Велизарий, дикая штучка Асаль, князь Александр Ярославич, Михаил Скопин-Шуйский, воевода Басманов, наполеоновские маршалы и русские генералы Бородинского призыва. Команда «Смирно, равнение на середину!». Караул застывает в немой торжественности, гомон голосов Верных стихает, будто отрезанный ножом. Михаил вытаскивает из ножен длинный кирасирский палаш и опускается на одно колено. Я тоже достаю свой меч и произношу: «Я – это ты, а ты – это я, и я убью любого, кто скажет, что мы не равны друг другу!». После этого вспыхивает ослепительный свет, грохочет оглушительный гром – и одним Верным в рядах становится больше. По лицу Михаила расплывается какая-то совершенно детская блаженная улыбка; другие Верные на все голоса поздравляют нового товарища, но я чувствую, что неодолимая сила выталкивает нас обоих на поверхность бытия в реальный мир.
А тут еще гуляют отголоски грома с ясного неба и ошарашенно переглядываются вдовствующая императрица и император Николай.
– Сергей Сергеевич, – обращается ко мне пока еще «Хозяин земли Русской», – скажите, а часто у вас здесь бывает эдакий гром с ясного неба? А то вот сидим, никого не трогаем – и вдруг как громыхнет…
– Не часто, – отвечаю я, – только в случае Господнего одобрения, когда сделано очень большое и важное дело. Обычно все обходится отдаленным погромыхиванием, но на этот раз мой Небесный Патрон превзошел сам себя. Не так ли, отче Александр?
– Да, именно так, – отвечает наш добрый священник, и в голосе его слышатся те же громовые готки, – твоего нового Верного мы тоже любим и ценим, он хороший молодой человек, да только пока не очень уверенный в себе.
– Мишкин!? – полувозмущенно, полуудивленно отгадывает этот ребус вдовствующая государыня.
– Да, маман, – вскидывает голову ее младший сын, – именно я. Быть Верным господина Серегина – для меня это большая честь и большое счастье…
– Да, мой сын, но теперь ты не сможешь занять трон! – восклицает Мария Федоровна, в экстазе всплескивая руками.
– Почему же, маман? – вопрошает Михаил. – Смогу, если захочу! Верный – это не слуга и даже не подчиненный. Быть Верным – это значит мыслить с Сергеем Сергеевичем в резонансе и иметь с ним одинаковые понятия о добре и зле. При этом он никогда не нудит, и не читает нотаций, а, как Папа, просто научит и покажет, что надо делать, скажет «делай как я» и встанет рядом…
– Сын, ты меня огорчаешь! – воскликнула Мария Федоровна, закрывая лицо руками.
– Если бы это было возможно, – с хмурым видом призносит Михаил, – то не было бы для Российской Империи лучшего государя, чем господин Серегин. Но это исключено – в первую очередь потому, что он связан обязательствами с Высшими силами, и наш мир – далеко не последний на его трудном пути. А еще он этого просто не хочет, и поэтому я займу трон отца, но только на своих условиях, маман, а не на твоих.